— Не перегни палку, сломаешь, — раздался вдруг голос совсем рядом, и девушка вздрогнула. — Лучше отпусти себя.
Она сразу почувствовала: это он, мастер. Пространство зазвенело, и на девушку накатил беспричинный страх, хотя голос был совсем не злой, да и его обладатель — человек как человек… Дяденька зрелого возраста, с морщинками на загорелом лице и светлыми, чуть насмешливыми глазами, в светлых джинсах и рубашке в голубую полоску с коротким рукавом. Кем он мог работать? В том, что он начальник, Ариадна почему-то не сомневалась. Аура властности окружала его. То ли из дома он вышел, то ли уже был во дворе…
Дыша встречным ветром, Ариадна всю дорогу пыталась «отпустить себя». Хорошо, что тот дяденька сел в другую машину, а то рядом с ним ей было немного не по себе… За рулём был Влад, рядом с ним сидел Семён, а Ариадна с Даниилом — сзади. Никто девушку ни о чём не спрашивал, и она, нахохлившись, забилась в угол…
Дяденьку звали Ярослав. На Ариадну он как будто не смотрел вовсе, но она чувствовала его мысленный «взгляд». Сзади возвышалась стена из сосен, впереди был обрыв, внизу — река. В одном более пологом месте можно было спуститься к воде, но Ариадна решила не рисковать.
Она ждала чего-то необычного, но ничего особенного не происходило. Поход как поход. С палатками, рыбалкой и ухой на костре. Ариадна постепенно расслабилась и перестала воспринимать «необычность» окружавших её людей так настороженно. Она ни о чём не спрашивала, и ей тоже никто не докучал вопросами. Будто она была знакома с ними всю жизнь. Может, воины Света — всё-таки выдумка, шутка? Какой-то нелепой казалась эта мысль при виде обыкновенных рыбачащих мужчин, хотя сосны нашёптывали ей какую-то грустную тайну… Ветер гладил её по волосам, утешая, как ребёнка, река уносила с собой печаль, а солнце… Их было два: одно в небе, и второе — рядом, её человек-солнце, Влад. Запутываясь пальцами в траве, Ариадна просила всё — небо, солнце, реку, землю — забрать её боль…
И всё-таки она ощущала себя гостьей, к которой приглядываются. Нет, её не рассматривали в буквальном смысле: мужчины занимались своими делами, а ей было позволено просто находиться рядом. От неё ничего не требовали: хочешь — помогай, хочешь — бездельничай и наслаждайся природой. Но совсем ничего не делать Ариадне было всё же неловко, и она вызвалась почистить картошку. Ей доверили это дело. Сидя на траве и снимая с картофелин длинные спирали кожуры, она чувствовала, как руки Влада касаются сзади её волос.
— Русалка ты моя… Как ты?
— Нормально, — проронила она.
— Здесь хорошо, правда? — Он нюхал её волосы, смешно сопя у неё за ухом.
— Угу, — был её ответ.
Его руки начали легонько массировать её напряжённые плечи.
— Расслабься. Просто получай удовольствие от общения с природой. На мужиков не обращай внимания и никого не бойся. Ты здесь — со мной.
Спираль кожуры прервалась и упала.
— В качестве кого?
— Моего друга, конечно.
Сердце заныло. Выжженные на нём слова «просто друг» хоть и зажили уже, и корочка сошла, оставив шрамы, но боль не уходила. На плечо лёг подбородок Влада.
— Ты понимаешь, что значит — друг? Это — самый близкий человек… Не менее близкий, чем возлюбленный или возлюбленная. А иногда и ближе. — И, видимо, чтобы рассмешить Ариадну, Влад пофыркал по-ежиному ей на ухо. — Рыбёшка ты моя маленькая…
Ей было щекотно и тепло, но сердце ныло — сладкой болью, пополам с нежностью. Да, близость душ — это прекрасно, но глупому сердцу было мало. Оно требовало человека-солнце в своё единоличное распоряжение, чтобы он принадлежал только Ариадне и никому более… Чтобы только её называл рыбёшкой и Русалочкой, чтобы только её волосы он гладил и только ей на ухо пел ежиные песни. Неразумное сердце оказалось собственником, эгоистичным и ревнивым, не говоря уже о теле, первобытные инстинкты которого было трудно обуздать и сердцу, и душе, и разуму.
Уха получилась вкусной. Сосны шептали над головой, убеждая её понять что-то, что она пока не в силах была понять, река звала вдаль. Что будет, если войти в её воды? Может ли она забрать её память, её чувства? Смыть их? Стать Летой…
На ночь все разошлись по палаткам — по двое. Для Ариадны взяли отдельную, дабы она не смущалась в мужской компании. Но, как ни крути, она всё равно смущалась и чувствовала себя чужой. Точнее, не чужой, а ребёнком среди взрослых. Ох уж эти загадочные взрослые, со своими «заморочками», непостижимыми детскому уму…
Желая ей спокойной ночи, Влад поцеловал её в нос, а она его — в глаза и брови. Он жмурился, как довольный кот, и Ариадна не удержалась от соблазна почесать его за ухом.
Она всегда плохо спала в непривычной обстановке, да и впечатлений сегодня было достаточно, чтобы надолго взбудоражить нервы. Образ реки стоял перед глазами, а земля куда-то уплывала из-под неё. А потом она услышала шёпот. Невнятный, слов не разобрать, очень холодный и пугающий. От дрожи первая дрёма слетела, как шёлковое покрывало, и Ариадна, поёжившись, закуталась потеплее.
Едва глаза закрылись, как снова — он, шёпот, просочился в палатку холодным дуновением. «Я — река, река… Возьму твои печали, смою твою память, войди в меня…»
Тёмная водная гладь блестела под луной, а за ней простиралась даль — бескрайняя, манящая. Уйти, затеряться. Кануть. Раствориться. Не быть, не чувствовать. Вода лизала пальцы ног, ластилась, как кошка, обещая забвение и безмятежность. Ариадна присела, чтобы погладить воду-кошку, и та лизнула ей руку.
А потом приняла в свои прохладные объятия. Подхватила, обласкала, зашептала, убаюкивая, и тихонько понесла… А может, и правда, стать русалкой?.. Тело охватила нега и лень, потом наполнила тяжесть, а со всех сторон слышался шепоток и смех. Её касались лёгкие холодные руки, и голоса звали: «К нам, к нам… останься с нами, забудь всё, мы избавим тебя от боли…» Душа наполнялась прохладным безразличием, а тело — тяжестью, и только на сердце ещё тепло пульсировал ожог — «друг». Холод уже подбирался и к нему, но натянулась и тревожно запела струнка, и сердце дёрнулось, как больной зуб. Боль возвращала к жизни, и холодные руки реки уже не соблазняли, а пугали. Но ноги отяжелели и не хотели шевелиться, а может, их свело судорогой. Вода уже заливала уши и нос. «Борись, борись, не сдавайся! Выплывай!» — приказывала струнка. Она, как горнист, играющий тревогу, посылала по всем нервам спешные приказы, и тело, запаниковав, задёргалось, руки начали грести, ноги наконец тоже вспомнили, как двигаться. Голова вынырнула над блестящей серебристо-лунной поверхностью, холодной, насмешливой и коварной. Струнка пела, и на её зов Ариадна поплыла, изо всех сил отбиваясь от щекочущих речных рук. «Быстрее, быстрее, только бы доплыть, только бы выжить», — в панике стучало сердце.
Плыть было недалеко. Ноги коснулись дна, ещё несколько взмахов — и она уже брела по колено в воде. Ночной ветер тут же обжёг её холодом, и она запрыгала, вытряхивая воду из ушей. Дрожа и стуча зубами, села на песок. Понесло же её купаться… Ведь чуть было на самом деле не стала русалкой!..
— Аришка, ты чего тут? — услышала она родной голос. — Купаешься, что ли?
Тёплые руки Влада закутали её в одеяло, и она, прильнув к его груди, пробормотала:
— Ага…
— А чего ночью-то? — засмеялся он, обнимая её.
— Не хотелось днём раздеваться при мужиках, — нашлась Ариадна. Надо же, удивилась она про себя. Голова-то варит, несмотря на пережитый страх — вот, даже объяснение придумала…
— ЧуднАя ты, — усмехнулся Влад. И добавил, размышляя вслух: — А может, мне тоже окунуться?
Ариадна вздрогнула при воспоминании о холодных руках, щекотавших её в воде, и уцепилась за рубашку Влада.
— Нет… Не советую, — сказала она. — Вода холодная.
Он внимательно заглянул ей в глаза. Потёмки не были для него помехой.
— Ты чего-то испугалась?
Ариадна мотнула головой. Говорить не хотелось.
— Ты ведь не только от холода дрожишь, — заметил Влад.
Она пожала плечами.
— Ну… Что-то меня там щекотало, — призналась она неохотно. — Рыба, наверно. Или водоросли.
— Гм… Рыба, говоришь? Ну, это ерунда, я рыбы не боюсь, — сказал Влад весело. — А водорослей — тем более.
И он, скинув одежду, бросился в реку. Девушка, сидя на песке, зябко куталась в одеяло и с беспокойством вслушивалась. Влад плескался, нырял, фыркал, а минут через десять выбрался на берег. Испуганным он не казался — только взбодрившимся. «Видимо, руки — это мне померещилось спросонок, — подумала Ариадна. — Наверно, и правда всего лишь водоросли…» Ну и дура, рассердилась она на себя. Какой-то речной травы испугаться…
Значит, и шёпот, забравшийся к ней в палатку и выманивший её к реке, тоже почудился?
Утром она слушала ветер в соснах с янтарными от солнца стволами и вспоминала ночное купание, как странный сон. Сидя между Владом и Даниилом, она грела руки о кружку с кофе, и ей было спокойно и уютно. Река снова стала светлой и безобидной, но её ночной облик навсегда запечатлелся в памяти Ариадны…
Она не заметила, как к ним подсел Ярослав.
— С добрым утром, — сказал он. — Ну, как спалось?
Ариадна не сразу поняла, к кому из них он обратился, но что-то подсказывало, что именно к ней.
— Хорошо, — чуть слышно ответила она.
Ярослав посмотрел на Влада и молча кивнул, поднялся и отошёл. Что всё это значило, Ариадна не имела понятия. Но почему-то вокруг стало чуть светлее. А птицы запели очень звонко, просто оглушительно.