Отец никогда не был плохим человеком, но очень любил карточные игры. Из-за этого ему пришлось продать большую часть украшений. Мама злилась, когда из поместья стали уходить слуги. Родители ругались. Я была тогда маленькой и ничего не могла сделать.
Сейчас я уже выросла. Чтобы помочь родителям выплатить долг, я попросила знакомую поискать работу. К счастью, она откликнулась быстро и предложила мне сходить в поместье к аристократу. Его дочери требовалась личная служанка. Я согласилась быстро, ведь госпожа оказалась очень красивой и доброй, ругалась иногда и комнату выделила маленькую, но я на нее не обижалась. Так я хотя бы могла помочь семье.
Сон отпускал медленно и неохотно. Она открыла глаза и зажмурилась крепко, потерев веки пальцами. Выдохнула длинно и посмотрела перед собой. К сожалению, ничего не изменилось. Разочарование, преследующее ее каждое утро, разлилось внутри холодной рекой. Глаза опалило жаром, в уголках скопились слезы, которые прокатились по вискам. Выдохнула и перекатилась на бок, прижимая колени к груди. Хотелось разреветься, как маленькой, но понимала, что это ничего не изменит. Натянула на себя тяжелое, неровное, но все равно теплое одеяло.
Вновь зажмурилась, хоть знала, что, открыв глаза — ничего не измениться. Не пропадет легкий, голубой балдахин с вышивкой, который сменялся каждую зиму на зеленый и тяжелый, с бахромой. Не сменяться тканевые обои на обычные бумажные, дубовая мебель не станет дешевле, и она не перестанет видеть вьющиеся, каштановые волосы, разметавшиеся по подушке.
В тяжелую дверь с резными узорами тихо постучали и вошли. Она могла без разрешения входить лишь ранним утром — это Эва выучила быстро. Как и то, что в другое время никто в комнату не имел права войти без ее ведома и разрешения. Эва смотрела на тонкий, летний балдахин и чувствовала, как холодный воздух медленно согревался. Единственная хорошая новость — наступило лето, а оно всегда было жарким и засушливое, особенно в этих краях.
− Госпожа, пора вставать.
У Лукреции приятный голос. С утра она всегда говорила тихо и спокойно, не прикасалась к ней — она вообще никогда не прикасалась к Эве без разрешения. Приходила в одно и то же время и Эва подстраивалась, просыпалась с тихим голосом или чуть раньше. Сегодня проснулась раньше и сейчас смотрела в потолок, пока Лукреция ставила на тумбу железный таз с теплой водой.
− Госпожа, − ласково позвала ее Лукреция. Эва выдохнула медленно и села, чувствуя, как тонкая брителька сорочки упала на предплечье. — У вас сегодня насыщенный день. После завтрака у вас урок танцев, а после обеда приедет портниха. Пора готовить платье к вашему дебюту.
Пока Лукреция говорила, она обтирала лицо и руки тряпицей с чистой водой. Непривычно. До сих пор, даже спустя два года, Эва не привыкла к отсутствию раковины, туалета и душевой кабины. К счастью, сейчас уже не вздрагивала от прикосновений, подставлялась и сонно смотрела в огромное окно с тонкими занавесками. Засматривалась на высокие деревья, которые еще не цвели, на живую изгородь вдалеке.
Эва ничего не говорила. Спокойно надела мягкие тапочки и села за столик, пока Лукреция расчесывала вьющиеся волосы, которые с утра напоминали гнездо.
− Какое бы вы сегодня хотели платье?
Эва посмотрела на себя в зеркало и едва не скривилась. До сих пор не привыкла к телу, которое отражалось в зеркале. Каштановые волосы, бледная кожа с тонкими чертами и зеленые глаза — единственное, что ей нравилось в отражении. Это не имело ничего общего с ее прямыми, светло-русыми волосами и глазами непонятного цвета, большими щеками, которые когда-то принадлежали ей.
Сжала плотно челюсть, сдерживая желание вздохнуть и посмотрела на отражение в зеркале. Лукреция вторая служанка, которую приставили к ней после лихорадки. Та служанка, которая прислуживала этому телу, догадывалась о чем-то и, скорее всего, свои подозрения высказала графу. Ее быстро сместили, а потом и вовсе отправили в южное поместье. Вторая служанка не выдержала и ушла сама, ведь тогда у Эвы началась истерика и злость она вымещала на всех, кто оказывался поблизости. Граф с женой посчитали это последствием лихорадки и отправили Эву в восточное поместье, чтобы та поправила здоровье. Тогда-то она и встретилась с молоденькой Лукрецией, которая улыбалась широким ртом, заплетала смешные косички и совершенно не знала, какой была хозяйка этого тела.
Эва сжала подол тонкой сорочки во влажных кулаках и посмотрела на отражение Лукреции. На свое не было ни сил и ни желания смотреть. Лукреция же спокойно ждала, расчесывая волосы, намазывая их маслами и другими веществами, которые делали их более послушными. Две рыжие косички выглядывали из-под чепчика, веснушки и родинки россыпью украшали чужое лицо и шею. Сколько ей было? Лукреция еще совсем молодая, наверняка не достигла еще совершеннолетия. По ее, Эвы, меркам и по законодательству обычного, человеческого мира.
− Что-то простое и не тяжелое.
Лукреция кивнула и достала баночки, скляночки, в которых находилась странная жижа. Эва до сих пор не понимала, что в них находилось, но высыпаний на коже не появлялось и состояние ее не становилось хуже. Пока жижа впитывалась в кожу, делая ее более мягкой и свежей, Лукреция перебирала платья на вешалках. От одного вида всех этих корсетов, пышных юбок, рюшей и ярких красок рябило в глазах, становилось тошно. Эва ненавидела эти платья и очень скучала по джинсам и простым кофтам, которые не сковывали движения и не мешались под ногами.
После лихорадки, когда Эва перебесилась и немного успокоилась, ее гардероб сильно изменился. Жена графа недоумевала, сам граф покупал платья с драгоценными камнями и кружевами. Скорее всего такие платья когда-то любила хозяйка тела, сама же Эва от них плевалась. Они хоть и были красивыми, но совершенно неудобными.
Лукреция вернулась с хорошим платьем. Нежно голубое, с вышивкой на корсете и длинными рукавами, из тонкой ткани, которая делала платье невесомым. Юбка сама по себе пышная и подъюбника не требовала. Не напоминало те платья принцесс, которые все здесь так любили, а в ее мире покупали детям на утренники. Эва подставила лицо под прикосновения, сжимала плотно зубы, пока Лукреция заплетала волосы в сложную прическу, время от времени причиняя ноющую боль. Она уже предчувствовала, как вечером от обилия заколок и будет болеть голова.
Вышла она из комнаты лишь спустя час. В легком платье с длинной юбкой, корсетом, который не сдавливал ребра, с кулоном, длинными серьгами и высокой прической, из которой выпадал аккуратный завиток. Наверное, такой фасон платья она бы отнесла к девятнадцатому веку, в то время как многие носили одежду, более раннего периода. Наверное, со стороны Эва выглядела скромно, о сем не раз говорили граф с графиней, однако ее это не сильно волновало. Все эти пышные, зефирные образы, будто списанные с фильмов про Марию Антуанетту ей не по вкусу.
В большой столовой, за дубовым столом уже сидела семья этого тела. Во главе стола граф с острой бородкой, проседью в волосах и тонким станом, по правую руку от него пышнотелая графиня с сладкой улыбкой и родинкой под левой ключицей. С левой стороны на нее посматривал старший сын и главный наследник, такой же пышнотелый, как графиня и непослушными волосами, как у нее. Младшая дочь сидела рядом с графиней в розовым платье, усыпанном кружевами и драгоценными камнями, с двумя кокетливыми хвостиками и широкой улыбкой.
− Прошу простить за опоздание.
Эва села рядом со старшим сыном, как второй по старшинству ребенок. В столовой сразу стало оживленно. Слуги бесшумно ходили и выставляли на стол еду, отходя к стенам или уходя вовсе. Светло и уютно. Поместье графа Питтерс хоть и выглядело внушительно снаружи, то внутри казалось светлым, с хорошо подобранной мебелью, аккуратными вазами и картинами, цветами, которые графиня выращивала на заднем дворе. Эве даже нравилось здесь.
За столом обычно они не разговаривали. Спокойно ели кашу и лишь когда подавали ароматный чай со сладостями, начинали тихо обсуждать дела. Эва в разговоре не участвовала, слушала, как граф с графиней обсуждали последние новости и предстоящие приемы. Граф отдавал распоряжения, говорил старшему сыну, что стоило посмотреть, в то время как младшая дочь улыбалась широко и обсуждала с графиней прошедшее чаепитие.
К ее молчаливости уже привыкли. Поначалу они воспринимали это болезненно, графиня часто плакала, а граф поджимал губы и приглашал докторов. Потом, когда Эва вернулась из восточного поместья, где поправляла здоровье и привыкала к новой реальности, они пытались, делали вид, будто ничего не произошло. Спустя почти год они успокоились. Наверное, на это повлияли слова придворного врача, который сказал, что Эва до сих пор не оправилась от лихорадки.
Не сказала бы, что была согласна со врачом, но все равно была ему благодарна. Граф с графиней немного успокоились и стали искать утешение в младшей дочери. Остались лишь тоскливые взгляды, надежда, что все станет как раньше, и слова, от которых Эве становилось тошно.
− … леди Питтерс. Эванжелина, не хотела бы ты поехать с нами? Вы с леди Питтерс раньше хорошо общались, − ласково сказала графиня, смотря на нее с неприкрытой надеждой. Эва едва не скривилась.
Она проглотила кусочек клубничного торта и запила его чаем. Посмотрела на руки с тонкими запястьями и непривычно длинными пальцами. Сжала невольно вилку в руке. В одном графиня была не права. Это хозяйка тела хорошо общалась с леди Питтерс. Хозяйка тела любила графа с графиней. Она, а не Эва, которая украла чужое место. Которая лишилась всего, даже права отзываться на собственное имя, отказавшись от него.
− Я… Не уверена, что хочу.
Эва уверена, что совсем не хотела посещать никакие чаепития и приемы. Со своего появления здесь она ни разу не выходила в свет, из-за чего граф с графиней волновались. Наверное, ее репутация в глазах аристократии падала. Эву это не волновало, графиня же говорила, что Эванжелина еще больна.
Графиня поджала губы, но тут же улыбнулась сладко. Нужно отдать им должное, они никогда не обвиняли ни в чем Эву. Однако она понимала, что это происходило из-за их ложных убеждений. Они все еще надеялись, что Эва не оправилась от тяжелой болезни, поэтому мало говорила, не улыбалась, забыла о манерах и некоторых моментах в жизни. Верили, что воспоминания вернуться, она оттает и вновь станет их Эванжелиной.
Они не знали, что их Эванжелины больше не было.
После завтрака, Эва пошла на урок танцев. Раньше она ненавидела танцевать, считала себя деревянной и по клубам не ходила. Первый урок давался ей тяжело, как и два последующих, но учитель списывал это на последствия болезни. Потом стало чуть легче, сказывалось еще и то, что у тела тоже была память. Эванжелина истинная дочь аристократов, поэтому хорошо танцевала, выживала и рисовала. Если механические навыки возвращались и теперь у Эвы не было трудностей в танцах и вышивке, то знания приходилось получать заново.
История, этикет, знания об аристократах — все это она учила до сих пор. Граф нанял неболтливых, компетентных преподавателей, которые два раза в неделю приходили и давали ей знания. Эва не выходила из библиотеки, плакала в комнате от усталости, бесилась, пока этого никто не видел. К сожалению, это реальность, в которой ей приходилось жить.
Чтобы выжить, Эве требовались знания о мире и правилах, по которым нужно играть. Конечно, она могла бы сбежать, но что ее там ждало? Граф с графиней любили свою дочь, поэтому выделяли ей карманные деньги и потакали желаниям.
После урока танцев был этикет, а потом свободное время, которое Эва провела в библиотеке. Потом был спокойный обед, после которого графиня отправилась с младшей дочерью в ее комнату. Эва же пошла в малую гостиную, где уже ждала Лукреция.
Портниха пришла в точно назначенное время вместе с графиней. Не первый раз, когда граф с графиней приглашали портных в поместье, поэтому Эва представляла, что будет дальше. Она ненавидела такие моменты, потому что становилась шарнирной куклой. Ей поднимали и опускали руки, измеряли, прикладывали ткани, предлагали разные капли и кружева. Эва уставала, раздражалась, в то время как графиня с радостью перебирала ткани, обсуждала фасоны. Их пыл немного уменьшился, когда к обсуждению подключилась Эва и сразу отбросила многие варианты.
Вновь утро, разочарование от того, что она смотрела на тонкий балдахин, а не потолок с криво приклеенными звездами. Новое платье, потому что ходить в одном и том же платье — моветон. Эва этого не понимала, но не противилась и позволяла одевать себя, тыкала пальцем в неброские украшения и сжимала зубы, когда волосы заплетали. Потом завтрак, где граф с графиней смотрят с надеждой.
− Дорогая, скоро твой дебют. Думаю, лучше будет сделать это на балу герцогини Шервуд, − с предвкушением сказала графиня. Несмотря на свои формы и возраст, она очень любила светские мероприятия и часто посещала их. Если верить рассказам прислуги, то Эванжелина была такой же.
Граф промокнул рот салфеткой и задумчиво нахмурил брови.
− Мы больше не можем его откладывать, иначе ты станешь старой и не востребованной на рынке невест, − нехотя сказал граф и посмотрел на супруга. — Ты права. Герцогиня Шервуд собирает в поместье только высшую аристократию и у Эванжелины больше шансов найти себе друзей и хорошего жениха. Вот только… Не станет ли ей там плохо?
− Не беспокойтесь, отец. Я буду рядом как ее старший брат.
Граф с графиней посмотрели на старшего сына и улыбнулись ему.
− Молодец, Клод. Это будет прекрасно! — радостно сказала графиня, едва не хлопая в ладоши. Эва посмотрела на старшего сына графа, но ничего не сказала. Наверное, с его стороны это было даже благородно. Кажется, старший сын — Клод, действительно любил сестру.
Эва ничего не сказала. Она не хотела никуда идти, однако выбора не было. таковы правила этого мира. Девушки здесь товар. По мнению мужчин они созданы лишь для того, чтобы найти богатого супруга, обзавестись связями и родить здорового наследника. Эва не была согласна с этим, но ее мнение никто не спрашивал. Да и в чужой монастырь со своим уставом не приходили.
В аристократии все проще и сложнее одновременно. Любая аристократка мечтает о выходе замуж за мужчину, выше нее по статусу и рождению здорового наследника. В таком случае девушка будет жить в роскоши и не знать забот, даже если супруг будет изменять. Об этом Эва слышала на чаепитии, которое посетила с графиней. Это был единственный момент ее слабости, потому что перед графиней стало совестно.
Больше такой слабости Эва себе не позволяла.
− Надеюсь, герцогиня Шервуд не отменит бал из-за племени драконов. Говорят, они в последнее время буйные, − вздохнула графиня, приложив ладонь к щеке. Выглядела она действительно озабоченной.
При упоминании о драконах Эва больше не вздрагивала и не открывала широко глаза. Она быстро приняла тот факт, что в этом мире существовали маги и драконы. Других магических рас, к сожалению, не было. Правда, кроме классической магии и драконов, существовала еще и святая сила, дарованная богом. Как это уживалось все вместе она до сих пор не понимала.
− Не стоит волноваться, дорогая, − сказал граф и накрыл руку графини своей. Этот жест выглядел настолько нежным и привычным, что Эве стало неловко. — Драконы не смогут прилететь в Иос. Маги защищают королевства. Церковь защищает народ.
Эва допила чай и посмотрела на пустые тарелки. Запомнила слова графа о защите страны и поставила себе заметку в голове — посмотреть, как это работало. Не сказать, что ее сильно волновало нападение драконов. Смерть не пугала ее так, как раньше. Однако было бы обидно расставаться с жизнью по такой глупой причине.