Вопрос был поставлен прямо, но на него не хотелось отвечать. Ник скользнул по округе равнодушным взглядом.
— Доверяю, — ответил тихо.
— Дай письмо, — продолжал настаивать Игорь.
— Не дам. Оно тебя не касается, — заметил Ник и, отвернувшись, поспешил уйти. Игорь за его спиной озадачено почесал затылок, посмотрел ему вслед, как смотрят на чудака, или сумасшедшего.
Нель сидела у окна, разглядывая свои тонкие длинные пальцы. Раньше у неё были совсем другие пальцы — тонкие и изящные, но совсем не такие, иная сеточка линий на ладонях. За окном сгущались сумерки, разгорались фонари, но она не включала света, не было нужды, — свет фонаря падал ей в окно, освещая стол и часть кухни. Перед ней стояла чашка с остывающим чаем на блюдце. Пить не хотелось, но с некоторых пор это был ритуал, позволяющий немного расслабиться и успокоить скачку мыслей.
Ни врагу, ни другу она не призналась бы в том, что с ней произошло. Единственная глупость, которую она позволила себе, написанное Нику письмо, она захотела возвратить сразу же, как только бросила в ящик. Она бросила его в почтовый ящик другого города, но не могла отделаться от мысли, что сделала это зря, боясь, что по письму выследят её, а она, она пока ещё не в том состоянии, что б вновь предстать перед Афанасием. Сил нет. Вчера она пыталась остановить время. Время её не послушалось, шло, как и шло, разве что слегка замедлив свой ход. Нечего и думать о старых возможностях и способностях не найдя мира в себе.
А мира не было. Приходили подруги, говорили ни о чём. Вчера она выпихнула за порог Инку. Не из-за обид, как та подумала. Просто не хотелось встречаться с праздной болтушкой, слушать её, говорить. Для них всех она была ещё Оксаной. Но Оксаны не было. Не было с тех самых пор, как, уверившись в бессмысленности существования, она шагнула под колёса поезда. Не было Оксаны. Была Нель.
Яркая, необычная, с необычными чувствами и душой, завладевшая мыслями и чувствами Оксаны настолько, что та поняла — быть ей такой, или не быть совсем. Или не было Оксаны? Был только сон, в котором она умерла. Все мы видим сны, и они не всегда серы. Мир — тот же сон. Сон — тот же мир. Где разница? В восприятии реальности в моменты сна и бодрствования? А есть ли эта разница? Не есть ли эта разница только сон? Путанный и бессмысленный сон. Ведь и днём и ночью человек один.
Нель вздохнула. Мысли бродили в голове. Мысли, которыми ни с кем нельзя поделиться. Она не желала слыть сумасшедшей. Не желала и не могла позволить себе этого, хотя, порой, она была близка к тому, что б назвать всё происшедшее — сумасшествием. Невозможно, невероятно одновременно нести две личности в себе и не страдать от раздвоения личности. Странно, но ощущения того, что две личности уживаются в одном теле, не было. Личность была одна, а вот памяти — две. Значит, — решила она, — одна будет лишней. Но ни один из снов не проходил, и память не уходила.
Она когда-то была Оксаной. Она, Нель. Или выдумкой была Нель, которой стала Оксана? От этих вопросов кидало то в жар, то в холод. Когда верх брала память Нель, она откидывала в сторону сомнения и говорила себе — удалось. Когда память Оксаны определяла её личность, хотелось плакать и метаться, и сомнения в твёрдости разума пускали новые корни. Не было покоя. Не было твёрдости.
Глядя на кончики пальцев, Нель слабо улыбалась. На кончиках пальцев, в миллиметре над поверхностью кожи, дрожал свет фонаря, образуя едва заметное, светлое гало. Решайся, — сказала она себе, — и выбирай! Человек, конечно, может быть одновременно гениален в чём-то, и в чём-то безумен, но это — не тот вариант. И не сейчас. Выбирай — Нель или…
Оксана шагнула под поезд, — пронеслось ощущение в глубине существа. Оксана свела счёты с этой жизнью. А Нель, — живая. Девушка потерянно уронила голову на руки и заплакала. Оксанка умерла…. Она шагнула под поезд, а Нель, хотевшая остановить её, ничего не сумела сделать. Просто не смогла.
И это была правда. Память говорила об этом. Об этом говорили чувства. Значит, — молнией пронеслась мысль, разорвав пелену тьмы, — решив закончить эту жизнь, мы становимся чем-то иным. Даже если не умирает тело.
Прикрыв глаза кончиками пальцев, она заставила себя задышать ровно и глубоко, и в этот миг в сознании словно открылась дверь. Не было видений, были мысли, были чувства, ощущения. Пришли гармония, спокойствие и единство.
Какая разница, кто ты? Ты то, чем хочешь ты стать. Какая разница как называться? Имя — не суть. Какая разница… Ты — это ты. И пусть цвет глаз, кожи и волос определяется неповторимым рисунком генов, доставшихся от предков близких и далёких, какая разница, каков этот цвет глаз, кожи и волос? Имя — не истина. Истина открывается не тем, кто носит определённое имя, истина открывается тем, кто хочет её найти.
И всё-таки Нель, — прошептала она, чувствуя это каждой клеточкой тела. — Нель, перерождённая. Выйдя на балкон, девушка взглянула на небо.
Небо посмотрело вниз. Миллиарды звёзд, невидимые галактики, чёрные дыры и иные вселенные, всё это жило по своим законам, так до конца и не понятым человеком. Самое смешное, какие бы законы не выдумывал для своего сообщества сам человек, он всегда, в первую очередь, подчиняется тем законам, по которым создавала его Вселенная. А потом уже — всем остальным.
Она вздохнула и потянулась пальцами к звёздам, зная, что держать их в руках можно только во сне. Она улыбнулась мягко и спокойно этой мысли, как не улыбалась уже месяц. Она покачала головой, вспоминая всё, что знала Нель, принимая это, как иссушенная земля принимает дождь. Она знала, почему и зачем. Она знала, и сомнения таяли. Она улыбалась, понимая, что никогда больше не исчезнет Нель, зная, что оказалась права. И что нет никакого горячечного бреда. Мир хранит тех, кто живёт в гармонии с миром.
Она знала, что ночью будет дождь, и этот дождь унесёт сомнения и тревоги, которые грызли её последний месяц. Что дождь очистит и освежит память. И никогда больше ей не быть Оксаной, Ксюхой, Ксюшенькой. Это прошло, как детская болезнь, которой не заболеть второй раз. У неё душа Нель. И это — подарок. Потому как этой душе дано было смотреть на Вселенную, как в зеркало, черпая в ней уверенность и силы.
Вернувшись в комнаты с балкона, она подошла к телефону. Сомнения и страх растаяли. Она знала, теперь, если ей потребуется, время замедлит свой ход. Набрав код и номер телефона, стала ждать. Длинные гудки в телефонной трубке говорили, что никого там, на другом конце провода, нет. Но она ждала, потому, как чувствовала. Улыбаясь, представила раздававшийся где-то в другом городе трезвон. Прошла минута. Может, вечность. Наконец ей ответили. Голос, красивый густой бас заполнил пустоту, которую образовали длинные гудки. Она узнала голос Афанасия.
— Это Нель, — проговорила просто, — ты был уверен, что я никому и ничего не докажу. Теперь ты в этом уверен?
Трубка ответила хрипло и сдавленно.
— Кто это? Кто это шутит?! Прекратите дурацкие шутки!
Она заговорила быстро насмешливо, отвлекая его от желания бросить трубку на рычаг.
— Это я, это Нель, Афанасий, и я не шучу. Если ты бросишь трубку — тебе нигде и никогда не знать покоя. Или ты забыл, что ты меня убил? Ты помнишь, где это было? Ты помнишь, что сказал мне на прощанье? Или уже забыл? Напомнить?
— Это ты, — выдохнул Афанасий. От сочного поставленного голоса, уверенного тона ничего не осталось. Голос не лгал. Обладатель этого голоса был напуган. — Что тебе надо?
— Ничего, — проговорила Нель. — Я только хочу, что б ты знал, что я воскресла.
Она медленно опустила трубку на рычаг, слушая смятение и испуг в голосе, некогда густом, сочном басе. Прикрыв глаза, стояла несколько секунд, пытаясь понять. Что же родилось в душе — неприятие? ненависть? успокоение? В душе была тишина. И уверенность в выборе. Оксана не знала номера телефона Афанасия. Его знала Нель. Как и звук голоса Афанасия, звучание интонаций и излюбленные ругательства, которые услышала, прежде чем опустить трубку на рычаг.
Вернувшись на кухню, она вновь села за стол, взяла в руки бокал с всё ещё теплым чаем. Отпила глоток терпкого напитка. За последний месяц она научилась пить чай без сахара, заменяя им некогда привычный кофе. Во вкусе чая была своя особая глубина.
Мир, — подумала она, — как мало мы тебя знаем. У нас всех есть два пути. Один — познать себя, что б познать мир. Другой — познавать мир вокруг, что б найти своё место в мире. К сожалению, многие из нас не познают ничего. Ни себя, ни мира. Жиром заплывают извилины. Человек только ест и пьёт и размножается. Ведёт себя менее достойно, чем животное. Потому как только человек кичится своим разумом.
Нель вымыла чашку и поставила её в шкафчик. Вернувшись к окну, посмотрела на проспект, по которому мчались машины. Улыбнулась своим мыслям. "И это тоже мир, — сказала себе, — эти машины, толчея и суета, в которой живёт большинство не осмеливающихся искать себя. Только, этот мир ещё более виртуален, чем весь остальной. Ибо у него есть все шансы быть забытым навсегда. То, что не следует основным законам Вселенной рано или поздно погибает. Вымирает. Вычёркивается. Несоответствие внутренней среды внешнему миру приводит к катастрофе. Всегда. И динозавры вымерли не от падения метеорита. Была допущена ошибка, фатальная ошибка, которая и уничтожила их. Одна, допущенная однажды ошибка способна запустить лавинообразный процесс повторения ошибок. И, похоже, у нашей цивилизации есть все шансы разделить участь динозавров. Но есть шанс её и избежать. Если у нас на самом деле есть разум".
Она побарабанила пальцами по подоконнику, выбивая ритм любимой мелодии. В дверь позвонили. Нель прошла в прихожую, тихо, не высекая лишних звуков, открыла дверь. На пороге стояла Светка. Тоненькая как тростинка с глубокими светлыми глазами. Красивая особой, тихой красотой рафаэлевской мадонны. Рядом с ней стояла незнакомая, ранее не виденная женщина. Невысокая, одетая строго и просто. Внимательные глаза смотрели прямо, на губах мерцала улыбка. А память Нель подсказывала, что они знакомы.
— Проходите, — предложила Нель.
Она зажгла свечи, стоявшие в подсвечниках, разлила по чашкам терпкий вкусный чай и улыбнулась.
— Вы знали Нель? — тихо спросила у незнакомки. Та, вздрогнув, посмотрела на неё. Внимательные глаза отразили замешательство и изумление.
— Кого? — переспросила она. Руки обхватили пиалу, пальцы не находили успокоения, двигались беспрестанно.
— Свет, пожалуйста, оставь нас, — попросила Нель, — и не обижайся.
Подруга кивнула, поняв момент, вышла на кухню, прикрыв за собой дверь.
— Вы Анастасия? — переспросила Нель, отвернувшись от гостьи. — Вы познакомились с Нель полтора месяца назад. Случайно. Но проговорили целый вечер, это так? Она вас поразила. Маленькая, но сильная. Она заставила вас отбросить то, что вы посчитали после этого разговора заблуждением и ложью. Ведь так?
— Откуда вы знаете? — тихо, словно капли уронила слова пришелица.
— Я - Нель, — ответила девушка. — Хоть никто, кроме меня пока этого не знает. Светлана, она считает, что я — Оксана Привалова, которую она знает с детства. Все так считают. Но месяц назад изменилось всё. Теперь я — Нель.
Она, обернувшись, посмотрела на гостью, в замешательстве вертящую чайную ложку в руках.
— Это не шизофрения, — проговорила тихо, — незачем считать меня сумасшедшей. Хотите, я могу доказать Вам, то, что я — Нель? То, что случилось месяц назад, вы могли бы назвать реинкарнацией. Нель, с которой вы говорили, убили. Того тела больше нет. А разум и память остались. Светлана позвала вас, что б вы взглянули на её подругу, с которой уже месяц происходит что-то не то. Ведь так?
— Да, утверждала, что вас словно околдовали.
— И вы пошли. Анастасия, у меня есть вопрос. Когда мы встретились, вы были успешны. Сейчас всё по старому?
Ложечка тихо звякнула, упав.
— Вы же знаете, что нет, — тихо ответила женщина. — Я прекратила практиковать, если вы об этом. А сюда я пошла, не знаю почему…. Было чувство, что надо идти.
Нель едва заметно улыбнулась. Анастасия встала и подошла к ней, положив руку на плечо девушки, спросила:
— Ты звала?