Я помню, как на одной из репетиций, сидя на стуле во время игры — уже не первую минуту обливаясь потом, с высунутым на плечо языком, я нервно фигачил медиатором по металлическим струнам, резко переставляя аккорды, выбивая из слегка "примоченной" эффектом гитары нестандартную гармоническую линию, с отрывистым синкопированным ритмом. В паре метров от меня, заглушая комбик, стоящий в углу, из которого собственно и вырывались эти забавные секстовые и всякие нестандартные трезвучные аккорды — заглушая этот самый комбик почти на половину, по ударной установке так же обливаясь потом, с вытаращенными глазами и таким выражением лица, как будто ему в попу загнали ломик по самый пуп, долбился изо всех сил Слава, стараясь не посадить темп и видимо стремясь к тому, чтобы порвать "кожу" на барабанах.
Нас перло от самих себя и от нашей новой нервозно-агрессивной "тяжелой", с оттенками какой-то параноидально-шизофренической бредовой гармонии, альтернативной темы. Мы выкладывались по полной и отрывались, выплескивая все свои эмоции. Слава, явно не жалея тарелок долбил по ним с такой силой, что у меня реально звенело в ушах, и казалось мозг подпрыгивал и переворачивался в черепе от четких ударов "бочки", а звук от долбления по "рабочему" барабану, проходя через все тело, вызывал дрожь, проникая внутрь казалось даже не через уши, а через кожу. Я в свою очередь все-таки задумывался о том, чтобы не порвать струны, но комбик, орущий на полную мощность, так же не мог скрыть явно нервной и очень злой игры на гитаре.
Катерина сидела рядом, напротив меня, и слушала то, что мы выдалбливали и выжимали из инструментов, наблюдая за нашими движениями и за тем, какие рожи образовывались на наших лицах в процессе игры. Ей нравилось то, что мы делали. Ей нравилась наша игра. И нравилась наша музыка. И она хотела научиться играть так же. Хотела играть такую же музыку. Это прочитывалось в ее взгляде, это было видно по ее сверкающим глазам. Не то чтобы они блестели какой-то наивно фанатичной чрезмерной впечатлительностью, но было очевидно — Катя хотела того же, что сейчас видела перед собой. Она хотела заниматься музыкой.
К тому времени мы уже потихоньку начали обучать ее, объясняли какие-то самые элементарные вещи, принципы. Естественно, что-то она понимала, а что-то нет, что-то у нее получалось, а что-то не получалось — но в основном пока еще ничего не получалось. Может из-за нерегулярности наших занятий, может из-за того, что сама не хотела много заниматься дома, но какие-то вещи она просто не догоняла, и пока что процесс развития шел не слишком быстро.
Сейчас я замечал в ее взгляде некоторый высад от того, что она не может выдать ничего даже близкого к тому, что делали мы. Она завидовала. Завидовала белой завистью, так как причин для черной у нее пока еще не было, она только начала обучение. Ей хотелось научиться играть так же, как мы. Ей хотелось добиться такого же уровня мастерства. Такой же техники. Такой же свободы в исполнении. Чтобы сидеть и переться от своей же собственной игры. Чтобы просто получать от нее удовольствие. Но пока она не могла достигнуть этого. Нужно было время и огромное количество затраченного труда. И сейчас в ее взгляде читалось какое-то небольшое огорчение от сравнения того, что она видела и того, что не получалось у нее.
Одновременно с этим она все же смотрела с некоторым восторгом. Для нее то, что делали мы — было сейчас чем-то запредельным, недостижимым. Она даже толком не понимала, что именно мы делаем, но ей нравилось, как мы играли. И ее, безусловно, перло от того, что она могла находиться рядом. Это был один из тех моментов, когда я видел, что на меня смотрят с восхищением. Безусловно, это очень приятное чувство. Оно неповторимое и его нельзя спутать ни с чем. Но главное — не потеряться в нем, и не позволить ему, чтобы оно затмило тебе глаза. Не начать утопать в собственной самовлюбленности и тщеславии. Иначе рано или поздно это приведет к погибели.
За то время, которое я занимался музыкой, я привык различать взгляды людей, в частности, взгляды людей находящихся в зале перед сценой. Я немного научился отличать взгляды профессионалов — от простых обывателей, обычных слушателей, а так же от тех, кто просто по каким-то причинам хочет постебаться, при этом, совершенно ничего не понимая в музыке, и от тех, кто смотрит с восторгом или хотя бы с интересом. Катерина смотрела с восторгом, но в отличие от первого раза, когда она только пришла к нам на репетицию — сейчас она смотрела еще и с огорчением и с каким-то высадом. Многие вещи у нее не получались, хотя сейчас об этом еще было рано судить, она только начала учиться, но — она понимала, что чтобы достигнуть даже нашего, мягко говоря, далеко не самого виртуозного уровня (пусть и неплохого) — ей придется очень сильно постараться, и чего-то достигнуть ей получится еще очень не скоро.
И мы могли использовать эти ее чувства и ощущения для своей выгоды.
Одновременно с этим я лично за собой и за нами со Славой обоими не помню, чтобы мы когда-то проявляли какое-то чрезмерное самодовольство и признаки тщеславия, за то время пока мы ее учили, мы никогда не превозносились над ней, никогда не кидались понтами, и не строили из себя каких-то гуру, да это было бы и глупо и нелепо в данном контексте — как я уже сказал, Катя только начала обучение, и естественно еще ничего не умела и многого не понимала. Хотя я видел людей, которые даже в таком контексте — даже со своими учениками — в процессе обучения брызгали в разные стороны своей самовлюбленностью и подчеркивали свое превосходство. Такое поведение я считал крайне дибилоидным — только люди чем-то сильно обделенные в детстве, или вообще в жизни, и с низкой самооценкой способны на постоянное проявление своей гордости, чтобы доказать всем, что они все-таки что-то из себя представляют. Это комплексы. Меня от этого тошнило.
Мы со Славой всегда были чутки к Катерине в процессе обучения, и всегда старались нормально общаться с ней, не просто с позиции учителя, а, прежде всего, с позиции друга, приятеля.
Но все же Катю огорчало то, что она не могла понять какие-то вещи, которые мы ей объясняли, и то, что какие-то вещи у нее просто не получались. Это читалось в ее глазах. Было видно по тому, как она сейчас смотрела на нас со Славой — пока мы, увлекшись собственной игрой, производя невероятное количество ритмичного и гармонически необычного, но все же приятного, шума, уходили в нирвану.
Ну а что касается самой Катерины — я понимал, что у нее будет хороший стимул стремиться к тому, чтобы достигнуть хотя бы нашего уровня, стимул к обучению. Это еще больше привяжет ее к нам. И в таком состоянии — каждое наше слово, каждую нашу мысль она будет воспринимать из наших уст уже совсем по-другому. Для нее наши слова будут что-то значить. И, конечно же, оказывать на нее определенное влияние.
Очень хорошо, что она любила музыку и решила обучаться ей именно у нас. В этом плане нам, безусловно, очень сильно повезло.
12.
Этап второй — установить с человеком контакт. Установить приятельские отношения и по возможности сделать процесс общения с человеком как можно более свободным. Чтобы человек расслабился и начал тебе доверять. Через свободное непринужденное общение человеку проще объяснить какие-то вещи. Необходимо чтобы человек смотрел на тебя с уважением, но в тоже время мог свободно с тобой общаться. Тогда человек будет более восприимчив к твоим словам, и ты сможешь оказывать на него большее влияние.
Мы провели с Катериной уже не одну репетицию. Потихоньку мы обучали ее каким-то навыкам в музыке и продолжали сильнее сближаться в процессе общения. Между нами устанавливались дружеские отношения, и как это обычно бывает, общение становилось более свободным, исчезали барьеры, которые всегда существуют при первом знакомстве между незнакомыми людьми.
Была очередная репетиция. Я стоял возле комбика с гитарой в руках, висящей на ремне через плечо, и крутил ручки частот, попутно переключая overdrive, пытаясь отстроить звук так, как мне было нужно. Слава сидел в углу за ударной установкой, тихонько постукивая по хэту и ободку "рабочего" барабана. Я сказал ему, чтобы он не играл, наверное, раза три, прежде чем он более-менее успокоился и стал вести себя тише. Мне необходимо было отрегулировать настройки звука, который издавал комбик, а делать это под грохот барабанов было как-то не очень удобно. Слава все же не переставал меня раздражать своими постукиваниями, но так хотя бы было не слишком громко и я, различая звук электрогитары, мог ее как-то настроить.
— Чо, Катя-то седня придет? — спросил я, продолжая крутить ручки и проводя медиатором по струнам.
— М-м… Да, — как-то неуверенно ответил Слава, — Она даже говорила, что какую-то девчонку приведет с собой.
— Даже так?… Не ту, с которой… аха-аха-аха?
Слава усмехнулся, прервавшись в своем постукивании.
— Нет. Там какая-то… с… фотографией увлекается. Думает нас поснимать… Ты ведь не против, если нас поснимают?
— Нет. Пускай поснимает. Только фотки потом пусть нам скинет.
— Ну, само собой.
Я продолжал крутить ручки.
— И чо это за девчонка, которую она приведет?… с… фотографией увлекается, — спросил я еще через несколько секунд.
Ответа не последовало. Только стук одной барабанной палочки по хэту и другой по ободку "рабочего".
Через пару секунд я повторил свой вопрос.
— Слышь… чо за девчонка-то?
Но Слава видимо окончательно ушел всем своим мозгом в ритмический рисунок.
— Аллёёё…
Я посмотрел на Славу, успевшего уже по ходу дела перенестись в какую-то другую реальность, и покачал головой.
Затем я выкрутил ручку громкости почти на полную, включил примочку, и, не жалея динамика, с силой ударил по струнам.
— Слушай, чо так громко, — оторвался, наконец, Слава от своего постукивания.
— Ты вернулся? — я убавил громкость, — Я говорю — чо за девчонка эта? От куда она?
— Да не знаю я. Знакомая ее какая-то.
В этот момент ему на сотовый пришла sms.
— Вон они идут уже, — произнес он, прочитав сообщение.
Почти в тот же момент в дверь постучались, она с металлическим скрежетом приоткрылась, и в образовавшейся щели на пороге показалась Катя. За ней, робко выглядывая из-за спины, стояла и ее подруга.
— Привет, — сказала Катя, проходя в репетиционную комнату, — Знакомьтесь — это Марина.
Марина тоже прошла в комнату и приветливо сказала:
— Здрасьте.
— Это Костя, — продолжала представлять нас Катерина, — Это Слава.
— Очень приятно, — отозвался я.
Слава в знак приветствия лениво приподнял руку с барабанной палочкой между пальцев.
Я оглядел Марину с головы до ног, так, чтобы мой взгляд на нее нельзя было заметить, тогда, когда никто не видел.
И опять это была девушка, которая не могла произвести на меня впечатление, и вряд ли могла мне серьезно понравиться. Что за не пруха такая. Из всех девушек, которые перебывали в этой комнате с нами на репетиции, и с которыми мы так или иначе общались, и которых мы так или иначе воспринимали, как объект для формирования у них в сознании определенных ценностей и идеалов — ни одна еще не оказалась такой, которая могла бы понравиться мне. То ли у меня были завышенные критерии, то ли такой контингент людей к нам на репетицию приходил, то ли просто так получалось, я не мог понять. В любом случае все срасталось так, что в общении с ними у меня не было личного интереса, а только тот, который имел в себе скрытое значение пропаганды определенных идей.
— Марина увлекается фотографией. Вы не будете возражать, если она поснимает вас? — спросила Катя, — Можно?
— Да, конечно. Какие проблемы?