Шестой день четвертой десятины второго лиственя.
… Улыбка, появившаяся на губах леди Мэйнарии, выглядела… торжествующей! Поэтому я невольно начал искать в ее словах какой-нибудь подвох. И… не нашел: о дружбе ее отца с графом Рендаллом слышал даже я; до имения последнего было сравнительно недалеко. И, даже не особенно торопясь, мы могли дойти до него еще до заката.
Мысль о том, что уже этим вечером я вырежу на своем посохе еще одну зарубку и, тем самым, сделаю еще один шаг к концу своего Пути, была настолько приятной, что я вцепился в древко и провел большим пальцем по пока еще гладкой поверхности. А потом изумленно посмотрел на баронессу: она смотрела на мою руку широко открытыми глазами и… тряслась от ужаса!!!
Я убрал руку и попробовал ее успокоить:
- Отведу. К графу Рендаллу. Обещаю…
Однако добился прямо противоположного результата - ее милость смертельно побледнела, невесть как удержалась на грани потери сознания, а через пару минут брезгливо прикоснулась пальчиком к своей груди и, не глядя мне в глаза, прошептала:
- Только в таком виде я к нему не пойду…
Я оглядел ее с головы до ног, и… мысленно с ней согласился: с растрепанными волосами и в застиранных рубашках с чужого плеча она была похожа не на дворянку, а на… Элларию! В тот момент, когда она, не успев проснуться, бросалась к маме, чтобы поменять мокрые простыни…
Воспоминание о родных было таким острым, что я скрипнул зубами и… в очередной раз напугал леди Мэйнарию - она дернулась, как от удара и затравленно посмотрела на меня:
- В таком виде меня не пустят даже на порог!
- Купим. Платье. В Меллоре… - пообещал я. Потом встал, подобрал посох, закрепил его на спине и принялся складывать в котомку остатки еды…
… В начале пути баронесса казалась мне легкой, как пушинка. Однако с каждым часом становилась все тяжелее и тяжелее, и к полудню начала обрывать мне руки. Поэтому когда я выбрался на меллорский тракт и на мои сапоги начала налипать глина, мне срочно захотелось до ветру. А еще попить и перекусить - в общем, заняться чем угодно, лишь бы хоть на мгновение опустить на землю этот неподъемный груз.
Как назло, подходящее место все не находилось - обочина тракта была разбита колесами телег ничуть не меньше, чем проезжая часть. И чтобы не ставить леди Мэйнарию в грязь, мне пришлось возвращаться к опушке.
Вернулся. Опустил баронессу на трухлявый пень, выпрямил спину, расслабил руки и мысленно попросил Двуликого послать мне телегу, ослика или какое-нибудь еще попутное средство передвижения.
Бог-Отступник смотрел на меня. Видимо, очень внимательно, так как минут через двадцать пять, когда я справил все естественные потребности, поел, попил и даже слегка отсидел себе седалище, со стороны замка Атерн раздался перестук копыт.
Я на всякий случай несколько раз сжал и разжал кулаки, удостоверился, что руки меня слушаются, затем встал и снял со спины посох…
… Оглядев троицу всадников, показавшихся из-за поворота, баронесса удивленно вытаращила глаза:
- Ой, Уголек!
Потом нахмурила брови и мигом оказалась на ногах:
- Это - конь Волода! По какому, интересно, праву они его…
Конца фразы я не дождался, так как она неловко наступила на больную ногу, зашипела и… неожиданно повернулась ко мне:
- Пожалуй, вести меня к графу Рендаллу не обязательно: обо мне может позаботиться брат Димитрий, духовник моего отца. Во-о-он тот монах, который восседает на коне моего брата!
Я мысленно поблагодарил Двуликого за заботу, нащупал место под новую зарубку и вслед за ковыляющей баронессой вышел на опушку.
Увидев нас, всадники осадили лошадей и переглянулись. Я сразу же напрягся - всадник на угольно-черном жеребце зачем-то полез в рукав сутаны, а его спутники одинаково повернули коней боком и одинаково отвели десницы к переметным сумам!
- Брат Димитрий, это я, Мэйнария! - воскликнула баронесса и… я, увидев начало его движения, вбил ее лицом в грязь…
… Болт, предназначенный для нее, свистнул над моим правым плечом. Тот, который летел в меня, пронесся в полутора локтях левее. А метательный клинок, брошенный братом во Свете, чуть не оцарапал шею!
'Ничего себе 'не убий!" - возмущенно подумал я и, перебросив посох в левую руку, потянулся за своими…
… Слуга Бога-Отца оказался воином! Причем далеко не самым худшим: первый брошенный мною нож воткнулся в кулачный щит, сорванный им с седла! Второй - пролетел над плечом, а третий… третий я догадался метнуть в его коня!
Несчастное животное тут же встало на дыбы, потом стало клониться на бок, и я, наконец, достал его хозяина. Всадив нож чуть выше среза голенища…
Грязное ругательство, сорвавшееся с уст орденца, на мгновение ввергло меня в состояние ступора - падая с коня, брат во Свете поминал Двуликого! Причем такими словами, как будто всю жизнь проработал вышибалой в таверне Серых, или в Цветнике самого низкого пошиба!
Потом до меня добежали его спутники, и мне стало не до раздумий…
… Первая же атака в два меча чуть не отправила меня в Небытие: правый противник, поднырнув под удар концом посоха, атаковал меня в колено, а левый - в лицо!
Я вскинул правую ногу вверх, а клинок, летящий в переносицу, сбил в сторону серединой посоха и предплечьем. Вернее, серединой посоха и стальным прутом, вшитым в наруч. И тут же ударил 'левого' навершием в висок.
Воин оказался быстрее, чем я думал. И почти увернулся - конец посоха чиркнул его под ухом и слегка зацепил край нижней челюсти. Впрочем, даже такого 'легкого' касания хватило за глаза: воин пошатнулся, выронил меч и начал оседать на землю… А я не смог его добить, так как был вынужден блокировать шквал атак его товарища!
… Удар в живот, в горло, во внутреннюю поверхность бедра, подсечка, разрыв дистанции, бросок метательного клинка, попытка войти в ближний бой… - воин вкладывался в каждое движение так, как будто оно было последним. И старательно поворачивал меня боком к своим спутникам. Вернее, к монаху, который успел выдернуть из ноги мой нож и, накрутив на ладони рукава сутаны и морщась от боли в пальцах, пытался взвести арбалет без поясного крюка…
Потеря концентрации на мне вышла мечнику боком: заблокировав очередную атаку, я изобразил, что тянусь к перевязи, ушел в сторону от глубокого выпада… и опустил посох ему на темя. Коротким, но очень акцентированным движением. Потом рванул древко на себя и тут же ударил снова. В переносицу. А потом присел, пропуская болт над собой…
Монах выдал очередную порцию крайне нелестных эпитетов в адрес Бога-Отступника, его слуг и одного 'на редкость гнусного' Бездушного, потом вбил арбалет в землю, вставил ногу в стремя и взялся за тетиву голыми руками!
Я хладнокровно дождался, пока он начнет выпрямляться, и бросил метательный нож. Потом скользнул к тому воину, которого оглушил в начале схватки, перебил ему позвоночник и… провел большим пальцем по Пути: на нем вот-вот должна была добавиться третья зарубка! За какие-то сутки!!!
Увидев улыбку на моем лице, леди Мэйнария посмотрела на меня, как на ожившую Темную половину Двуликого. И поползла к лесу. Задом! Загребая грязь босыми ногами!
Я нахмурил брови: повязка, которую я наложил на ее рану утром, куда-то исчезла. И… мысленно усмехнулся - увидев движение бровей, баронесса застыла! В том положении, в котором находилась!
Поняв, что убегать она не собирается, я закрепил посох за спиной и занялся делом: собрал ножи, переложил содержимое кошелей брата во Свете и его спутников в свой, отловил кобылок и от души покопался в содержимом чересседельных сумок…
… Пока я промывал ранку вином, найденным в сумках черного жеребца, леди Мэйнария стоически молчала. Только смотрела в землю глазами, полными слез и изредка сжимала кулачки. А когда я обмазал порез трофейной лечебной мазью и взялся за корпию, тихонечко спросила:
- Зачем?
Я пожал плечами и провалился в прошлое:
… Жрец Двуликого, открывший дверь обители, был стар, но кряжист и могуч, как столетний дуб. И от него веяло гораздо большей силой и уверенностью в себе, чем от любого из воинов, которых я когда-либо встречал.
Заглянув мне в глаза, он не спросил ни слова. А просто шагнул в сторону и предложил:
- Заходи…
Я зачем-то кивнул, сгорбил плечи, переступил через порог и остановился.
Жрец задвинул засов, и, не глядя на меня, неторопливо побрел по направлению к невысокой пристройке, прилепившейся ошую от храма.
Я поплелся следом. И, оказавшись небольшой комнатке, заставленной деревянной мебелью, прислонился к стене рядом с дверью.
- Садись… - голосом, не терпящим возражения, приказал жрец. Потом подошел к сундуку, стоящему у стены, вытащил из него пару свечей и воткнул их в подсвечники.
Я опустился в странное кресло с сильно наклоненной назад деревянной спинкой, положил руки на подлокотники и вытянул ноги.
Старик зажег свечи, потом сел в кресло напротив меня и уставился мне в глаза:
- Ты выгорел… Весь…
Я молча кивнул.
- Но выгорел очень давно, а от тебя пахнет свежей кровью. Почему?
Я по своему обыкновению пожал плечами… и услышал приказ:
- Раз пришел - рассказывай!
- Забрал жизни кровников…
- И теперь ты хочешь уйти?
- Да…
Жрец замолчал. Надолго. И я, решившись, задал вопрос, который мучил меня все эти годы:
- Я слышал, что Двуликий может даровать Посмертие. Тому, кто уйдет раньше, чем предписано. И воссоединить его с теми, кого он любил… Это так?
- Так… Но за это придется заплатить! Тебя это не пугает?
Я оскалился:
- Нет!
- Плата может оказаться слишком высокой…
- Я хочу воссоединиться со своей семьей. И ради этого сделаю ВСЕ…