— Исследованиям культа нехтанитов? — промурлыкал он. — Приходите в мой офис, буду рад ответить на любой вопрос.
Я была слишком потрясена его бестактностью, чтобы ответить по достоинству. Шипнер, многозначительно подмигнув, отвернулся и покинул учебный центр.
Это уж слишком. Никто не смеет говорить со мной в подобном тоне!
Я вышла из базы данных и отыскала файл с университетскими бланками. Немедленно подам жалобу на этого нахала! Непристойное поведение, сексуальные намеки, неприличные речи в присутствии коллеги, да к тому же женщины, враждебное отношение к студентам…
Мои пальцы так и летали по клавиатуре. Я добыла данные о Шипнере из факультетской канцелярии, вставила в графы, добавила свои собственные, как истца, но на седьмом вопросе остановилась и призадумалась: «Обсуждали ли вы проступок с оскорбителем?»
Обсуждать такое с Шипнером?! Мне следует обсуждать это с Шипнером, прежде чем подавать жалобу?! Неудивительно, что моя предшественница предпочла уволиться!
Каким образом, во имя неба, я должна обсуждать это с Шипнером?!
Но таково правило. Следуй ему или заткнись.
Его следующее появление не застало меня врасплох. Я ждала наглеца и, стоило ему переступить порог центра, немедленно встала.
— Доктор Шипнер, мне нужно поговорить с вами, — прошептала я, стараясь оттеснить оппонента в угол, где наша перепалка не отвлекала бы студентов. Но оттеснить куда-либо нехтанита невозможно. Он встал в дверном проеме, как вкопанный, широко расставив босые ноги, и выжидающе таращился на меня.
— Ну? — буркнул он, видя мое замешательство.
— Не могли бы мы отойти вон туда…
— Нет.
— Мне не хотелось бы обсуждать это перед студентами.
Его губы медленно растянулись в знакомую злобную усмешку.
— Вызов всегда следует бросать в присутствии свидетелей.
Мне не казалось, что «вызов» — именно то слово, которое следует употреблять, когда имеешь дело с воином. Но все же вручила ему копию своей жалобы и без обиняков объявила:
— Я намерена подать это руководству университета.
Шипнер мельком проглядел бланк, смял в комок и вызывающе подбоченился.
— Жалоба? — оглушительно вопросил он. — Вы подаете на меня жалобу?
Мое сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди, но я гордо стояла перед ним, полная решимости не уступить ни пяди. Сейчас он казался мне вдвое выше ростом. Бицепсы с голову ребенка! Вся грудь — сплошные стальные гребни мускулов.
— Таково мое намерение, — сухо процедила я.
— На каком основании?
Я небрежно показала на смятый бланк, который он все еще сжимал в кулаке.
— Тут все изложено.
— Я хочу услышать от вас.
Покосившись в сторону, я увидела, что взгляды всей аудитории устремлены на нас.
— Нарушение правил учебного центра, — хладнокровно бросила я. — Враждебное отношение к студентам. Непристойные речи.
Последняя фраза вышла не такой громкой, как две первых. И все это было обращено к проклятой татуировке на шее, которую он просил воспроизвести. С большим трудом я вынудила себя поднять глаза. И впервые увидела вместо обычной устрашающей гримасы нечто напоминающее снисходительную ухмылку. Да и голос непривычно смягчился:
— Нарушение правил? Враждебное отношение? Но я нехтанит, — подчеркнул он. — Если хотите знать, от меня ожидают подобных выходок.
— Только не здесь! — взорвалась я.
Презрение словно капало с его губ:
— Чего же вы ожидали, мадам инфорат?
— Что вы станете бережнее относиться к этим молодым умам! — взвизгнула я, обводя широким жестом аудиторию. — Не топтать их самолюбие!
— Топтать? — удивился он, оглядывая навостривших уши студентов. — Они кажутся вам затоптанными?
Честно говоря, не очень. Слишком увлеклись, наблюдая схватку и, вероятно, воображая меня валяющейся под копытами вражеского коня в полной отключке.
— Как, по-вашему, — спросил он, заговорщически понижая голос, — кто-то из них заорет при моем появлении? Или подпрыгнет?
Он кивком головы указал на Элиссу.
— Если я теперь задам вопрос вон той девчонке, она, по-вашему, разревется? Могу я наконец получить связный ответ?
Его чертова бровь опять насмешливо выгнулась. Несколько мгновений я просто таращилась на нахала, лишившись дара речи. Не может быть… неужели он намеренно…
— Вы специально являетесь сюда, чтобы пугать их? — выговорила я, едва ворочая языком, и поежилась: на этот раз его улыбка казалась поистине дьявольской. Как в страшном сне.
— Тот, кто не ведает страха, не познает мужества, — громко выпалил Шипнер и, отвернувшись от меня, начал свой привычный обход: руки заложены за спину, лицо искажено воинственной гримасой. Но стоило ему остановиться у стола Элиссы, как девушка глубоко вздохнула и заставила себя взглянуть ему в глаза.
— Мелвилл, — сообщила она, не дожидаясь расспросов, и капризно добавила: — Сплошное занудство.
Шипнер только усмехнулся и отошел. Но когда попытался покритиковать какую-то работу по биологии, студент только плечами пожал.
— Я, что ли, их пишу… — проворчал он, не потрудившись взглянуть на профессора. Едва тот подступил к художнику, как парнишка молча вручил ему планшет.
— Ха! — воскликнул Шипнер. — Распечатай это!
Художник вывел рисунок и вручил Шипнеру копию. Профессор отнес набросок мне. Что ж, ничего не скажешь: неумелый, но вполне узнаваемый портрет нехтанита. Рассматривая уродливую физиономию, скалившуюся на меня с листка бумаги, я должна была признать, что в безумии Шипнера присутствует некая логика. Эти детишки, все до единого, обучались по дистанционной программе. И до поступления в университет не сталкивались с преподавателями лицом к лицу. Они просто не умели общаться с другими людьми. Но постепенно учились.
— Подавайте вашу жалобу, мадам инфорат, — прошипел он. — Вы не первая и не последняя. И заодно предайте анафеме еще сорок семь факультетских работников, вот уже свыше двадцати лет в глаза не видевших своих студентов.
Он вручил мне смятый листок и добавил вполголоса: