Четвертый день третьей десятины третьего лиственя.
… Плечо начало ныть чуть ли не после первого же движения. Да, не особенно сильно, но круговые удары и блоки, требующие поднимать руки выше уровня лица, получались из рук вон плохо. Пришлось отложить посох в сторону и заняться разогревом мышц.
Я десяток раз повращал головой посолонь и противосолонь, покрутил плечами вперед и назад, несколько раз наклонился, потом опустился на колени, чтобы отжаться от пола, и вспомнил любимую присказку Кручи: 'Если что-то делаешь - делай хорошо. Или не трать время на ерунду…'
Подумал, усмехнулся и снова встал: Голова был прав. А хорошую разминку надо было начинать с пальцев ног.
Скинул сапоги, поставил ноги на ширину плеч и принялся по очереди вкручивать стопы в пол.
Привычная, выполненная не одну сотню раз последовательность движений быстро настроила меня на нужный лад, и к моменту, когда я добрался до плеч, сознание балансировало на грани того самого состояния, которое Роланд называл Ощущением Пустоты: я чувствовал не только свое тело, но и все окружающее пространство.
Разогрел плечи, потом шею, несколько мгновений стоял неподвижно, потом полуприкрыл глаза и неторопливо перетек в стойку лучника, начиная танец Ветра.
Короткое, почти незаметное движение левой руки, в реальном бою сместившее бы летящий в лицо кулак на ладонь в сторону, не вызвало и тени неприятных ощущений. Удар правым кулаком в горло воображаемого противника и последующая подсечка - тоже!
'Здорово…' - отрешенно отметил я и… заставил себя сохранять тот же неспешный ритм: разогретое тело требовало движения. Причем быстрого и в полную силу…
… Захват за срамное место, рывок на себя с одновременным ударом пальцами другой руки в глаза получился ничуть не хуже, чем до ранения. И уход от удара противника, атакующего со спины - тоже. Поэтому последнее дуновение - заход за спину и удар, перебивающий ему позвоночник - я чуть было не выполнил в полную силу.
Увы, выдох, заменивший привычный полу-рев, полу-крик, тоже получился громковат: ее милость, мирно спавшая все время, пока я разминался, испуганно вылетела из-под одеяла и в мгновение ока вжалась спиной в изголовье кровати.
Рыжее облако волос, широко раскрытые глаза, закушенная губа и прижатые к груди руки выглядели настолько забавно, что я прервал первое дуновение танца Воды и опустил сжатые кулаки.
- А-а-а, тренируешься? - оглядев меня с ног до головы, облегченно выдохнула она и виновато улыбнулась: - А мне тут приснилось, что к нам ворвались оранжевые…
Я неопределенно повел рукой, показывая, что кроме нас в комнате никого нет, и… изо всех сил сжал зубы, чтобы не застонать: леди Мэйнария сонно зевнула и, смутившись, совершенно по-Ларкиному спрятала лицо в ладонях!
Перед моим внутренним взором появилась картинка из далекого прошлого:
- Почему ты прячешь лицо, когда зеваешь? - запрыгнув на постель сестры и пытаясь заставить ее опустить руки, обиженно спрашиваю я.
Ларка растопыривает пальцы, хитро смотрит на меня и притворно вздыхает:
- В эти моменты я бываю некрасивой…
- Ты красивая! Всегда-всегда… - восклицаю я, тут же оказываюсь в ее объятиях, зарываюсь носом в ее огненно-рыжую гриву и чихаю:
- Только, знаешь, волосы у тебя уж-ж-жасно щекотные…
Пальцы баронессы, прижатые к лицу, растопырились. Но вместо нежности и любви во взгляде появился… страх:
- Что-то не так? Н-на тебе лица нет!!!
- И не было никогда… - потерев шрам на щеке, угрюмо буркнул я, повернулся к ней спиной и вцепился в лежащую на столе нижнюю рубашку.
За спиной скрипнула кровать, потом по полу прошлепали босые ноги, и… спину обожгло прикосновение! Я вздрогнул, как от удара: оно было… ласковым! А руки баронессы - теплыми и нежными, как у Ларки!!!
- Кро-о-ом? Прости, я сказала глупость… - виновато выдохнула она мне в спину. - Кстати, мой папа говорил, что шрамы воина - это украшение. И свидетельство его доблести. А ты - воин. Настоящий…
Я сглотнул подступивший к горлу комок, закрыл глаза и… глухо пробормотал:
- Этих украшений у меня много.
- Вот и замечательно! Я буду гордиться, а остальные - пусть завидуют…
… Рука леди Мэйнарии касалась моей спины буквально несколько мгновений. А потом отдернулась.
'Ну вот, сообразила, что касается черного. Или Бездушного…' - подумал я и удивился: эта мысль почему-то дышала горечью!
Но разобраться с причиной этого ощущения мне не дали: за спиной раздалось смущенное сопение:
- Ой, на кого я похожа…
А потом - мольба:
- Только не поворачивайся пока, ладно?!
… С постоялого двора мы вышли часа через полтора. Первые минуты две ее милость, умытая, причесанная и пахнущая мыльным корнем, держалась рядом и с интересом смотрела по сторонам.
Увы, буквально через пару минут этот интерес куда-то пропал, а на смену ему пришло глухое раздражение: чуть ли не каждый встречный, увидев ее рядом со мной, таращил взгляд и осенял себя животворящим кругом; каждый второй шептал вслед что-нибудь грязное или выписывал в воздухе отвращающий знак, а каждый третий - проклинал.
Как ни странно, больше всего неистовствовали женщины: именно с их уст срывались самые гнусные 'догадки' и оскорбления, именно они желали ей смерти без Посмертия, 'Беседы с Господом' и бесплодия.
Леди Мэйнария довольно долго делала вид, что не видит их ненавидящих взглядов и не слышит того, что ей желают. Но когда какая-то патлатая тварь, выглянувшая из-за покосившегося плетня, обозвала ее 'грязной подстилкой Двуликого' и 'лепестком увядшей розы, баронесса нежно взяла меня за руку, заставила остановиться и капризно поинтересовалась:
- Милый, помнишь, ты обещал мне пару душ? Я хочу вот эту и… вот ту…
Тоненький пальчик с розовым ноготком показал за забор и куда-то назад.
Патлатую сдуло. А вместе с ней куда-то рассосалась и собиравшаяся за нами толпа…
- Твари… - ослепительно улыбнувшись, еле слышно прошептала леди Мэйнария. Потом гордо вскинула подбородок и потянула меня вперед: - Пусть теперь потрясутся…
Я мысленно хмыкнул: девушка, еще недавно боявшаяся меня до обморока, догадалась воспользоваться дурной славой Бездушных!
… Следующие несколько минут мы наслаждались относительной тишиной, а когда выбрались в Купеческую слободу, услышали зычный голос глашатая:
- Оставьте дела ваши, о, жители благословенного Увераша, и взгляните на создание, отринувшее все человеческое! Этот хнычущий обрубок некогда был человеком! Таким, как вы и я. Но пошел на поводу у своих низменных желаний и почувствовал себя выше закона. Однако воздаяние за совершенные преступления не минуло сластолюбца - он попал в руки королевской стражи и в полной мере получил заслуженное наказание…
Я удивленно приподнял бровь: обычно, рассказывая о преступлениях тех, кого везли на 'насесте, глашатаи вовсю цитировали Изумрудную Скрижаль, через слово поминали Вседержителя и пророка Аллаяра и пугали обывателей происками Двуликого. А этот глашатай не сказал о них ни слова!
…целых полторы десятины эта похотливая тварь и днем, и ночью терзала несчастную девчушку и упивалась ее страданиями! И оставила ее в покое только тогда, когда та не вынесла его издевательств и испустила дух…
'Бред какой-то…' - подумал я.
В это время из-за угла двухэтажной лавки показались понурые алатские тяжеловозы, медленно переставляющие ноги, облучок с возницей, по традиции облаченным в кроваво-красный плащ с капюшоном, и сама телега с высоченной клеткой, в которой за цепи, опоясывающие торс, был подвешен брат во Свете!
- Спаси и сохрани… - ошарашенно прошептала леди Мэйнария. Видимо, увидев обожженные культи рук и ног, торчащие из рваной синей сутаны…
- …совершенные им преступления переполнили меру терпения его величества Неддара Латирдана, и он высочайше повелел дать брату Гуммию в полной мере испытать боль, равноценную той, которую ощутила его жертва…
- Этому мало и Декады Воздаяния… - мстительно прошипела выглянувшая из-за приоткрытой калитки старуха. - Будь моя воля…
Что бы она сделала, имей право распоряжаться жизнью приговоренного, мы не услышали, так как, увидев нас, она прервалась на полуслове, ойкнула и исчезла…
… Насест давно скрылся за спиной, а баронесса никак не могла отойти от полученных впечатлений - то и дело поворачивалась назад, пытаясь углядеть край процессии, следовавшей за телегой.
Я тоже оглядывался. Хоть и по другой причине: мне не нравились взгляды, которыми нас проводили стражники, сопровождавшие телегу: в них был какой-то нездоровый интерес. И что-то вроде обещания…
- Брат во Свете не мог ссильничать ребенка! - внезапно воскликнула леди Мэйнария. - Не мог, ведь насилие - смертный грех!!!
Я вспомнил Атерн, мордастое создание, оравшее 'Это Бездушный! Убейте его, убейте!' и криво усмехнулся: убийство тоже было смертным грехом. Однако тот монах его не чурался…
- Ты не понимаешь! - увидев мою усмешку, возмущенно воскликнула баронесса. - То, во что ты веришь с самого детства, врастает в плоть и кровь! Значит, это - какая-то ошибка!!!
- Особое судопроизводство никто не отменял… - буркнул я. - Без неопровержимых доказательств его бы не казнили…
'И с доказательствами - тоже!' - вдруг сообразил я. - 'Чтобы не бросать тень на Бога-Отца, его бы тихонько удавили. А чтобы успокоить народ, на Лобное место выволокли бы кого-нибудь другого. Взявшего на себя его вину во время тесного общения с палачами…
Мысль была здравой, поэтому я, невидящим взглядом уставившись на конское яблоко, валяющееся посередине колеи, почесал затылок: получалось, что приговор этому монаху был следствием изменения отношения короля к Ордену Вседержителя!
- Ну да… Наверное… - подумав о том, что я сказал, расстроенно вздохнула баронесса и замолчала…
… На перекрестке Житной и Кривой мы наткнулись на патруль - на коренастого черноволосого десятника, с легкостью поигрывающего тяжеленным фальшионом, и пять стражников с алебардами.
- Стоя-а-ать!!! - увидев рядом со мной девушку, рыкнул десятник и поудобнее перехватил рукоять меча. - Ку-у-уда девку волочешь, Нелюдь?
Сначала я хотел промолчать, но потом вспомнил про новые веяния в отношении к орденам и ответил:
- В какую-нибудь лавку. Одевать…
Видимо, десятнику еще не приходилось видеть разговаривающих слуг Бога-Отступника, так как он растерянно захлопал глазами и неуверенно оглянулся на своих подчиненных.
Стражники таких тоже не встречали, поэтому несколько долгих-предолгих мгновений пытались понять, как надо расценивать мое поведение.
Первым отошел белобрысый мальчишка, по моим ощущениям, только-только получивший свою нашивку:
- Да она, вродь, уже одета…
- Одежка поистрепалась. Вот я и попросила брата сводить меня в какую-нибудь лавку… - двумя руками вцепившись в мой локоть и глядя в землю, робко сказала леди Мэйнария.
- Ха-а-ароший у тебя братец… - обалдело промямлил парнишка и сдвинул шлем на затылок.
- Ну, мы можем идти? - дождавшись, пока придет в себя и десятник, поинтересовался я. Стараясь не думать о том, что именно сказала баронесса.
Тот кивнул, потом зачем-то нахмурил брови и повернулся к своим подчиненным:
- Ну, че встали? Па-а-адабрали челюсти и вперед!
Те захлопнули раззявленные рты и, не сводя с нас изумленных взглядов, двинулись в направлении рынка. А мы, соответственно, к Белому ряду.
А когда их шаги затихли в отдалении, ее милость обогнала меня на шаг и виновато заглянула в глаза:
- Ты прости, что я назвала тебя братом, ладно? Просто в этих тряпках я похожа на кого угодно, только не на дворянку. А проблемы со стражей нам сейчас ни к чему…