Седьмой день четвертой десятины второго лиственя.
… В маленькой комнатке, в которой хозяин постоялого двора хранил кухонную утварь, было тихо и спокойно. Здесь пахло пылью, соленьями и копченостями. Казалось, что стоит прикрыть глаза - и окружающий мир исчезнет, оставив меня наедине с кувшином вина и даруемым этим напитком забвением.
Увы, это было только иллюзией. И убежать от действительности можно было только в Небытие. Дождавшись, пока пламя разгорающегося пожара доберется и до моего убежища.
Нет, страшно мне не было - да, все усиливающееся гудение пламени, звонкие щелчки прогорающих досок и звон лопающейся от жара посуды, доносящиеся через дверь, были предвестниками смерти. Но такой конец жизни давал надежду на последующее Посмертие. А заклание на алтаре Двуликого - нет. Поэтому я почти безостановочно прикладывалась к найденному у стойки кувшину с вином, мысленно благодаря Вседержителя за ниспосланную им Благодать. И стараясь не думать о том, что творится во дворе постоялого двора.
Последнее получалось из рук вон плохо: душераздирающие крики, изредка заглушающие гудение буйствующего пламени, возвращали меня в прошлое. Заставляли переосмысливать пережитое. И наталкивали на неожиданные выводы:
… На лице Теобальда блуждает мечтательная улыбка, а глаза блестят огнем далеких пожарищ. Он выхватывает из ножен кинжал и воинственно вскидывает его над головой:
- Я - мужчина! И совсем скоро пойду в свой первый поход…
Завидую черной завистью. Ибо он - пойдет. А я, женщина, буду месяцами ждать его возвращения, стоя на крыше надвратной башни или сидя в своей светлице с пяльцами и иглой. И никогда не услышу боевого клича мчащейся в атаку конницы, не увижу королевского штандарта, реющего над стеной взятого на меч города, и не почувствую сладости вина из подвалов поверженного врага.
- Ты только послушай! - еле слышно шепчет он, прислушиваясь к очередному тосту графа Рендалла. - Они творили, что хотели, целых трое суток!
Заглядываю в щель между гобеленом и стеной, смотрю на красное, покрытое капельками пота лицо одного из самых известных военачальников королевства и пытаюсь представить, каково это - целых три дня и три ночи делать все, что заблагорассудится.
- …я взял ее прямо на подоконнике ее собственной спальни! - гогочет его светлость граф Грасс. - Вы бы слышали, как она орала…
Отец ухмыляется. Остальные гости - тоже. А Герта, подливающая вина барону д'Ож, почему-то морщится…
Это замечаю не только я - Тео фыркает, задирает подбородок и кривит губы в презрительной гримасе:
- Вот она дурища-то!
Герта - добрая. Она целых два раза дарила мне леденцы из кленового сахара. Поэтому мне становится ее жалко, и я за нее вступаюсь:
- Она просто не понимает…
Герта понимала. Гораздо больше, чем я, для которой слово 'взял' означало 'на руки'… И знала, что 'право победителя, о котором так красиво рассуждали отец и его гости - это самое обычное насилие.
…- Как говорят в народе, чей меч, того и воля… - постукивая пальцами правой руки по подлокотнику кресла, говорит отец. - То есть чем лучше ты работаешь мечом, тем меньше тех, кто может диктовать тебе свою волю…
- И тем больше тех, кому ее диктуешь ты… - поддакивает ему Теобальд. Потом грозно хмурит брови, выдвигает вперед подбородок и басит: - Первое, что я сделаю, когда вырасту - это захвачу Норред…
- Почему именно его?
- Название нравится… - подумав, признается брат. - Вот и захвачу…
Отец приподнимает бровь и… ехидно усмехается:
- Что ж, не самая худшая причина! Ибо…
- …кто сильнее - тот и прав! - хихикает Тео… - А раз сильнее - я, значит, буду делать то, что хочу…
'Кто сильнее - тот и прав…' - думала я, прислушиваясь к происходящему во дворе. - Поэтому-то оранжевые и творят, что хотят. Прямо тут, в Вейнаре. И плевать хотят на закон, короля и заветы Вседержителя…
… Когда входная дверь начала ощутимо темнеть и обугливаться, а в узенькую щелочку под ней начали заглядывать языки пламени, вино в кувшине неожиданно закончилось.
Перевернув кувшин над кружкой и с тоской глядя на последние рубиновые капельки, срывающиеся в короткий полет, я вдруг обратила внимание, что не слышу ни криков, ни звона стали. И осенила себя знаком животворящего круга в благодарность за избавление от Бездушного.
Увы, Вседержитель смотрел не на меня, так как буквально через пару мгновений входная дверь разлетелась вдребезги, и передо мной предстал Кром Меченый собственной персоной.
Время остановилось. Я ошеломленно смотрела на слугу Бога-Отступника, залитого кровью, как забойщик скота на бойне, на иссеченный нагрудник и разодранные на бедрах штаны, а он - смотрел на меня. И улыбался! Не замечая, как бушующее в коридоре пламя лижет его волосы и превратившийся в лохмотья плащ!!!
Рука сама собой начертала отвращающий знак, и время продолжило свой бег. Раза в два быстрее, чем надо: метнувшись ко мне, Кром вцепился мне в лицо окровавленными ручищами, уставился в глаза безумным взглядом и… улыбнулся:
- Ларка, я успел!
Потом сорвал с себя плащ, набросил его мне на голову, сгреб в охапку и еле слышно выдохнул:
- Чтобы не обожгло…
'Ларка - это кто?' - запоздало подумала я. И закусила губу, чтобы удержать на месте желудок: от Меченого тошнотворно разило кровью, нечистотами, жженным волосом и чем-то еще. Ничуть не менее гадким…
… Одна из многочисленных дыр плаща оказалась напротив моего правого глаза. Я припала к ней и увидела сплошную стену из пламени, стоящую между нами и белым залом.
Нет, пламя не стояло. Оно двигалось! К нам навстречу. И в его извивах я вдруг увидела ухмыляющееся лицо Двуликого!!!
- С-с-стой… Вс-с-се равно не уйдеш-ш-шь… - зашипело оно, а потом прыгнуло ко мне. И я, зажмурившись, изо всех сил вжалась лицом в широченную грудь Бездушного…
…- Приведу лошадей… Жди… - пробормотал Кром, опустил меня на что-то твердое и выпутал из плаща.
Я криво усмехнулась, кивнула и… забыла про его существование: в паре шагов от меня, на охапке сена, сброшенной со стоящей рядом телеги, лежала девчушка лиственей двенадцати.
Разодранное платье, исцарапанные и покрытые черными пятнами бедра, бесстыже выставленная на всеобщее обозрение грудь. И мертвый, лишенный всякого намека на мысль, взгляд.
По ее щекам текли слезы, а худенькие плечи содрогались от рыданий.
- Че ревешь, дуреха? - раздраженно спросила у нее скрюченная старуха, деловито обшаривающая тела оранжевых. - Такова наша бабья доля…
Девчушка не отреагировала. Тогда старуха помянула Двуликого, подскочила к девчушке и залепила ей увесистую пощечину:
- Уймись, тебя ж просто ссильничали! А могли и убить…
- Лучше б убили…
- Тьфу на тебя, малахольная! - заверещала старуха. - Мечтать о смерти - грех!!!
'Мечтать о смерти - грех…' - повторила я. Потом покосилась на Крома, деловито седлающего лошадей, и криво усмехнулась: - 'И убивать - тоже. Тогда что же мне делать?'
…'Волки опасны только зимой. Когда им не хватает еды…' - подумала я, невесть в который раз пытаясь заставить свою кобылку двигаться хоть немного быстрее. Потом посмотрела на пятна крови на одежде Меченого, едущего передо мной, и вспомнила, что хищники чуют ее запах за много перестрелов. И способны сутками преследовать слабеющую жертву.
'Они преследуют ЕГО!!!' - мысленно воскликнула я и аж подпрыгнула в седле. - 'Значит, если я тихонечко сверну в сторону, то стая продолжит двигаться за ним!!!'
Мысль казалась здравой несколько мгновений. А потом я сообразила, что волки чуют не только кровь, но и слабость. И не только нашу, но и наших лошадей. Значит, стая может и разделиться. И тогда мне будет суждено умереть от их клыков.
Представив себе такой конец, я задохнулась от понимания: Вседержитель испытывал меня на прочность, раз за разом подсовывая мне возможность выбора между потерей души и какой-нибудь ужасной смертью!
'Чем сильнее избранник Бога-Отца, тем сложнее испытания, которые ему приходится пройти по дороге к господу…' - вспомнила я слова покойного брата Димитрия. - 'Если избранник остается тверд в своих убеждениях, то ему даруется Божественное Благословение. Если же нет - он становится Отверженным…'
Честно говоря, я сомневалась в том, что стала избранной. И, будь у меня выбор, предпочла бы Благословению после испытаний спокойную жизнь в Атерне. Но страх стать Отверженной заставил меня вскинуть голову и оглядеться. Пытаясь понять, в какую сторону мне надо ехать, чтобы добраться хоть до какого-нибудь жилья.
Куда ни падал взгляд, лес был одинаково черен и тих. А звезды, проглядывающие сквозь ветви над головой, говорили о чем угодно, кроме направления.
'Жаль, что я - не мужчина…' - подумала я, осенила себя знаком животворящего круга, собралась с духом… и легонечко потянула повод на себя.
Кобылка всхрапнула… и продолжила двигаться дальше. Видимо, пытаясь отсрочить свою гибель на зубах волков.
Потянула сильнее… и услышала тихий голос Меченого:
- Все… Приехали…
Я вздрогнула, затравленно огляделась по сторонам и непонимающе уставилась на слугу Двуликого: вокруг был все тот же лес, до смерти осточертевший мне за сутки непрерывной езды по бездорожью. И ни домов, ни сараев, ни самого завалящего шалаша!
Тем временем Бездушный сполз с седла, с трудом закрепил за спиной свой посох, вытащил из ножен кинжал и… деловито перерезал глотку своей кобылке!
Та рухнула на землю и забилась в агонии. До смерти перепугав мою лошадь.
Почувствовав, что животное находится на грани сумасшествия и вот-вот понесет, я спрыгнула на землю и возмущенно зашипела:
- Ее-то за что, изверг?!
Бездушный пожал плечами и, повернувшись ко мне спиной, покачиваясь, двинулся во тьму.
Снова завыли волки. На этот раз - совсем близко.
'Все, догнали…' - обреченно подумала я. Потом уставилась на черное пятно, расплывающееся вокруг кобылы Крома, и… сообразила: Меченый пытался задержать стаю. Хотя бы на какое-то время…
- Осторожно, ветки… - донеслось из темноты.
Я провела пальцем по щеке, рассеченной после такого же предупреждения, а потом сообразила, что осталась одна. В ночном лесу. Рядом с бьющимся в агонии животным. И что где-то в темноте ко мне подкрадываются волки!
Усталость, заставлявшая подкашиваться ноги, тут же куда-то исчезла. И решимость выдержать ниспосланное мне испытание - тоже. Поэтому когда в чаще леса хрустнула какая-то ветка, я чуть не умерла от страха. И рванула вслед за Кромом…
… Добежала. Ничего себе не разодрав и не расцарапав. Кое-как перевела дух, огляделась по сторонам и… вытаращила глаза - темное пятно, рядом с которым стоял Кром, оказалось стеной. А прямоугольный проем за его спиной - дверью!
- Охотничий домик… - мертвым голосом пробормотал Бездушный. Потом покачнулся и упал. Ничком. Прямо там, где стоял.
Я усмехнулась: слуга Бездушного, балансировавший на грани ухода в Небытие чуть ли не все время с момента выезда из Сосновки, наконец, сломался.
'Слава Вседержителю…' - подумала я, переступила через Крома и потянула дверь на себя.
Никакой реакции.
Рванула посильнее. Толкнула… Ударила кулаком! Пнула!!!
Дверь даже не шелохнулась!
Я сглотнула подступивший к горлу комок и вопросительно уставилась в небо: милосердие, о котором столько говорил брат Димитрий, не должно было распространяться на слуг Бога-Отступника!!!
'Или должно?' - через вечность подумала я, закусила губу, потом повернулась к Меченому, опустилась рядом с ним на корточки и прикоснулась пальцами к жилке на его шее.
- Пока жив… - почувствовав мое прикосновение, прохрипел он.
- Дверь не открывается… - угрюмо буркнула я.
Кром едва заметно кивнул:
- Заколочена…
Потом пробормотал себе под нос несколько незнакомых мне слов, уперся дрожащими руками в землю и… довольно бодро встал! И не только встал, но и уверенно сорвал с пояса чекан. Потом пошарил рукой по косяку и ударил. На выдохе. Так, что затрясся весь дом…
Я вытаращила глаза - в нем не могло быть столько сил! Не могло!!! Ибо я видела его раны и знала, что он удерживался в седле только за счет силы воли!
'Сил - не было. А потом они вдруг появились…' - подумала я. А потом окаменела: невразумительное бормотание было молитвой к Двуликому! А силы, появившиеся ниоткуда - даром, ниспосланным ему Богом-Отступником!
… Кром справился с дверью за считанные минуты. Потом распахнул ее настежь и жестом пригласил меня внутрь. Снова ее закрыл. Изнутри, на тяжеленный засов. Снял с себя плащ. Жестом предложил мне располагаться на низеньком топчане в дальнем углу комнаты. Достал из поясного кошеля кремень, кресало и трут. Запалил пару лучин, вставил их в держатели и выдохнул:
- Все…
А потом упал. Навзничь. И потерял сознание…
'Сделал все, что мог…' - подумала я. Потом посмотрела на его осунувшееся лицо, впалые щеки, еще раз оглядела истерзанный и покрытый пятнами крови нагрудник и покачала головой: - 'Нет. Не все, что мог, а все, что был должен…'
Эта фраза, которую так любил повторять отец, неожиданно вызвала во мне глухое раздражение: я смотрела на лежащего передо мной мужчину и пыталась понять, что такого ему мог предложить Бог-Отступник, что он, не умеющий отступать даже перед лицом смерти, добровольно отдал ему свою душу.
Не поняла, как не пыталась. А потом снаружи раздалось многоголосое рычание, истошное ржание моей кобылки, и я невесть как ощутила приход смерти.
Душу обожгло холодом, а перед глазами начала мелькать череда лиц тех, кого Бездушный отправил в Небытие за эти дни: брат Димитрий и два его спутника. Трое грабителей, встретивших нас после въезда в Меллор. Пятеро их коллег, пытавшихся помешать нам из него выехать. Полтора десятка оранжевых, ввалившихся на постоялый двор у Сосновки…
Потом я вспомнила забавную мордочку котобелки и разозлилась:
'Смерть идет за ним по пятам. А я притягиваю к этой парочке невинные души. Может, хватит?'
Взгляд скользнул по изможденному лицу Меченого, опустился чуть ниже и уперся в жилку, пульсирующую на его шее.
'Нить его жизни…' - подумала я. Потом посмотрела на его кинжал и горько усмехнулась: - 'Стоит ее перехватить - и он уже никого не убьет…'
Я закрыла глаза, представила себе то самое движение… и вдруг воочию увидела гневное лицо брата Димитрия:
'Вы - женщина, баронесса! Вы обязаны дарить жизнь, а не забирать. Убийство - грех! Одумайтесь, пока не поздно!!!'
По спине потекли капельки холодного пота, рука сама собой сотворила отвращающий знак, а губы прошептали:
- Спаси и сохрани…