Неудовольствие вызвало и поведение Великого Князя Литовского. Не то, чтобы фон Плеттенберг слишком доверял своему союзнику. Слишком много спорных вопросов в отношениях Ордена и Литвы. Слишком часто они враждовали друг с другом раньше, и без всякого сомнения будут еще воевать впредь. Да и сами братья рыцари не считали себя обязанными блюсти клятвы дружбы и верности, данные язычникам и варварам, пусть даже считающих себя христианами, и на время ставших союзниками Ордена. Но одно дело, если эти клятвы нарушают они сами, руководствуясь священными целями принести истинную веру и цивилизацию в эти дикие края. Совершенно другое, когда грязные дикари затевают свои дьявольские игры за спиной воинов христовых, на их благородном пути за славой и богатством.
Между великим магистром и литовским князем Александром, завязалась оживленная переписка. Первый гневно обвинял и обличал своего союзника в предательстве и требовал немедленного прекращения, оказания какой либо помощи мятежникам. Второй, упорно отрицал и опровергал все обвинения в свой адрес. В результате Александр, дабы доказать свою непричастность к восстанию даже предложил военную помощь для его подавления. В ответ фон Плеттенберг гордо заявил, что у ордена еще достаточно могущества, чтобы своими силами разогнать горстку взбунтовавшейся черни. Фон Бригеней в свою очередь получил суровую отповедь и ультимативное требование в кратчайшие сроки своими силами утихомирить разбушевавшихся подданных.
Неизвестно, эти ли события, или другие обстоятельства послужили тому причиной, но факт остается фактом. Литва продолжала воевать с Московским князем в одиночку. Орден этой зимой в войну так и не вступил.
Пока вокруг кипели страсти, жизнь грюненбургской фогтии текла плавно и размеренно, отпраздновав рождественские праздники, ее обитатели потихоньку готовились к отъезду. Егор вместе с Фридрихом мотался по своим владениям, агитируя крестьян, переселятся на новые земли, как водится, обещая «молочные реки и кисельные берега». Сервы внимательно слушали пылкие речи своего господина, удивленно качали головами или восхищенно ахали в нужных местах, но на этом дело и заканчивалось. Желающих бросить хозяйство, навсегда покинуть землю предков, и начинать все заново было очень немного. Можно было конечно организовать насильственное переселение, но с этим решили не торопиться, опасаясь, что селяне просто разбегутся.
Однажды вечером между Егором и начальником службы безопасности состоялся конфиденциальный разговор.
— Не нравится мне этот тип, дворянин новгородский — заявил Емелин — ходит везде вынюхивает, так и норовит нос свой всюду сунуть.
— У тебя конкретные основания есть, в чем-то его подозревать?
— Конкретных, пока нет, только, что то он заинтересовался де Савиньи. Спрашивал у слуг и караульных, кто в подвале сидит, за что сидит? Справлялся невзначай о наших отношениями с орденом. Не знаю, может у меня паранойя, но по-моему, кто-то пытался вскрыть замок в моей комнате.
— Может просто любопытство? Ты же сам понимаешь, мы товарищи подозрительные, не пойми кто, откуда. Вроде и русские, а вроде и нет. Тут любой заинтересуется. Савва вон тоже поначалу все расспрашивал. А насчет замка, точно уверен?
— Ну не знаю я — пожал плечами «Вжик» — а только все равно вызывает он у меня беспокойство.
— А давай проверочку устроим.
— Интересно, каким образом?
— Завтра ты при всех подойдешь ко мне с докладом о том, что при допросе виконта получена очень важная информация, касающаяся деятельности ордена. Я сошлюсь на занятость и скажу, чтобы ты убрал документы в свой ларчик, мол завтра посмотрю. Потом мы оба по «важному делу» сваливаем из замка, а в твоей комнате оставляем засаду. Как только мышеловка захлопывается, нам дают условный сигнал и все, примитивно и эффективно. Конечно, Джеймса Бонда таким способом не поймать, но для здешних доморощенных шпионов, я думаю, сойдет.
На следующий день, как и договаривались, парни запустили «дезу» а сами спешно собравшись, покинули замок. За высоконаучной, теологической беседой в гостеприимной келье отца Бонифатия незаметно пролетели три, а может быть и четыре (кто их считал) часа. Когда собеседники, прикончив пару жирных цыплят и кувшин вина, уже подумывали, кого бы послать за вторым сосудом, со стороны цитадели раздался вой сигнального горна, оповестившего о том, что мышеловка захлопнулась.
Резво собравшись, наши герои бросились в замок. У ворот их встретил радостно возбужденный Корнев с фингалом под глазом, и размахивая руками, сбивчиво принялся рассказывать:
— поймали! Вы уехали, а Костя с Валдисом в комнате засели. А он холопа возле дверей оставил, здоровый черт, насилу втроем с Яшей и Саввой скрутили его.
— Ты помедленней говори, а то не понять ничего.
Как выяснилось, после отъезда ребят, Теглев пробрался в комнату Алексея, где и был схвачен, что называется с поличным засевшими там Костей и Валдисом. Захват был произведен так быстро и внезапно, что он даже не успел ничего предпринять.
Сложнее получилось с холопом, которого новгородец оставил у дверей «на стреме». Здоровенного парня, пытались скрутить вдвоем Яков и Сергей, однако он оказал ожесточенное сопротивление. Если бы, не подоспевший вовремя Савва, с ним долго пришлось бы повозиться. А синяк Корнев заработал, как ни странно от Якова, который в пылу борьбы, случайно зацепил локтем физиономию коменданта.
Ляшков и Емелин прошли в малый зал, туда же Костя и Сергей притащили задержанного. Развязав ему руки и предложив сесть на лавку, Егор некоторое время пристально разглядывал Теглева, а потом спросил:
— на кого работаем Евфстафий Юрьевич?
Новгородец молча посмотрел на него и отвернулся.
— Ладно, можешь не отвечать, я и сам знаю, вот только который из двоих новгородских наместников. Наверняка Стрига — Оболенский.
— Так вы давно все знали- неожиданно, хриплым голосом произнес задержанный — зачем же тогда весь этот балаган.
— Расслабься господин Теглев, мы на тебя обиды не держим, не враги мы государю московскому, русские все-таки. А чтобы ты в этом убедился все грамотки, ради которых ты так старался, тебе отдадим, с тем, чтобы ты их воеводам княжеским передал.
— Валдис — окликнул Егор, и когда ратник вошел в зал, распорядился — отведи господина в его покои и погляди, чтобы глупостей не наделал
— А кто документы составлял, Леха? — поинтересовался Корнев, когда разоблаченного шпиона увели.
— Ну да.
— Тогда дохлый номер, не прочитают их ни Евфстафий, ни воеводы.
— Это почему еще, у меня почерк разборчивый — вскинулся Емелин.
— Почерк то может у тебя и разборчивый, только вот алфавиты разные — ухмыльнулся Сергей.
— Вот блин, точно — хлопнул себя по лбу «Вжик».
— Ничего страшного — успокоил его Корнев — ты продиктуешь, а он своей рукой перепишет.
— Э, я не понял — возмутился вдруг Щебенкин — этот хрен, обманом к нам проник, шпионил, собирался выкрасть секретные документы, а вы его просто так отпускаете еще и бумаги ему отдаете?
— А для кого, по-твоему, мы всю эту информацию собирали? — остудил его пыл, Егор.
— Слушай, Леший, а как ты определил на кого он работает?
— Это элементарно Ватсон. Заслать его могли только ливонцы, либо новгородский наместник, все остальные про нас ничего не знают. Ливонцев я отмел сразу, слишком сложная схема, если бы захотели, могли сделать проще. Есть масса возможностей. Но, они уверены, что итак держат замок под контролем, значит, нет необходимости направлять агента, да еще таким хитрым путем. Мы засветились в Новгороде, развили там нездоровую суету, куда-то сманиваем людей. Глупо было бы ожидать, что нами не заинтересуются тамошние власти. Выйти на нас они могли только через Важенова, да Теглев и сам это сказал. Торговую часть города «курирует» воевода Иван Васильевич Стрига — Оболенский, кто, как не он будет засылать шпиона?
— Да, действительно просто — согласился Емелин — что дальше то с этим лазутчиком делать будем.
— А ничего. Если захочет, с собой заберем. Навредить он нам ничем не сможет, а так глядишь, может и пригодится чем.
Как выяснилось позже, пришельцы недооценили своего противника. Воспользовавшись затишьем двух первых зимних месяцев, фон Бригеней, поставленный своим «начальством» в жесткие временные рамки разработал хитроумную операцию. В середине февраля разведчики повстанцев донесли о появлении на своей территории крупного обоза противника, охраняемого отрядом из полусотни кнехтов и одного рыцаря. Вожаки мятежных сервов, приняли решение атаковать врага всеми силами. Численность их войска составляла к тому времени почти шесть сотен человек, поэтому бунтовщики надеялись на легкую победу. На лесном перекрестке разыгралась драма в двух актах. Под пологами саней оказалось спрятано еще шестьдесят воинов. Внезапно увеличившийся таким образом вдвое, отряд крестоносцев надолго сковал нападавших. Разгоряченные боем, и уверенные в своем численном превосходстве повстанцы не выполнили приказ Арунаса о немедленном отступлении и жестоко поплатились за это. В самый разгар сражения в спину им ударила подоспевшая, рыцарская конница, под командованием самого комтура. Битва переросла в резню. Едва ли половине инстругентов удалось уйти, рассыпавшись на мелкие группы. Впоследствии, удалось собрать всего около семидесяти бойцов, в основном из тех, кто потерял во время восстания своих близких и ни о чем, кроме мести больше не помышлял. До конца февраля отряд этих отчаянных сорвиголов, огрызаясь засадами и короткими стычками, теряя людей, петлял по лесам, как волки уходящие от загонщиков. Долго однако, так продолжаться не могло, и выполняя приказ Ляшкова остатки партизан в начале марта, отступили к Грюненбургу.
К десятым числам марта, все уже было готово к отплытию, припасы заготовлены и сложены в подвалах и заранее построенных складах. Решившиеся отправиться в дальний путь люди перебрались поближе к замку. Вокруг него был разбит самый настоящий табор, ждали только прихода ганзейских судов. Четыре дня назад приходила ладьи Важенова. Купец, как и договаривались, привез шесть семей мастеров: кожевников, каменщика, плотника — корабельщика, гончара и шорника, пожелавших уехать из Новгорода. Кроме того с ними приехал и православный священник, личность во многих отношениях примечательная. Обратно, Важенов увез добытые пришельцами документы, предназначенные для передачи московским воеводам.
Наконец однажды, хмурым весенним утром, на горизонте показались долгожданные паруса. Когги вошли в бухту, началась погрузка. Стараясь везде успеть, ничего не забыть, падая от усталости, парни метались по берегу между суетящимися людьми, беспорядочно наваленными грузами, и плачущими перепуганными детьми.
Как гром среди ясного неба прозвучало сообщение о том, что фон Бригеней собрал все свои силы и двигается к Грюненбургу. Допросив пленных, комтур пришел к выводу, что территория фогтии захвачена, то ли русскими, то ли литовцами, а его самого уже полгода успешно водят за нос. Ярости его не было предела.
Получив это сообщение, Егор понял, все надежды на мирный и бескровный исход рухнули в одночасье. Крестоносцев надо было остановить, во что бы то ни стало. Ляшков поймал за рукав пробегавшего мимо Корнева.
— Серый, остаешься за старшего. Я сейчас соберу людей, выдвинусь навстречу комтуру, и постараюсь насколько могу его задержать. Загрузитесь, подождете нас до утра, и если не появимся, уходите.
— Так не пойдет, я с тобой, сейчас же поднимаю своих стрелков.
— Со своими ребятами будешь держать оборону здесь, на бастионах — жестко приказал Егор — если я их не остановлю, это сделаешь ты. Не понимаешь? В открытом бою твоих пацанов махом положат, они только стрелять более или менее научились, а в рукопашной не потянут. Все, разговор окончен.
Корнев плюнул, выругался, затем обнял друга и крепко пожал ему руку:
— удачи тебе.