Невообразимо давно, в полузабытой земной жизни, Кондрахин был связан всего с одной женщиной. Был, правда, еще один, орловский, опыт юношеского периода, о котором Юрий умалчивал не в силу стыда, а просто по его малой значимости. Но то, что ему пришлось пережить сейчас, не шло ни в какое сравнение с прошлыми ощущениями. Белведка стонала, истошно кричала, извивалась всем своим гибким телом, и не раз Кондрахину казалось, что он на шаг от убийства. Наконец всё кончилось.
Или началось — это с какой стороны посмотреть. Кэита, словно потеряв рассудок, ходила за Юрием нерассуждающей тенью. Её желтые глаза непрерывно излучали покорность и желание. Только нецелованный юнец может посчитать такую привязанность за счастье. Нет, близость с Кэитой неприятных ощущений у Кондрахина не вызывала, напротив. Но когда тебя ни на минуту не оставляют в покое, это уже перебор. После первой же бессонной ночи Кондрахин избрал единственный путь — бегство.
Разумеется, он ни словом не обмолвился Кэите о намерении поступить в Университет. Просто бросил на ходу: "Дела".
Приёмный экзамен проводился не по билетам. Обычно три преподавателя опрашивали претендента по темам, связанным с избранной им специальностью. Испытание могло занять и несколько минут, и долгие часы. Юрия придирчиво допрашивали с утра до обеда. Во-первых, как иностранца, во-вторых, как белведа с такой нетипичной внешностью. Возможно, что он усложнил себе задачу, признавшись, что является профессиональным бойцом погла. Прогноз Тхана Альфена в этом отношении полностью оправдался.
— Ну, что же, студент, поздравляю тебя, — проворчал пожилой учёный, игравший в приемной комиссии роль жесткого оппонента, — теперь в течение месяца ты, усердно посещая лекции, обязан выбрать себе научного руководителя. А тот, — белвед хихикнул, — тебя. Не уложишься в отведенное время — изволь получать образование в более подходящем для тебя месте.
Кондрахин был зол от предвзятого к нему отношения, хотел есть, а еще более спать. И всё же первым делом отправился к Мун Коолу, единственную лекцию которого ему довелось прослушать в Королевской библиотеке Фитира. Найти ученого оказалось непросто, да к тому же пришлось ожидать очереди попасть на прием больше часа.
— А, боец погла! — тут же опознал его ученый. — Приехал-таки поступать?
— Уже поступил, — отчитался Кондрахин, не слишком считаясь с неудовольствием и раздражением, отразившимися в тоне его голоса. Впрочем, в отношении понимания интонаций белведов можно было смело игнорировать.
— Отлично! Сейчас и приступим!
— Мун Коол-ган! С твоего позволения я хотел бы начать с завтрашнего утра. Сообщи, когда и где я смогу тебя отыскать. Прости, но я зачислен на учебу только сегодня. Просто устал.
Прежде чем вернуться домой, Юрий несколько раз медленно проехался мимо одной из читален, у входа в которую условился о встрече с Манаити. Бандита на месте не было. Может быть, не смог. О худшем варианте думать не хотелось. Ну, что ж, назначенная встреча могла состояться и завтра, и в любой из последующих дней. Размышляя об этом, Юрий слегка покривился от самоиронии: еще несколько лет назад он, подающий надежды студент, будущее светило советской медицины, рассмеялся бы в глаза тому, кто напророчил бы ему близкую общность с бандитами. В этот момент он более чем когда-либо был обыкновенным землянином, бесконечно далеким от Просветленных, демиургов, магических заклятий и Предначертанного Врага. Они тоже были далеко, но не забывали о Кондрахине.
Тот, кого Просветленные именовали просто Он, уж две недели пребывал в растерянности. Перед этим Он уловил сигнал от Кондрахина, несущий зло, насмешку и разрушение. Он немедленно послал ответный укол. Лишь потом, следуя многолетней привычке контролировать последствия своих действий, начал разыскивать своего противника. Человека, которого Он никогда не видел, зато чувствовал, как самого себя. Чувствовал постоянно, хотя и не всегда имел силу и время дотянуться, сжать пальцы на горле.
И вдруг Он потерял след врага. Напрасно Он обшаривал гигантские, поистине беспредельные пространства явленных и сокрытых миров — нигде не ощущалось ни астрального, ни ментального присутствия Кондрахина, разве что слабые, исчезающие, словно былые ароматы увядших цветов, отголоски его пребывания: больше — на Амату, меньше — в прежде исхоженных им мирах.
Но ведь Юрий достал его мысленным посылом! Неизвестно откуда и не понять, как. Может быть, впервые Он, успешно противопоставивший себя Просветленным, столкнулся с чем-то непонятным и неподвластным ему. Неужели его враг, Кондрахин, еще недавно рядовой обыватель Земли, настолько продвинулся? Да нет, не может такого быть. Есть законы развития, которые не дано перешагнуть даже Просветленным, даже демиургам. От первых проблесков магических способностей до их расцвета проходит не один десяток, а то и добрая сотня лет неустанной, сопряженной с разочарованиями и неизбежными лишениями, работы над собой.
Кондрахин был исключением — непонятным, логически необъяснимым, а, потому непредсказуемым и опасным. Где он скрывается, каковы его замыслы?
Впервые после проигранной войны Он решился на открытый вызов. Не создание проекции самого себя — неизвестно, в какой мир ее поместить — а реальное участие в битве. Годы вдумчивой осторожности не сродни трусости. Он не боялся рисковать, но тщательно просчитывал риск. Подготовка потребует мощного выплеска ментальной энергии, что не пройдет мимо пристального взгляда Стражей. Доложат Просветленным, те обсудят тактику действий, выберут исполнителей. Всё это потребует времени, в течение которого Он станет недоступным для какого угодно воздействия.
Но время в первую очередь требовалось и ему самому. Впервые за свою жизнь Он обзавёлся настоящими документами, выданными консульством США в Парагвае на имя американского гражданина Сэмюэля Форса. Этот Форс незамедлительно приобрел старинный особняк в Аргентине. В буклетах риэлтерской конторы, оформлявшей сделку, здание выглядело белоснежным парусником, с высокого утеса взмывающим то ли в небеса, то ли рвущимся в синь Атлантики. На деле же там всё так обветшало, что потребовало капитального ремонта. Рабочих и строительные материалы пришлось доставлять за тридевять земель, ибо цивилизация обошла стороной эту местность, лишенную удобных гаваней и достаточных запасов пресной воды.
Еще гудели бетономешалки и визжали циркулярные пилы, а Сэмуэль Форс набирал по всему миру испаноязычных слуг. Они были разного возраста и никогда не встречались ранее друг с другом, но всех их роднила одна, неведомая им общность: полное отсутствие каких-либо магических способностей. Полный штат — пятнадцать человек — включал в себя поваров, горничных, водителей, садовника, слесаря, электрика, плотника, врача и медицинскую сестру и, конечно, управляющего. Единственной задачей каждого из них было всецелое удовлетворение малейшего желания престарелого янки, намеренного провести здесь остаток своей жизни. Впрочем, как выяснилось вскоре, хозяин оказался непривередлив. В еде ограничивался растительными блюдами, не требовал по утрам ни кофе в постель, ни свежей прессы, и мог часами просиживать в легком кресле на террасе, глядя в морские дали.
Незадолго до этого настал момент, который Он до сих пор и торопил, и оттягивал, пока не убедился в полной готовности. В единый миг, не подлежащий измерению, его сознание растворилось во Вселенной. Этот сопровождалось таким мощным энергетическим выбросом, что содрогнулись даже Стражи, непосредственно не занятые наблюдением за Землей. Вместо Него на атлантическом побережье Аргентины остался некто Сэмюэль Форс — пожилой человек, богатый, но без излишеств, еще здоровый, но не вечный, чей астральный след был неотличим от следов миллиардов земных обитателей. Заинтересуйся им кто угодно — хоть самый въедливый следователь, хоть Просветленные, ни при каких обстоятельствах Сэмюэль Форс не смог бы добавить к своей биографии ни строчки.
Тем не менее, Форс оставался частью Его, только теперь малой частью. Остальным стала вся Вселенная. Он растворился во множестве звезд и планет явленных и сокрытых миров, в каждом мыслящем, а также лишенным этой способности существе. Он стал Богом, но Богом ущербным, не способным созидать. Он многое приобрел (не зная, что именно), многое потерял. Например, присутствовал в любом Просветленным, не имея возможности прочитать их мысли (палец, нажавший на курок, не осознает действия своего хозяина). Мог чувствовать, но не действовать. Он даже ощущал присутствие демиургов — именно ощущал, не умея связаться с ними. Впрочем, таковое желание его не посещало.
Кондрахина Он вычислил мгновенно, поскольку стал частью его. Но, оказалось, что Предначертанного Врага невозможно убить, не ступив на поверхность мира Белведь в материальном обличье. Но, в этом случае, победа стала бы практически невозможной: Кондрахин и моложе, и сильнее, и просто более подготовлен к схватке, исключающей магическое воздействие. А никакая магия на Белведи невозможна. Ну, что ж, спешить некуда. Рано или поздно Кондрахин покинет Белведь, вот тогда, именно в тот момент, когда откроется туннель, Он и нанесет свой беспощадный удар. Удар, от которого нет защиты. Тревожило разве одно: как долго выживет тело, оставленное на Земле? Он еще не был готов, подобно демиургам, принять навеки бестелесное существование.
Он принялся ждать, находясь повсюду. Поначалу, пока не освоился с новыми возможностями, было интересно что-то пробовать, пребывая во всем. Позднее, убедившись, что приобрети новое можно, только расставшись со старым, Он заскучал. И хотя времени, как такового не стало — оно соединилось с пространством — что-то, тем не менее, тянулось.
И однажды Он познал страх. Что-то внезапно вырвало кусок его сущности, заставив запаниковать. Удар нанес не Кондрахин, не Просветленные, и даже не демиурги. Это был некто совершенно неведомый, неосязаемый, а потому вдесятеро более опасный враг. Когда паника улеглась, Он осторожно подверг ревизии свою вселенную. Потеря оказалась не столь серьезной, как показалось вначале. Как будто оторвали палец или вырвали клок волос вместе со скальпом. Больно, но не смертельно. И, если бы не внезапность и непредсказуемость атаки, о ней постепенно можно было бы забыть.
Он проанализировал чувства и действия своих противников. Кондрахин вовсе оказался в неведении относительно происшедшего. Просветленные растеряны, но не обескуражены. Чувств же демиургов прочесть было невозможно — они их просто не испытывают. Поначалу, уловив реакцию Просветленных, Он ощутил злорадство. Но позже, разобравшись, что более других пострадал именно он, а Просветленные, по сути, выступили в роли сочувствующих, Он растерялся сам.
Миновал миг, а, может быть, вечность. Именно столько ему потребовалось, чтобы понять: происходит что-то, по сравнению с чем его соревнование с Просветленными — детская игра. Он вернулся в тело Сэмюэля Форса, осторожно втянувшись в него, как улитка в свой хрупкий домик.
Всё чаще Просветленным приходилось созывать ареопаг, и причиной этому стала череда печальных событий. Миры исчезали и раньше — бесследно и внезапно, но прежде подобные катастрофы случались раз в тысячу, а то и более лет. Память о них, конечно, не стиралась, но становилась бледнее, теряя эмоциональную окраску. Так, европеец XXI века совершенно спокойно читает за вечерним чаем о гибели Помпеи или о нашествии орд Чингисхана, и волосы его не встают дыбом.
Но когда гибель миров стала случаться во всё возрастающем темпе, восприятие ситуации кардинальным образом изменилось. Вместе с солнцами, планетами и их спутниками исчезали с карты Вселенной целые цивилизации разумных существ, из числа которых в свое время произошли сами Просветленные. Даже когда демиурги — творцы всего сущего — назвали имя своего избранника, призванного спасти Вселенную, особой радости и светлых надежд это не вызвало. Просветленные прилежно и тщательно готовили Кондрахина к выполнению им самим неведомой миссии, даже не предполагая, способности какого рода ему понадобятся. Юрий, помимо прочего, получил неплохую подготовку как обычный диверсант. Нужно ли ему это? Просветленные не знали. Избранник демиургов научился отслеживать астральные и ментальные следы, мысленно воздействовать на мертвую и живую материю, снимать и накладывать заклятия, мгновенно перемещаться между мирами. И всё же, по сравнению с любым Просветленным, он оставался начинающим учеником, играющим ребенком, не лишенным талантов. Как же мог он противостоять чудовищной силе, поглощающей миры? Почему демиурги сами не остановят гибельный процесс? Ведь не может Кондрахин превосходить их, бестелесных и вездесущих, даже если сам когда-нибудь достигнет уровня демиурга. Он станет равным им, но не высшим над ними.
Четыре экспедиции Кондрахина — на Иоракау, Землю, Тегле и Амату — подтвердили его чрезвычайно высокую выживаемость и удачливость, но не более того. Любой Просветленный, обладай он правом вмешательства в чужую жизнь, достиг бы тех же целей, что и Кондрахин, и быстрее, и изящнее. Но демиурги сделали свой выбор, и не считаться с ним было тем же самым, что и отрицать своё собственное существование. Вот почему Кондрахина следовало и обучать, и оберегать. И пусть он ищет свой путь для выполнения ему предначертанного. Пусть хватается за любую соломинку, если та способна удержать на плаву и его самого, и все гигантские миры.
О существовании Предначертанного Врага Просветленные узнали раньше, чем Юрий. Узнали, но не смогли понять его функции. Ясно, что он не мог быть причиной убыстряющейся гибели Вселенной, но вот являться проводником того Нечто, чего не понимали и боялись, — вполне возможно. Предначертанный Враг охотился за Юрием, стало быть, он должен быть обезврежен. Следствием стала посылка Кондрахина на Белведь.
Если попытаться перевести мышление Просветленных на примитивный земной язык, то они преследовали три главные цели. Во-первых, уберечь избранника демиургов. Даже если Предначертанный Враг проникнет на Белведь, где невозможна никакая магия, он во всём будет уступать Юрию. Во-вторых, Просветленные ждали активности своего противника, и в этом не ошиблись. Ну, и, в-третьих, нельзя безоговорочно исключить возможность того, что Юрию повезет найти способ предсказывать наступление и место очередной катастрофы.
Первой цели Просветленные достигли. Конечно, Кондрахин, оставаясь без их опеки, мог погибнуть от случайной причины, но вероятность такого поворота событий представлялась незначительной. В конце концов, возможности Юрия были неизмеримо выше, чем у любого из белведов. Нет магии, но остается дальновидение, сверхобоняние, горное зрение, эмпатия, наконец. Мир Белведи спокоен и упорядочен: ни войн, ни социальных потрясений.
А вот с выполнением второй задачи вышла необъяснимая накладка. Начало не предвещало неожиданностей. Враг, в самом деле растерялся, обнаружив исчезновение Кондрахина. Затем, неизвестно как, отыскал его, послав ментальный луч точно в направлении Белведи. Просветленные, не имея информации от Кондрахина, сочли эту акцию осторожной разведкой и изготовились к решительным действиям. Теперь на мгновенную локацию любой активности Предначертанного Врага были нацелены все Стражи во всех мирах. Едва Враг выйдет за пределы человеческой обыденности, надежные сети оплетут его, лишая мыслей и чувств.
И долгожданный, тщательно подготовленный миг настал. Энергетический выброс был столь велик, что отзвук его еще долго колыхал вселенский эфир.
Только вот Враг исчез. Словно бы тянулся по заснеженному полю глубокий след и вдруг оборвался. Единственным правдоподобным объяснением могла бы послужить внезапная гибель Врага: дескать, не справился с собственной мощью. Но верилось в это с трудом. Поиски, в ходе которых к Стражам присоединились все Просветленные, не прерывались ни на секунду. Пока новое, страшное событие, не остановило их.
Исчез огромный участок Вселенной — с тысячами солнц и десятками обитаемых миров. Исчез, как всегда, бесследно. И, хотя никто не наблюдал ни обезображенных планет, ни корчащихся в агонии людей, катастрофа от этого не переставала быть катастрофой. Нечто нанесло очередной удар — второй за последние пять лет. Если так продлится и дальше, никакая активность созидателей не в силах будет восполнить потери. Может быть, для демиургов гибель ими же созданных созданий и была безразличной. Иное дело — Просветленные, еще не расставшиеся с телесной оболочкой.
Внезапную утрату ощутили не только они: тысячи астрономов в сопредельных зонах Вселенной зарегистрировали это событие. Единственное различие — астрономы никогда не бывали и даже не мечтали когда-нибудь достичь сгинувших миров. А большую часть потери — сокрытые миры — они просто не заметили.
А мириады существ, в том числе и разумных, не заметили вообще ничего. К их числу относился и Юрий Николаевич Кондрахин, уроженец Земли, высшей волею находившийся на явленной планете Белведь, чья жизнь развивалась по универсальным социальным законам, не нами сочиненными, не нами перекраиваемыми.
— Ты приготовила мне рубашку? — недовольно спросил Юрий, собираясь в Университет. — Вечно у нас одно и то же.
Кэита Рут покорно склонила голову:
— Всё готово, просто ты не там ищешь.
Вот уже второй месяц они жили вместе: землянин и белведка. Два совершенно разных существа, с несовпадающей генетической программой, но психологически дополняющие друг друга. В какой-то, и немалой, степени зависящие друг от друга. Профессиональная жена Кэита Рут, готовая к ежеминутному соитию, — и избранник демиургов Юрий Кондрахин, долгие годы чуждавшийся физической близости с женщиной по причине не-хотения. Теперь их объединяла общая опасность, общая крыша над головой и такая же общая неопределенность. Находясь на Земле образца 1942 года, он, теоретически, мог вызвать остановку сердца у своего противника. Правда, только теоретически. Умения не хватало. Но уже на Тегле этот трюк был вполне доступен для него. И то, что Кондрахин им не пользовался, было следствием врожденного человеколюбия — чувства, о существовании которого Юрий давно забыл, о присутствии которого в Кондрахине усомнились Просветленные. Но он, вопреки всему, оставался человеком, со всеми его достоинствами и слабостями. Одной из них стала Кэита Рут.
— Кэита, я спешу. Сегодня мне предстоит весьма серьезная встреча. Ты же не хочешь, чтобы твой любимый муж потерял лицо? — японская фраза на языке уан звучала несколько иначе, но передавала то же содержание.
Хозяин сердится.
Кэита Рут вынесла Юрию свежую рубаху; на его мускулистое тело одежда села, как влитая. Вообще, по сравнению со студенческими годами, Кондрахин не только внешне повзрослел, что само по себе неотрицаемо, но и преобразился, как боец. Если бы не умение бесследно затягивать все шрамы, Кондрахин сейчас бы представлял собой экспонат для анатомического музея 1-го Московского медицинского института.
— Вернусь поздно. Все продукты на кухне. Оружие — рядом с тобой.
Уже месяц, как Кэита Рут обрела иллюзорную свободу. И уже месяц, как Кондрахин не видел и не слышал Манаити.
Они договорились встретиться у одной из читален, известных Кондрахину. Глупо, конечно, но решение принималось второпях. Как бы то ни было, но Манаити за это время не появился. Жив ли? Убит? Возможно, они просто разминулись, ведь Юрий не мог выбираться к месту обусловленной встречи ежедневно. Даже, если такая возможность была у Манаити. Да и место встречи было выбрано неудачно: довольно оживленная улица, где трудно припарковаться, открытая с обеих сторон, что упрощало наблюдение. Можно было зайти в саму читальню, но для Манаити это было бы неестественным. Уж что-что, а любителем литературы бандит не был никогда.
Условленное место находилось в нескольких минутах езды от Университета. Каждый раз, когда выпадала возможность, Кондрахин подъезжал к читальне, ждал не более гатча, но так и не дождался.
Зато Кэита Рут своего не упускала. Если она, по статусу, являлась профессиональной женой, то Юрий для неё был профессиональным мужем, как будто таковая каста в действительности существовала на Белведи. Она ходила за ним вернее, чем самая верная собачонка. Чем он приковал её к себе, Кэита не могла сказать. Во всяком случае, не красотой — по меркам этого мира Кондрахина уместней было бы назвать страшилищем. И не щедростью — Рут выросла в роскоши, а по уровню собственных доходов профессиональные жены превосходили прославленных бойцов погла. Просто Юрий вел себя с Руг не как самец, а по-доброму, хоть и давал себе волю поворчать по поводу и без повода. Наверное, это была первая в истории Белведи настоящая, в земном понимании этого слова, семья.