А потом я очутился опять в бункере. Я стоял за ее спиной и любовался ее светом — искристо-оранжевым, прозрачно-алым. Все темное и бурое сошло с нее. Она вылупилась из куколки и стала бабочкой — правда, весьма ободранной и побитой.
Я чувствовал ее тугие веревки на своих запястьях, и синяк на лице, и точку крохотной боли, оставленной иглой шприца на шее. 'Господи, — просил я, подняв лицо — сквозь бетонную плиту потолка, сквозь небо — позволь мне быть рядом с ней. Я ведь не должен был умирать тогда. Без меня она упадет — она израненная и оттого слабая. А Тебе ведь нужен ее дар, ее свет. Я смогу удержать ее. Ведь так и должно было быть изначально — я должен был стать ее мужем и защитником, ее ювелиром — ведь этот алмаз стоит того, чтобы потрудиться над его огранкой…'
Зов, тянувший меня назад, ослабел, а затем и вовсе утих. Неужели меня отпустили? 'Спасибо', - прошептал я вечности. Она не ответила, но я и не ждал ответа. Я наклонился к Тэш и тихо сказал ей на ухо:
— Потерпи, маленькая. Скоро все закончится.
Она дернулась в попытке повернуться ко мне, но мешали веревки.
Я вышел на улицу — в бункере было слишком долго и мучительно ждать развязки, время тут почти остановилось.
…………………………………………………………
Операция по вызволению меня, любимой, прошла успешно и достаточно быстро. Лишь только я услышала голос Мика и поняла, что он вернулся — на меня снизошло вселенское спокойствие. И за всем дальнейшим я следила, как за остросюжетным кино. Жаль, мешали веревки и неудобная поза…
Бравый наряд милиции из пяти человек действовал быстро и слажено. Кроме моего охранника в бункере оказалось еще двое зубовских отморозков. До перестрелки дело не дошло, их повязали без крови и даже без особого мордобоя. А может, мне так показалось сквозь размыто-радужный туман эйфории.
Запомнились радостные междометия и прибаутки: как выяснилось, на двоих из трех висела парочка ограблений, и поимка пришлась кстати.
Потом я проторчала два часа в отделении, давая показания. (А после еще будет суд и сопутствующая морока.) От больницы отказалась, объяснив, что психологической травмы у меня нет, а телесные вполне поддаются домашнему лечению.
У выхода из милиции меня ждал Гаврик.
— Натуссь, солнце! Я так рад, что с тобой все в порядке!
— Не поверишь, я тоже рада. Спасибо тебе.
— Знаешь, это какое-то чудо. Мне позвонил…
— Не надо, не рассказывай! О чудесах нельзя говорить вслух — от этого они теряют свою чудесность и становятся обыденностью.
— Он сказал, что простил меня.
Я обернулась на Мика. Он стоял, опершись спиной о ларек с газетами, и улыбался мне. Господи, как же они не похожи…
— Если сказал, значит, так и есть.
— Я решил лечь в клинику на реабилитацию. Хочу покончить с наркотой навсегда. Слушай, когда я оттуда выйду, станешь моей женой?
— Нет, Гаврик, не стану. А сейчас, прости, я спешу. Есть одно важное дело, которое нужно завершить как можно скорее. Еще раз спасибо.
Он разочарованно покусал губу. А затем рассмеялся, легко, по-мальчишечьи.
— Это тебе спасибо!
Наклонившись, чмокнул в щеку (слава богу, не в ту, на которой вздулся синяк) и зашагал прочь.
Я повернулась к своему ангелу.
— Ну что, пойдем?
— Ты же сама сказала, что времени мало.
— Ты надолго в наши края?
— Пока не надоем.
— Тогда тебе придется выдержать еще лет двадцать.
— Почему так мало? Я рассчитывал, как минимум, на полтинник. Если ты посмеешь меня обмануть и умереть раньше семидесяти, я тебе никогда этого не прощу. Или, может, прощу, но сперва буду долго-долго обижаться.
Дома я первым делом схватила мобильник. Дар ответил сразу:
— Да, Натали?
— Я хочу отменить свой заказ. Это еще возможно?
— Возможно — если ты озвучишь причины, и я сочту их достаточными.
— Я поняла, что это не выход. Поняла, что таким способом мне не освободиться.
Честно говоря, я приготовилась выслушать слова о ереси, которую несу, и вопросы, обо что я имела несчастье удариться головой. Но Дар помолчал с полминуты, а затем удивил меня:
— Этих грехов на тебе нет и не будет. Заказ аннулирован. Прощай, Натали.
Он отключился. Я несколько секунд тупо смотрела на телефон, а затем повернулась к Мику. Он сидел на подоконнике, между пальцев дымилась сигарета.
— Это всё?
Он пожал плечами.
— Ну, я же не оракул, не могу знать ответы на все вопросы. Но, думаю, в любом случае ты справишься. Ты же сильная, разве нет?..
24 июня
Когда-то, мне кажется, я умела летать. Впрочем, думаю, что и сейчас бы смогла, если бы сильно захотела.
— Мик, я смогу полететь, если спрыгну с подоконника?
— Вполне. Наши четыре этажа точно пролетишь.
Валяется на диване, курит, абсолютно бесполезен в хозяйстве, да еще и знакомым не похвастаешься — вот ведь сокровище!
Второе сокровище, поменьше и потолще, дрыхнет в ногах у первого, беззастенчиво разметав рыжие лапы во все стороны.
— Слушай, что-то я устала: в глазах от красок рябит. Может, погуляем?