- Искать особенно не пришлось, только выбирать. Тут о нас много говорят... Один даже пришел с вырезкой из "Лайфа", чтобы показать, что действительно похож на Кампано. Его зовут Торрес, и она его взяла.
Кремп положил статью из "Тайма" рядом с фотографией из "Лайфа" - кроме этих двух снимков, у них никакого документального материала не было. Но, похоже, на снимках разные люди. На том, что из "Тайма", был снят хрупкий худощавый юноша в кубинской фуражке, с тоненькими усиками. Его называли "высокообразованным, хотя и малоизвестным вожаком герильерос". В статье говорилось о гибели на мексиканской границе руководителя МР-14 Йона Сосы, а Хуана Кампано представляли как "его наиболее вероятного преемника".
Снимок из "Лайфа" был нечетким. Худой безбородый молодой человек стоял под деревом в джунглях в окружении восьми своих соратников. Подпись под снимком: "Вожак ФАР со своим штабом в Сьерра-де-лас-Минас".
Бернсдорф спросил:
- Откуда снимок у Торреса? Разве не рискованно носить с собой фотографию государственного преступника?.
- Он горд своим сходством с ним/ Здесь к полиции относятся с презрением, а герильерос восхищаются! На роль полицейского нам пришлось бы еще поискать исполнителя, а герильеро хочет сыграть каждый.
- Итак, мы начинаем переделывать мир, улучшать его! На деньги человека, которого в этом мире все устраивает.
Лежа рядом с Виолой, Бернсдорф вспомнил слова Фишера, сказанные накануне.
"Девушка из буржуазной, католической семьи... Играть на всех струнах... Не хватает человеческого материала... В налете на виллу Толедо участвовал один цветной... Неужели вы не можете поставить сцену насилия... Вы имеете полное право, это соответствует действительности". Он всегда слышал чужие голоса, когда предстояло раскусить орешек нового фильма.
- Расскажи мне что-нибудь, - сказала Виола. - А я попытаюсь заснуть.
- О чем рассказать?
- Что-нибудь о себе. Откуда ты, где рос, ну что-нибудь.
- Я вырос в предместье большого города, жил в доме рядом с кинотеатром, хозяином которого был отец моего школьного товарища. И пересмотрел все фильмы, тайком даже те, что для нас не предназначались. Больше всего мне запомнился первый цветной фильм, в середине тридцатых годов. Там один белый без всякой причины убил индейца. Убил и продолжал еще стрелять в него, мертвого уже - это меня ужасно возмутило. Я почти в деталях могу описать тебе эту сцену, а ведь прошло почти сорок лет. Наверняка этот фильм не был произведением искусства, но я понял раз и навсегда, каким может быть воздействие кино... Тебе правда интересно?
- Еще бы!
- После войны меня обуревали великие планы, и они осуществились Я стал ассистентом режиссера и помогал создавать фильмы о больших людях. О рабочих лидерах, между прочим, которые пытались предотвратить приход к власти нацистов. Это были ленты о больших, интересных людях! Длилось это недолго... Затем приходилось снимать всякую дребедень, пусть и ультрасовременную, и герои у меня все больше попадались из отбросов общества: гангстеры, продажные женщины, фальшивомонетчики.
Он умолк.
- Рассказывай, Лутц. Не так часто приходится встречаться с людьми, для которых деньги не застят белого света.
- Кстати, киношники сами по себе лучше, чем их репутация. "Деньги уходят, а позор остается", - говорят у нас. Во,обще, каждый делает что-то не ради одних денег... И делают это, наверное, чтобы убедиться, живы они еще или нет.
- Ты себе хорошо представляешь, чем вы тут рискуете? Вам полицию обмануть не удастся. Я уверена, за вами следят и лишь ждут момента, когда вы установите контакт с некоторыми людьми. Завтра...
- Завтра мы едем в Сакапу, в бывший повстанческий район, - сказал он.
Она не ответила, взяла с тумбочки сигареты.
- Лутц, возьми меня с собой! Он дал ей прикурить. В такси Роблеса места хватит, но нельзя же увечить Фишера от Ундины, а самому..
- Зачем тебе туда? В Сакапе ужасно жарко.
- Сакапа. Кому нужна Сакапа! Возьми меня в Германию, когда вы отсюда уедете... - Голос ее дрогнул.
В рассеянном свете занимающегося утра он видел ее профиль и ощутил вдруг то же смутное, тягостное чувство, как и в разговоре с Лусией Крус после ее просьбы. Он понимал, что Виола с ним не до конца откровенна. Что он вообще о ней знает? У нее неприятности, но говорить о них она не желает; пусть так, надо уважать чувства других. Здесь чужая страна, и люди остаются чужими и непонятными, даже когда с ними сближаешься... Откуда он набрался смелости изображать их жизнь?
В это субботнее утро майор Понсе корпел над годовым отчетом. Есть три варианта отчета: первоначальный, сокращенный и составленный им лично. Но Матарассо до сих пор не подписал тщательно отшлифованный последний вариант! Конечно, полковник прав, отчет слишком прямолинеен, в нем недвусмысленно говорится, что пока не удалось покончить с активностью подрывных сил в Сьерра-де-лас-Минас и в Сьерра-Мадре. Там, в департаменте Сан-Маркое, группа герильерос то и дело ускользала из рук карателей, переходя мексиканскую границу. Дикие джунгли и безлюдная гористая местность не давали возможности продолжать преследование.
Не забыл Понсе отметить и наиболее тревожный факт, подтверждаемый документальными данными за несколько последних лет: хуже всего с общественной безопасностью обстоит в столице. Сьюдад-де-Гватемала, город, в котором жило более девятисот тысяч человек всех цветов и оттенков кожи. всех социальных слоев, с его двумястами тысячами домов и хижин и десятками тысяч автомашин, в которых можно было перевозить взрывчатку или переезжать с места на место, - этот город представлял собой идеальное убежище и питательную среду для герильерос.
Понсе положил папку на стопку других материалов для заключительного отчета: да, сизифов труд. Две трети полицейских сил сосредоточены в столице, и оставшихся не хватает, чтобы защитить двадцать один провинциальный город; о сельской местности и говорить нечего.
Он вздрогнул, когда по селектору прозвучал гортанный голос капитана Торо:
- Майор, тут явился один агент... Утверждает, будто Хуан Кампано в городе! И вроде бы он собирается провернуть одно важное дело!
Понсе приказал привести агента. Этот доносчик, которого Торо втолкнул в кабинет, будто он был арестованным, оказался старым знакомым майора. Звали его Фелиппе Корда, он был профсоюзным функционером на большом металлургическом комбинате, строительство которого еще не завершилось.
- А ну, повтори! - прикрикнул на него Торо. - Открой пасть! Кто тебе рассказал эту мерзость?
От крика Торо у доносчика отнялся язык, и он с трудом выдавил из себя:
- Два источника... Два надежных человека, я им доверяю...
Запинаясь, Корда поведал, что по комбинату ходят слухи, будто Кампано вернулся и готовит перед выборами "мощнейшую штуку".
- Какую "штуку"? - крикнул Торо. - Выражайся яснее!
- Покушение, господин капитан. Покушение на одного из кандидатов.
- На одного?! На кого? Имя называли?
- Извините... Да... Но все это как-то странно...
- Выкладывай! - Торо побагровел. - Только это и важно, идиот!
- Ну да, они говорят... Тони Толедо...
- Глупец, осел! - бушевал Торо. - Ты считаешь Кампано таким болваном, что он решил убрать самого слабака? Он из-за него и пальцем не пошевелит, ради такого ничтожества жизнью не рискуют!
Капитан был настолько разъярен, что невольно выдал доносчику объективную информацию, а это противоречило основным правилам политической полиции; Понсе оказался вынужденным отослать его, В случаях, требовавших остроты ума, полагаться на Торо было бессмысленно.
- Садись, Фелиппе, - сказал он. - Успокойся, подумай. Может быть, вспомнишь какие-то подробности.
Понсе тоже размышлял. Кампано в городе? Возможно. Его цель - Толедо? Тоже не исключено. Он однажды уже покушался на него. И, если подумать, Толедо наиболее "достижимая" цель: у него только собственная личная охрана, от государственной он высокомерно отказался.
Почему вдруг об этом говорят на комбинате? Если бы ему сказали, что о Кампано говорят в университетских кругах, городская молодежь, он скорее поверил бы. Но верить или не верить - вопрос один, а проверить - другой!
Тут Корда сказал:
- Да, вспомнил: говорили еще об одной журналистке... и еще об одном бывшем доценте университета. Они прибыли вместе с ним, с Кампано!
Понсе чуть не расхохотался. Теперь все ясно. Ложная тревога! Слух возник из-за фильма, из-за запланированной в саду Толедо сцены. Журналистку звали Санчес, доцента Роблес, а пролетарии приняли это воспроизведение давнишнего события за нечто реальное... Он отпустил Корду.