Пятый день четвертой десятины второго лиственя.
… Три цвета. Серый, белый и красный. Серый клинок, с кромкой, чуть подсвеченной алым. Белые блики на белогорском шлеме с роскошным красным плюмажем. И бордовая роза, лежащая рядом с серебристо-стальной латной рукавицей…
Рисунок мэтра Ланниора был безумно красив и донельзя романтичен: стоило прикрыть глаза, как перед внутренним взором появлялся могучий воин в иссеченных доспехах, восседающий на белоснежном коне и пристально вглядывающийся в полумрак трибун.
Миг, другой - и в его глазах, все еще видящих отблеск солнца на доспехах последнего поверженного противника, загоралась надежда, а с искусанных губ чуть слышно срывалось имя:
- Мэй…
- Мэ-э-эй? И что это ты тут читаешь, а?
Услышав скрипучий голос Аматы, я торопливо свернула свиток, найденный в одном из старых сундуков, и попыталась убрать его за спину. Не тут-то было: кормилица коршуном бросилась ко мне и вцепилась в плетеный шнурок с кожаной биркой, на которой были вышиты инициалы автора.
- Что это? Богомерзкие рисунки Ланниора Орнуанского? - разглядев затейливо переплетенные буквы 'Л' и 'О, растерянно спросила она. А потом гневно засверкала глазами. Так, как будто я держала в руках не эскизы для вышивания, которые были в моде каких-то тридцать-сорок лиственей тому назад, а ядовитую змею.
- Что в них богомерзкого? - спросила я. - Самые обычные рисунки…
- Обычные? - кормилица набрала в грудь воздуха, сжала сухонькие кулачки и взвыла: - Ланниор рисовал ОРУЖИЕ! То, чем твари, не верующие во Вседержителя, лишают людей жизни и надежды на посмертие!!!
- Твари? По-твоему, мой отец и Тео - твари?
- Барон Корделл уже осознал свою ошибку и теперь пытается вернуться к Вседержителю… - тоном, не терпящим возражений, заявила Амата. - А Теобальд погряз во грехе и сейчас на полпути к Отречению!!!
Я почувствовала, что задыхаюсь:
- Ты… ты…
- Убивать себе подобных - один из девяти смертных грехов! - указательный палец старухи уткнулся мне в грудь, а глаза полыхнули огнем безумия. - 'Тот, кто отворил кровь единожды, подобен скакуну, вступившему на тонкий лед: любое движение, кроме шага назад - суть путь в Небытие! Тот, кто отворил кровь дважды и более, воистину проклят: он никогда не найдет пути к Вседержителю…'
Цитата из Изумрудной Скрижали, чуть ли не каждую проповедь повторяемая братом Димитрием, ударила по сердцу, как молот кузнеца - по панцирю светлячка. И сковала мое горло льдом.
- Тео - верный вассал короля! - справившись с собой, чуть слышно прошептала я. - Он отправился на войну только потому, что выполнял высочайшее повеление нашего верховного сюзерена…
- 'Нет королей, кроме Вседержителя!' - патетично воскликнула старуха. - 'А те, кто тщится затмить славу его, суть слуга Двуликого…'
- Его величество Шаграт - слуга Бога-Отступника? - ошалело переспросила я. - Ты вообще понимаешь, что несешь?
Амата вскинула подбородок и презрительно усмехнулась:
- Слуга! Причем один из вернейших! Ибо кто, кроме них, мог издать богомерзкий указ об особом судопроизводстве в отношении Бездушных?
Спорить с последним утверждением было трудно: о народных волнениях, которые последовали за этим указом, рассказывала не только Амата, но и отец. Поэтому я замолчала. И невольно поежилась…
Поняв, что ее аргумент подействовал, старуха потянулась к свитку, все еще зажатому в моей руке. Ее голова на миг оказалась между мною и подсвечником, и спутанные седые лохмы, не знающие гребня, вдруг вспыхнули и превратились в холодное белое облако! Я побледнела: Вседержитель подавал знак, проигнорировать который смог бы разве что неразумный младенец…
- Спаси и сохрани… - прошептала я, отбросила в сторону свиток и осенила себя знаком животворящего круга…
Не знаю, что Амата углядела в моих глазах, но гнев в ее взоре тут же угас. А она, враз забыв про мэтра Ланниора и его рисунки, ласково погладила меня по голове:
- Ну, как тут твое рукоделие?
Я взяла со стола пяльцы и протянула их ей…
… На эскизе работы брата Вийера желто-оранжевое солнце выглядело почти как настоящее. И, казалось, даже немножечко грело. А вот от сине-зеленой книги почему-то веяло холодом. Видимо, поэтому символ Пути к Вседержителю я вышила целиком, а символ Познания - только наметила. Причем нитками, оттенки которых были чуть теплее рекомендованных.
Как ни странно, Амата не стала заострять на этом внимания - оставив в покое мои волосы, она провела пальцем по почти законченному корешку, перевернула пяльцы, осмотрела изнаночную сторону вышивки и улыбнулась:
- Ты потрудилась на славу. Поэтому можешь отложить рукоделие в сторону и начать готовиться к празднику…
Я удивленно покосилась на окно, за которым продолжал лить дождь, и угрюмо вздохнула:
- Какой может быть праздник в такую погоду?
Кормилица улыбнулась:
- К нам приехали жонглеры. И твой отец пригласил их на ужин…
… Мое любимое темно-красное бархатное платье с открытыми плечами, которое я надевала в первой десятине первого снеженя на бал по случаю приезда барона Олмара Геррена, оказалось мне мало: корсет больно сдавливал грудь и не сходился на спине, рукава уже не закрывали пальцы, а подол - о, ужас!!! - демонстрировал всем желающим мои щиколотки!
Другое платье - светло-зеленое, с глубоким вырезом и кружевными оторочками - жутко топорщилось на бедрах.
Пришлось надевать третье. То, которое мне пошили к празднику совершеннолетия Тео…
Правда, стоило мне в него влезть и сделать шаг к зеркалу, как Амата вытаращила глаза и заявила:
- В этом непотребстве я тебя из покоев не выпущу!
Я закусила губу и с трудом удержала наворачивающиеся слезы:
- Одену зеленое, зайду в трапезную раньше всех, сяду, и… никто ничего не заметит!
Кормилица посмотрела на меня, как на юродивую:
- Ты - дама! Значит, должна покинуть общество задолго до того, как вино развяжет мужские языки и превратит их в похотливых скотов…
Я вспомнила взгляды, которыми меня пожирали барон Олмар и его свита, и обреченно вздохнула:
- Ладно, спою себе сама…
Амата приподняла бровь и довольно улыбнулась:
- Смирение - это шаг к Вседержителю… Я счастлива, что ты приняла его душой, поэтому… сейчас принесу тебе что-нибудь из платьев твоей бабушки…
… По рассказам отца моя бабушка - баронесса Катарина д'Атерн - была одной из самых известных красавиц Вейнара: ее благосклонности добивался чуть ли не весь высший свет королевства, включая первого министра, королевского казначея и камерария. Да что там королевства - к ней сватались посол Белогорья, один из сыновей короля Алата и младший брат вождя эрратов! А тогдашний король Оммана, увидев ее на одном из балов, назвал Ясным Солнышком Вейнара…
Однако, несмотря на то, что среди ее воздыхателей хватало писаных красавцев, известных рубак и лиц, имеющих влияние на короля, бабушка отдала свое сердце молодому герою только что закончившейся Вейнарско-Рагнарской войны. И ни разу об этом не пожалела: до конца ее недолгой жизни барон д'Атерн не отходил от жены ни на шаг.
Видимо, в благодарность за это бабушка ни разу не дала деду причин усомниться в своей верности: она игнорировала любые знаки внимания со стороны воздыхателей и как-то прилюдно заявила, что будет вскрывать все послания в свой адрес только в присутствии мужа.
Как ни странно, такое поведение Катарины д'Атерн больше всего бесило представительниц слабого пола: они искренне считали ее самовлюбленной выскочкой… однако пытались подражать ее манере одеваться, причесываться и даже улыбаться.
Лиственей в восемь, поняв, что ослепительно красивая черноволосая женщина, изображенная на одном из портретов в кабинете отца, и есть та самая Катарина д'Атерн, я несколько дней в буквальном смысле слова жила в зеркалах - искала в себе хоть какое-то сходство с ней. Увы, ни волосы, поднятые вверх, ни глубокое декольте, собственноручно вырезанное в детском сарафане, ни тщательно скопированная поза не сделали меня ни Ясным Солнышком Вейнара, ни чем-то похожим.
Видимо, поэтому, надев на себя роскошное темно-синее бархатное платье своей бабушки, я долго не могла решиться посмотреть на свое отражение - знала, что увижу все то же рыжеволосое, конопатое и на редкость мелкое создание с впавшими щеками, тощими плечами и костлявыми ключицами.
Потом, все-таки, заглянула, привычно ужаснулась и… с интересом уставилась на свое изображение.
Конечно же, за годы, прошедшие с того времени, рыжие волосы и конопушки никуда не делись. А вот щеки и плечи заметно округлились. Кроме того, бабушкино платье очень выгодно подчеркивало талию, красиво приподнимало грудь и делало меня выше, чем я есть.
Пару раз повернувшись вокруг себя, я кинула взгляд на Амату и застыла: кормилица смотрела на мои бедра и угрюмо хмурила брови. Видимо, пытаясь решить, нравится ей мой вид или нет.
- Это платье делает тебя взрослее! - буркнула она через десяток ударов сердца.
Я потупила взгляд и незаметно осенила себя знаком животворящего круга. Вернее, мне показалось, что незаметно - не успела я закончить движение, как на лице кормилицы заиграла довольная улыбка:
- Ты права, дочка! Раз Вседержитель послал тебе это платье, значит, пришло твое время…
- Спасибо, Амата!!! - воскликнула я и бросилась ей на шею. - Я тебя так люблю!!!
- Я тебя тоже… - ответила она, легонько шлепнула меня пониже спины и добавила: - Ладно, обниматься будем потом. А сейчас займемся твоей прической…
Я обрадованно метнулась к пуфику, стоящему напротив зеркала, села… и тут же вскочила на ноги: в коридоре раздался топот подкованных сапог:
- Ваша милость, вы у себя?
- Что тебе тут надо, а, Кулак? - раздраженно рыкнула Амата. И, распахнув дверь, высунулась из комнаты.
- Его милость срочно требует баронессу к себе в кабинет! - преувеличенно громко - видимо, чтобы мне было слышно каждое слово - протараторил десятник.
Я тут же оказалась на ногах: в его голосе звучали нотки, которых я еще ни разу не слышала!
Видимо, его тон подействовал и на Амату, так как она помрачнела и коротко поинтересовалась:
- Что-то случилось?
- Только что прилетел почтовый голубь от его величества… - угрюмо буркнул Кулак. - В Авероне мятеж…
Я выдернула из волос поддерживающие их шпильки, влезла в туфельки и, торопливо посмотрев на себя в зеркало, вылетела в коридор…
… В замке было шумно, как на Меллорском рынке. Или, скорее, как в военных лагерях, о которых так любят рассказывать мужчины: по лестницам носились перепуганные слуги, со стороны оружейной комнаты доносился лязг железа, этажом ниже ворочали что-то тяжелое, а выше - причитали.
Причитания доносились и с улицы - через настежь распахнутое окно Восточной башни, заглушая шелест дождя, до меня доносился многоголосый женский ор. Заглавную скрипку в котором играла Инария - жена десятника Урмана по прозвищу Ворон. Голосу ее мог позавидовать даже королевский глашатай, поэтому ее душераздирающую мольбу слышал, наверное, весь лен:
- …и на кого же ты меня бросаешь, сокол мой сизокрылый? Что я без тебя делать-то буду, счастье ты мое окаянное? Иди же, обними меня напоследок, услада ночей моих…
Голоса 'услады ее ночей' слышно не было. Видимо, он занимался делом и не обращал на вопли супруги никакого внимания.
Голосила Ворониха недолго - когда я добежала до четвертого этажа, с улицы раздался рев отца:
- Заткни жену, Ворон! А то ее заткну я…
Я перепугалась еще сильнее: отец никогда не повышал голоса на вассалов, предпочитая словам действие. В общем, еще прибавила ходу и влетела в кабинет, не постучавшись. Чуть не расквасив себе нос об отцовскую спину, затянутую в кольчугу…
- Вы хотели меня видеть? - присев в реверансе, спросила я.
- Смирения тебе, дочка… - поздоровался он, снял со стены щит, аккуратно прислонил его к столу и повернулся ко мне. - Я уезжаю. В Аверон…
Потом оглядел меня с головы до ног и грустно улыбнулся:
- Готовилась к ужину?
Я сглотнула подступивший к горлу комок и кивнула:
- Да, отец…
Он подошел ко мне вплотную, провел пальцем по моей щеке и поцеловал в лоб:
- Ничего, вернусь - устрою пир на десятину. С музыкантами, фокусниками, акробатами… и танцами! Обещаю…
- Вседержитель с ними, с танцами! Вы, главное, возвращайтесь побыстрее, ладно?
- Я постараюсь… - вздохнул он, забросил на плечо переметную суму и поднял щит: - Значит, так: старшим остается Волод. И не сверкай глазами: в его возрасте я уже взял своего первого медведя…
- Так это вы… - еле слышно пробормотала я. - А он пока даже с Вороном не справляется…
- Ворон - боец, каких еще поискать… - усмехнулся отец. Потом снова помрачнел и с хрустом сжал правый кулак: - В общем, так: с утра выставите из замка всех посторонних, включая фокусников, Бездушного и гостей брата Димитрия. По-хорошему, надо бы сделать это сейчас, да вечер и ненастье, забери их Двуликий…
Я похолодела: в замке был один из слуг Двуликого! И не только был, но и должен был остаться до рассвета!!!
Перед внутренним взором тут же возникла картинка из рассказов Аматы:
… Могучий воин… Косматый, как медведь… В кожаном нагруднике с нашитыми на него металлическими пластинами, кожаных штанах и сапогах… С черным посохом, сверху донизу испещренным зарубками и клевцом или чеканом на поясе… Он поворачивается ко мне, левой рукой откидывает с лица седую прядь и смотрит мне в глаза… Взглядом, в котором живет Бездна…
…- Мэй! Ты меня слышишь? - рявкнул отец. И, выждав мгновение, дернул меня за плечо.
- Да, слышу… - непослушными губами вымолвила я.
Злиться он не стал. Просто поцеловал меня в лоб и грустно улыбнулся:
- Далее, пока меня не будет, держите ворота на замке. И не отворяйте их даже отпрыскам Латирданов… Единственный человек, которого можно впускать и выпускать из замка в любое время дня и ночи - это мэтр Давер: он обещал приехать то ли завтра, то ли послезавтра с каким-то чудодейственным лекарством для твоей матери… Запомнила?
- Д-да, отец… - кивнула я и снова присела в реверансе…
… Не успели отскрипеть цепи подъемного моста, как Волод, стоявший перед входом в захаб, повернулся ко мне и хитро прищурился:
- Снежного барса видела?
- Кого? - не поняла я.
- Барса! Снежного!!! - повторил он. - Сидит в одной из клеток, которые занесли в каретный сарай… А еще там есть медвежонок, здоровенный такой волчара, орел, заморская птица фараллан…
Я закатила глаза: брат не понял, куда и зачем поехал отец! И собирался жить так, как и прежде, то есть развлекаться и проказничать!
- Волод! В королевстве - мятеж. Отец просил присмотреть за замком… и за мамой… - поплотнее запахнув полы плаща, напомнила я.
- Замок - вот он! Что с ним сделается? А мама уже спит. Кстати, Тая сказала, что сегодня отвар получился сильнее, чем обычно, и до утра она не проснется…
'Слава Вседержителю…' - облегченно подумала я. - 'Хоть мучиться не будет…'
- А с утра фокусники уедут… - глядя в сторону каретного сарая, продолжил брат. - Значит, увидеть зверинец ты можешь только сегодня. Или сейчас, или ночью… Но ночью там темно - хоть глаз выколи. Значит, надо идти сейчас…
- Сходите, ваша милость! Это интересно… - поддакнул Ворон, оставленный отцом за начальника стражи. - Только близко к клеткам не подходите.
Я подумала и согласилась…
… В каретном сарае тошнотворно воняло мокрой шерстью, нечистотами и чем-то тухлым. Я поморщилась, пошире распахнула дверь, откинула капюшон плаща и с нетерпением посмотрела на Волода, пытающегося разжечь факел.
Кресало било по кремню, высекало длинные плети искр, а огонь все не занимался. Я презрительно фыркнула, и донельзя возмущенный брат продемонстрировал мне трут:
- Отсырел и не загорается…
- Дай сюда!
- Я сам! - воскликнул он, чиркнул еще раз, и трут, наконец, вспыхнул.
Дожидаться, пока разгорится пламя, я не стала, а шагнула к ближайшей клетке и осторожно отодвинула полотнище, которым она была накрыта…
…'Здоровенный волчара - тощий, облезлый волк размерами раза в полтора мельче моего любимца Ворчуна - лежал у самой решетки и, часто-часто дыша, смотрел на меня. Взгляд у зверя был угрюмым и каким-то затравленным.
Мда, смотреть тут было не на что: этот 'страшный зверь' явно доживал последние дни.
Когда Волод справился с факелом и подошел поближе, я обратила внимание, что шерсть у волка тусклая и свалявшаяся, на спине и задних лапах - проплешины, а бока ощутимо впали.
- Кормят его абы как… И не всегда мясом… - заметив мой сочувствующий взгляд, усмехнулся брат, днями и ночами пропадающий на псарне. - А еще двигается он слишком мало, поэтому так ослаб…
Я согласно кивнула.
- А его хозяева, небось, едят от пуза! - возмущенно зашипел он, потом сунул мне в руку факел и набросил на голову капюшон: - Так, я - на кухню, за мясом! А ты пока посмотри на остальных…
… Факел оказался довольно тяжелым и так и норовил вывернуть кисть. Поэтому я воткнула его в держатель на стене, откинула ткань со следующей клетки и восхищенно зацокала языком: зверек, сидящий в ней, выглядел, как помесь рагнарского камышового кота с белкой. Только очень маленького и на редкость пушистого.
Обойдя клетку сбоку, я посмотрела на спящую мордочку котобелки и невольно улыбнулась: огненно-рыжее чудо забавно морщилось во сне и еле заметно шевелило усами.
- Какой же ты красавец… - тихонечко прошептала я. - Будь ты моим, я бы назвала тебя Огоньком…
Зверек открыл один глаз, лениво шевельнул ухом и, потягиваясь, вытянул перед собой одну из передних лап. Подушечки на лапе были треугольными и ужасно мягкими на вид. А между ними пробивалась беленькая шерстка.
Я приблизила лицо к клетке и легонько дунула на 'котобелку'. Зверек смешно сморщил носик и фыркнул. Я дунула еще раз. Чуть посильнее. И захихикала: зверек обиженно выпятил нижнюю губу и жалобно мяукнул!
- Прости! Я больше не буду… - виновато пробормотала я, просунула руку сквозь прутья решетки и… вскрикнула: в глазнице Огонька возникла рукоять метательного ножа!!!
Несколько долгих-долгих мгновений я смотрела на бьющееся в агонии тельце и умирала вместе с ним. Потом в душе что-то оборвалось, а по щекам потекли слезы.
В этот момент справа что-то хрустнуло. Я сообразила, что человек, убивший зверька, может злоумышлять и против меня, судорожно вцепилась в висящий на поясе кинжал и уставилась на темный силуэт, возникший рядом с массивным столбом, поддерживающим крышу.
Силуэт выждал мгновение, неторопливо двинулся вперед… и вышел из тени…
… Воин действительно могуч. Из-под мокрого плаща виден кожаный нагрудник с нашитыми на него металлическими пластинами, кожаные штаны и сапоги. В правой руке воина черный посох, сверху донизу испещренный зарубками. На поясе - чекан и кинжал.
Волосы - не седые, а черные. Стриженные очень коротко. На левой щеке и подбородке - многодневная щетина. На правой - жуткий шрам от ожога…
… Он посмотрел мне в глаза взглядом, в котором не было ничего человеческого. Потом прошел мимо, просунул руку в клетку с котобелкой, выдернул свой нож и одним движением стряхнул с него кровь.
'Кром по прозвищу Меченый…' - запоздало вспомнила я, вцепилась рукой в прутья решетки и изо всех сил вдавила ногти в ладонь, чтобы боль помогла мне удержаться в сознании…