Девчонки забегали, засуетились. Я подошла к зеркалу поправить макияж. Губы — они у меня тонковаты по нынешним меркам — можно зрительно увеличить, грамотно наложив помаду. Высветлить сумрак над глазами с помощью серебристых теней для век… Но вот усталость и налет тоски не замаскирует даже самый дорогой тональник. Я растянула пальцами губы, изображая улыбку. Свет мой, зеркальце, заткнись — я причесаться подошла!
Звонок в дверь — вот и клиент пожаловал. Выбор девочек — один к одному покупка лошади или породистой собаки. Только что зубы не смотрят, да ржать или лаять не заставляют.
Клиент сидел в холле — так гордо именовалась самая большая комната, в кремовом кожаном кресле, потягивая 'гостевое' (еще одна формулировка Илоны) шампанское. Интересный тип, такие к нам не часто захаживают. Несмотря на расслабленность позы, от него веяло холодной спокойной силой. Невысок, маленькие холеные руки. Но пальцы длинные — такие могут быть у хирурга или пианиста. Чересчур белая кожа и резко выделяющиеся на ее фоне темные глаза. Взгляд пристальный и оценивающий. Что-то восточное в лице — похож на метиса с корейцем или монголом. Губы не яркие и не крупные, светло-пепельного оттенка. Выглядит молодо, но стильно подстриженные волосы почти сплошь седые.
Девчонки напряглись и завибрировали, особенно Виолетта. Она самая старшая из нас (тридцатник с хвостиком), самая ухоженная и самая умелая. Когда-то была замужем за состоятельным мэном, но мэн ее бросил, а привычка к дорогим тряпкам и французскому парфюму осталась. Интересно, что у нее, единственной из всех — несмотря на весь шик — нет постоянных клиентов. Отчего-то во второй раз к ней никто не приходит.
Илона, опознав в клиенте 'культурного', стрельнула в меня глазами и открыла рот, чтобы затянуть обычную песню о 'нашей миниатюрненькой умнице, настоящей гейше', но он, к счастью, не дал ей этого сделать.
— Она, — клиент слегка качнул головой в мою сторону.
Я была ему благодарна, что он избежал фраз типа 'вот эту мне' или 'мне нравится мелкая и рыжая'.
Он взял меня на три часа. Уже через час то, ради чего он пришел, совершилось. Он сидел обнаженный на широкой постели с черными шелковыми простынями (Илона считает это большим шиком) и курил. А я размышляла о двойственном чувстве, которое он вызывал во мне. Мне не было с ним противно или плохо. Я не придумывала картинки, а, расслабившись, участвовала в процессе. Но и абсолютным позитивом назвать это было трудно. Он умело играл на моем теле, я ощущала себя марионеткой, куклой, задорно отплясывавшей в руках кукловода. И еще этот взгляд… Считается, что самыми гипнотическими и леденящими бывают светло-серые глаза, но его черные пронизывали насквозь и обжигали морозом. Отчего-то он ни на секунду не отпускал меня глазами.
— Почему вы так смотрите на меня?
— Как?
— Оценивающе.
— Значит, оцениваю, — он слегка пожал плечом.
— Кажется, мою стоимость уже озвучили, и вы заплатили.
— Почему ты называешь меня на 'вы'? По меньшей мере странно слышать от женщины, с которой только что переспал. Ты бы еще по имени-отчеству обратилась.
— Я не знаю ни того, ни другого.
— Меня зовут Дар. Ты не боишься меня. Опасаешься, но не боишься. Это подкупает.
— А мне стоит тебя бояться? Мне кажется, я хорошо разбираюсь в людях. По крайней мере, редко в них ошибаюсь.
Я тоже закурила, завернувшись в простыню.
— Откуда у тебя этот шрам? — Он взял мою руку. — Ого! Он и тут, — удивился, повернув ладонь. Коснулся теплыми сухими пальцами хитросплетения линий. — Тебя будто проткнули или распинали.
— Ни то, ни другое.
Я отдернула руку — не терплю прикосновений к этому шраму, и тем паче воспоминаний, с ним связанных.
Дар замолчал и отвернулся. Красноватый свет бра падал на его лицо, делая похожим на причудливую маску. Резкие тени заостряли нос, очерчивали опущенный подбородок. Только высокий лоб был освещен полностью и поблескивал. Налипшие на него седые пряди казались твердыми, пластиковыми. Крестик на шее — не золотой, самый обычный — подрагивал, искрясь, от ударов сердца.
У меня зачесались руки. Торопясь, я вытащила из косметички карандаш для век и бумажную салфетку.
Дар не шевелился, словно окаменел — просто идеальный натурщик. Кажется, он так глубоко ушел в свои мысли, что напрочь забыл о моем существовании. Странный все-таки клиент.
— Интересно, зачем ты пришел сюда? У тебя ведь нет проблем с женским полом.
Он медленно стряхнул длинный столбик пепла.
— Я получаю то, что хочу, за те деньги, что плачу. Это честнее, чем заводить отношения. Принцип такой же, только там за секс я должен расплачиваться вниманием и подарками — что требует большего времени и суеты. К тому же при этом труднее разобраться, кто кому и сколько должен.
— Забавный подход, — закончив рисунок, я полюбовалась им и отложила в сторону. — А как же любовь?
— Женщина, которую я любил, умерла. Никто и никогда не заполнит мою душу, но у тела свои требования, и приходится их удовлетворять. Думаю, мне пора! — Он принялся неспешно одеваться. Бросив беглый взгляд на салфетку со своим портретом, поднял ее и с интересом рассмотрел. — У тебя явный талант, Натали. Я редко появляюсь в одном и том же месте дважды, но сюда, пожалуй, еще зайду. Больно хорошо ты рисуешь. Могу я забрать это?
— Не вопрос, конечно. Я рада, что хоть кто-то считает меня талантливой.
— Что ж, до встречи!
Он бесшумно выскользнул за дверь.
Послышалось почтительное кваканье Илоны, неестественно звонкий смешок Виолетки…
Одеваясь, я заметила две сотни баксов, оставленные на черной простыне. Неплохо он оценил мое творение! Ну что ж, Дар, спасибо — лишние деньги мне не повредят.
…………………………………………………………..
МИК:
Тэш росла, продолжая оставаться изгоем. Все ее сторонились — ни друзей, ни подруг. Она и не стремилась к дружбе, огрызаясь на каждое сказанное ей слово, считая всех вокруг врагами. Детская замкнутость переросла в подростковую агрессию. Она открыто говорила, что ненавидит весь мир, срывалась даже на меня. И еще она часто плакала ни с того ни с сего.
Правда, с воспитателями и директрисой она вела себя тихо — образ страшной дурки всегда витал где-то возле. Все свободное время — если меня не было рядом — читала. Отлично училась, поставив целью поступить в престижный вуз.
Детдом, в котором Тэш повезло провести детские и юные годы, считался одним из лучших в области. То есть ей и впрямь повезло, без кавычек. От девчонок, побывавших в других местах, она слышала мерзкие бытовые подробности — вроде карточных игр на 'живое мясо' — девочек старше двенадцати лет. Приставания воспитателей к детям обоих полов считались там в порядке вещей. Как и почти постоянное чувство голода.
В детдоме Тэш по сравнению со всем этим жизнь была райской. Кормили прилично, не лапали, по коридорам не шастали полчища крыс. Девочки отдавались парням добровольно (обычно за сладости, сигареты и вино). Раз в год появлялись проверяющие комиссии, и перед их приходом даже не устраивали авральных уборок.
Когда Тэш было около четырнадцати, в главном здании затеяли ремонт. Всех детей переселили в учебное крыло, отдав под спальни школьные классы. Тэш взяла за правило вечерами уходить в опустевшую часть, выбрав самое маленькое и уютное помещение. Правда, в ремонтируемой части дома отключили отопление и электричество, но она довольствовалась керосиновой лампой и добавочным одеялом. Да и за окном была ранняя теплая осень.
Она читала в одиночестве, но чаще болтала со мной, и это было здорово: ведь обычно для наших игр и общения мы выбирали самый пустынный уголок сада или коридора, где бы никто не увидел ее 'помешательства'.
Дежурные воспитатели поначалу с руганью прогоняли ее в общую спальню. Но со временем стали смотреть сквозь пальцы — даже на то, что Тэш оставалась в своем убежище до утра. Она ведь имела репутацию прилежной 'ботанки', тихой и аутичной, изо всех силенок идущей на золотую медаль.
Как раз в это время, с тринадцати-четырнадцати, она начала расцветать. Но Тэш это нисколько не радовало. Она носила только джинсы, рубашки и свитера — никаких юбок и платьев, никакой косметики. Поэтому окружающие не замечали, как менялось ее тело — чего она, собственно, и добивалась. В таком месте, как детский дом, опасно быть юной и привлекательной. Лучше уж подольше оставаться угловатым гадким утенком.
Но пришел день, когда она забыла про осторожность. Ей захотелось стать женственной и красивой, хотя бы на один вечер. В детдоме недавно появился новый мальчик, потерявший всю семью при пожаре. Он был красив, молчалив и окружен ореолом трагедии. Не думаю, что это можно назвать первой любовью, но увлеклась Тэш не на шутку. Ей хотелось отвлечь его от грустных мыслей, и как раз в субботу устраивалась дискотека. Не знаю, у кого из девчонок она одолжила платье и косметику — подруг у нее не было. Но нашлась, видно, добрая душа. Я был против ее внешнего вида и ее идеи, и мы сильно поссорились.
Я не люблю бывать с Тэш на людях, особенно в толпе — поэтому, и не будь мы в ссоре, никуда бы не пошел. Остался в ее временном убежище, копаясь в собственных мыслях, пуская дым в форточку. Не помню, говорил ли я, что с годами у меня получалось находиться с ней рядом все дольше. И курение играло в этом не последнюю роль.
Не прошло и двух часов, как Тэш вернулась. Но не одна. Ее втащила компания Зуба. От парней несло алкоголем и похотью, а от нее — животным ужасом.
— Как же это мы пропустили момент, когда наша чокнутая превратилась в шлюху! Да еще с настоящими сиськами и задницей!.. — Пиявка заржал, довольный своей шуткой, и остальные не отставали.
— Отпустите меня! Ну, пожалуйста!.. — Никогда ее голос не был таким жалобным и умоляющим.