Шестой день четвертой десятины второго лиственя.
… Тщательно промыв порез в ледяной воде, я смахнула со щеки злые слезы и обессиленно опустилась на камень: ногу надо было срочно показывать лекарю. Или хотя бы перевязать.
Только вот лекаря поблизости не было. И перевязочного материала - тоже. Или… был?
Сообразив, что для перевязки можно использовать кусок подола, я вцепилась в него руками и рванула изо всех сил. Хрустнуло - и рубашка порвалась. По шву. Обнажив ногу до середины бедра.
Я густо покраснела, вскинула голову, чтобы оглядеться по сторонам, и… застыла: в нескольких шагах от меня стоял Нелюдь! И угрюмо смотрел на мою стопу.
Увидев, что я его заметила, он неторопливо подошел ко мне вплотную, присел на корточки и усмехнулся!!!
Если бы у меня оставались силы, я бы точно вцепилась ему в глаза. Ибо смотреть, как он радуется моей беспомощности, было невыносимо.
Впрочем, сил не было. Совсем. Поэтому я обреченно смотрела, как он наклоняется к моей ноге, хватает ее за щиколотку, а другой рукой разводит края раны…
Когда стопу обожгло болью, я не выдержала и зашипела:
- Больно же!!!
А потом попробовала вырваться.
С таким же успехом можно было пытаться остановить реку. Или душить столетний дуб: Бездушный не обращал на мои рывки никакого внимания. И осматривал ногу ровно столько времени, сколько считал нужным.
Осмотрел. Потом вытащил из ножен кинжал и… отрезал от моего подола кусок в две ладони шириной!
Мне тут же стало жарко - мало того, что насквозь промокшая рубашка липла к телу и не скрывала практически ничего, так теперь еще и ноги оказались обнаженными!
… Пялиться на мои колени Меченый не стал. Видимо, потому, что они давно посинели от холода, были покрыты жуткими пупырышками и делали меня похожей на ощипанную курицу.
Я разозлилась еще больше и… вдруг поняла, что собиралась выходить к из лесу именно в таком виде!
Меня бросило сначала в жар, а потом в холод: после такого позорища я могла забыть не только о хорошей партии, но и вообще о замужестве - привести в жены девушку, выставившую себя на всеобщее обозрение, побрезговали бы даже золотари.
Тем временем слуга Двуликого зашел по колено в воду, достал со дна горсть песка, зачем-то насыпал его на тряпку и принялся ее мять. Потом прополоскал ее в стремнине и вернулся ко мне.
Я тут же подтянула к себе пораненную ногу и закрыла рану ладонью:
- Не смей! Ты внесешь заразу!!!
Никакой реакции: присев на корточки, он снова поймал меня за стопу и перевязал. Потом встал, каким-то образом закрепил посох за спиной, без особого труда поднял меня на руки и вломился в лес…
… Обратного пути я практически не запомнила - меня трясло. И не от холода - от груди Бездушного тянуло жаром, как от камина в моей спальне - а от дикого, ни с чем не сравнимого ужаса перед тем, что меня ждет на поляне. Боясь пошевелить головой, я с надеждой вслушивалась в окрестный лес, пытаясь уловить звуки охотничьего рога, собачий брех, лошадиное ржание или хотя бы перестук топоров, но, увы, в этот день Вседержитель смотрел не на меня. И единственное, что я смогла услышать - это звук дыхания Бездушного и биение его сердца…
… Кострище, прячущееся среди высоченных елей, возникло передо мной как-то внезапно: за мгновение до этого я пыталась убедить себя в том, что Бездушный потерялся и теперь ломится наобум. А значит, думать о жертвоприношении еще рано. Но за высоченными елями появился просвет, и мы вышли на ту самую поляну…
Я задержала дыхание и приготовилась к самому худшему.
И поторопилась - Меченый снова посадил меня на свой плащ и пододвинул ко мне котомку:
- Сухие рубашки. Переоденьтесь…
В этот раз в его голосе прозвучали такие жуткие нотки, что у меня затряслись колени, а по спине потекли капельки холодного пота.
Догадавшись, что встать я не в состоянии, Бездушный рывком поставил меня на ноги, вытащил из котомки чистую рубашку и вложил ее мне в руки. Потом повернулся ко мне спиной и рыкнул:
- Жду!
Я зачем-то кивнула, судорожно скомкала ткань и… уткнулась носом в Посох Тьмы. Вернее, в тот самый Путь, о котором нам столько рассказывал брат Димитрий:
'Посох Тьмы - это средоточие душ, выпитых слугой Двуликого. Центральную часть такого посоха называют Путем. Путем к Темному Посмертию. Каждая зарубка на этом Пути - человеческая жизнь, лишенная Света. Чем больше зарубок на Посохе Тьмы - тем сильнее его хозяин. И тем ближе он к Двуликому…'
'Путь' Крома Меченого был покрыт зарубками практически целиком. Значит, Нелюдь стоял на грани Темного Посмертия… и давно разучился прощать…
'Молить его о пощаде бесполезно…' - с ужасом подумала я. Потом оторвала взгляд от Посоха Тьмы, зачем-то посмотрела на кострище и… с ужасом уставилась на прямую черту, начертанную рядом с ним.
'Будущая руна!!!' - догадалась я. И вспомнила то, что о них рассказывал брат во Свете:
'… В день, когда Нелюдь отдает свою душу Двуликому, он получает в дар Посох Тьмы, умение убивать и… сильнейшую боль. Эта боль во много раз сильнее, чем любая другая, поэтому первые десятины и даже месяцы с начала служения Богу-Отступнику Бездушные выглядят подавленными и частенько не понимают, что с ними происходит. Однако стоит им первый раз забрать чужую жизнь - и к ним приходит понимание: чтобы избавиться от Боли, нужно отдать ее другому! И они начинают не просто убивать, а мучить…
… Чем сильнее боль, которую испытывает жертва, тем длиннее передышка. Поэтому самые нетерпеливые слуги Двуликого вытягивают чужие души не просто так, а в процессе особого ритуала, называемого Испепелением Души: уводят жертву в безлюдные места, укладывают ее головой на север, вырезают на ней и вокруг нее перевернутые руны и начинают терзать ее плоть. Кстати, говорят, что во время Испепеления Души жертвы стареют на глазах и сходят с ума. А Бездушные, наоборот, молодеют…
… Вы когда-нибудь видели Бездушного на второй день после появления на его посохе свежей зарубки? Нет? А я видел! И до сих пор вижу… в своих ночных кошмарах! Только представьте себе эту картину: на бесстрастном лице Слуги Двуликого появляется Счастливая Улыбка, морщины на лбу разглаживаются, а в глазах начинают мелькать искорки безумного смеха! Они радуются дню без боли. И даже могут связно говорить…'
… Рука Бездушного мелькнула перед моим лицом, а потом над ухом раздался его громоподобный рык:
- Переоденьтесь, застудитесь!!!
Я покорно кивнула, и, не отрывая взгляда от той самой черты, кое-как сняла с себя мокрую рубашку. Затем расправила ту, которую он мне вручил, и, не разбирая, где зад, а где перед, натянула ее на себя…
То, что все это время Меченый, не отрываясь, смотрел на меня, меня нисколько не задело: что мне было до какого-то там стыда? Ведь у меня вот-вот должны были забрать ДУШУ!
… Оглядев меня с головы до ног, Кром влез в свою котомку, достал из нее вторую рубаху и зачем-то натянул ее на меня поверх первой. Причем задом наперед.
Я не сопротивлялась, ибо понимала, что противостоять Бездушному, вошедшему в полную силу, все равно не смогу…
- Разведу костер! - буркнул он, повернулся ко мне спиной и вытащил откуда-то кресало.
Я стояла неподвижно, как манекен для платьев, и безучастно смотрела на искры, вылетающие из-под его рук.
Вспыхнул трут… Кучка сухой хвои… Несколько мелких веточек… Горка веточек потолще и покрупнее… Заалел почти прогоревший уголек… За ним второй, третий, четвертый… Потом появился свет…
А в моей душе становилось все темнее и темнее. И в какой-то момент, поняв, что не ощущаю ни дуновений ветерка, ни холода, ни боли, я почему-то решила, что Вседержитель проявил ко мне милость, великодушно лишив способности ощущать!
Увы, это было только иллюзией - через вечность, когда я почти уверилась в том, что смогу умереть достойно, из разгоревшегося костра вылетел уголек. И пребольно обжег мне колено!
У меня подогнулись ноги и я со стоном опустилась на землю. Прямо там, где стояла.
Бездушный тут же оказался рядом, подхватил меня на руки и перенес к костру. Потом посадил рядом с собой, снял с рогулек прутик с нанизанным на нем жареным мясом и протянул его мне:
- Кушайте…
… Следующие минут пятнадцать я давилась мясом и пыталась понять, почему Меченный выбрал именно меня. Ведь мог же он пройти мимо Атерна и остановиться на ночь, скажем, в Геррене или Фьорне? Или прийти в замок тогда, когда в нем был отец? Мог? - Мог! Но пришел к нам… Вернее, ко мне! И именно тогда, когда отец уехал в Аверон. А потом сделал первый шаг к моей душе, убив при мне несчастную 'котобелку'…
…'Нет, все было не так!' - поняв истинную причину моей беды, мысленно взвыла я. - 'Он пришел не ко мне, а в замок, то есть в место, где живет великое множество людей. И не конкретно за мной - а просто для того, чтобы найти жертву! А я сама заглянула в его глаза и тем самым сделала первый шаг в бездну Неверия…'
Тем временем Меченый расправился с очередным куском мяса, подкинул в костер дров и угрюмо посмотрел мне в глаза:
- Атерн - захвачен. В столице - мятеж. Где вас могут приютить?
Я поняла, что ему надо! Поэтому закусила губу и отрицательно помотала головой:
- Нигде…
Нелюдь прикоснулся рукой к посоху, лежащему возле правой ноги, и ласково провел большим пальцем правой руки по Пути:
- У вас что, нет родственников? А у графа Корделла - друзей?
Намек был более чем понятен. Поэтому я зажмурилась и застонала: Бездушный устал. И хотел воспользоваться мной, как ключом к душам моих близких. Чтобы сократить себе Путь:
'… К концу своего пребывания на Горготе Нелюди настолько устают от боли, что готовы сделать все, лишь бы получить Темное Посмертие хотя бы на день раньше. Одни терзают свои жертвы по двое-трое суток, вторые - убивают все, что дышит, а третьи, самые коварные, ищут того, кто сможет стать Проводником между ними и теми, кто верует во Вседержителя.
Проводник - это человек, единожды нарушивший одну из заповедей Изумрудной Скрижали. Например, посмотревший в глаза Бездушному, выслушавший его, или, что еще хуже, заговоривший с ним и… не покаявшийся! Сделав первый шаг к Неверию, он не успевает почернеть душой, поэтому кажется окружающим его людям чистым и безгрешным. И, привлекая к себе истинно верующих своим умом, красотой или обаянием, обрекает тех, кто слаб, на жуткую смерть в руках Бездушного…'
'Тех, кто слаб!!!' - мысленно воскликнула я. Потом открыла глаза и улыбнулась:
- Друзья - есть! Граф Грасс Рендалл…