Эдвард растолковывал Карлу поля.
— Ширина полей являет культуру, эстетику и ощущение ценностей либо отсутствие оных, — говорил он. — Очень широкое левое поле — признак личности непрактичной, культурной и утонченной, глубоко понимающей лучшее в изящном искусстве и музыке. В то время как, — Эдвард сверился с рукописью своей аналитической книги, — в то время как узкое левое поле показывает нам совершенно обратное. Полное отсутствие левого поля дает нам практичную природу, здоровую экономию и общий недостаток хорошего вкуса к искусствам. Очень широкое правое поле показывает личность, которая боится встречаться с реальностью, чрезмерно чувствительна к будущему и, в общем и целом, плохо коммуникабельна.
— Я в это не верю, — сказал Карл.
— Итак, — продолжал Эдвард, — возвращаясь к вашему плакату перед нами, у вас широкие поля со всех сторон, а стало быть, вы личность крайне тонко чувствующая, с любовью к цвету и форме, которая настороженно держится с толпами и живет в собственном мире грез, где царят красота и хороший вкус.
— Вы уверены, что все правильно поняли?
— Я общаюсь с вами, — сказал Эдвард, — через пропасть невежества и тьмы.
— И тьму навел я, смысл в этом? — спросил Карл.
— Вы и навели тьму, черный засранец, — сказал Эдвард. — Клево, чувак.
— Эдвард, — сказал Карл, — бога ради.
— Зачем вы написали всю это хренотень на своем плакате, Карл? Зачем? Это же неправда, правда? Правда?
— Да нет, как бы правда, — сказал Карл. И перевел взгляд на свои коричневые плакаты, связанные друг с дружкой, которые гласили: «Меня Посадили В Тюрьму В Округе Селби, Алабама, На Пять Лет За То, Что Украл Доллар С Половиной, Чего Я Не Делал. Пока Я Сидел В Тюрьме, Моего Брата Убили, А Мать Сбежала, Когда Я Был Крошкой. В Тюрьме Я Начал Проповедовать И Проповедую Людям, Когда Только Могу, Свидетельствуя Эсхатологическую Любовь. Я Заполнял Бумаги На Работу, Но Работу Мне Никто Не Дает, Потому Что Я Сидел В Тюрьме, И Все Это Очень Уныло, Пепси-Кола. Мне Нужны Ваши Пожертвования, Чтобы Купить Еды. Патентная Заявка Подана И Спасет Нас От Зла». — Это правда, — сказал Карл, — такой мердической[13] внутренней правдой, что сияет вопреки всему — объективным коррелятом того, что случилось на самом деле еще там, дома.
— Ну вот посмотрите, как вы нарисовали вот тут эти «м» и «и», — сказал Эдвард. — Кончики заострены, а не скруглены. Это указывает на агрессивность и энергию. А тот факт, что они также заострены, а не скруглены еще и внизу, указывает на природу саркастичную, упрямую и раздражительную. Понимаете, о чем я?
— Как скажете, — сказал Карл.
— Ваши заглавные очень малы, — сказал Эдвард, — что указывает на смирение.
— Моей маме бы понравилось, — сказал Карл, — если б она знала.
— С другой стороны, преувеличенный размер петелек в «у» и «д» проявляет склонность к преувеличениям и эгоизм.
— С этим у меня всегда были проблемы, — ответил Карл.
— Как ваше полное имя? — спросил Эдвард, опираясь на здание. Они стояли на Четырнадцатой улице, около Бродвея.
— Карл Мария фон Вебер, — сказал Карл.
— Вы наркоман?
— Эдвард, — сказал Карл. — А вы и впрямь живчик.
— Вы мусульманин?
Карл провел пятерней по длинным волосам.
— Вы читали «Тайну бытия» Габриэля Марселя? Мне очень понравилась. Отличная книжка, мне показалось.
— Да нет, ладно вам, Карл, отвечайте на вопрос, — настаивал Эдвард. — Между расами должна быть открытость и честность. Мусульманин?
— Я думаю, компромисса можно достичь, и правительство в данный момент делает все, что в его силах, — сказал Карл. — Я думаю, по всем аспектам вопроса можно что-то сказать. Тут не самое удачное место для попрошаек, вам это известно? Мне за все утро дали всего два подношения.
— Людям нравятся люди опрятные, — сказал Эдвард. — А вы смотритесь как-то убого, если простите мне такое выражение.
— Вы в самом деле считаете, что слишком длинные? — спросил Карл, снова ощупывая волосы.
— А вы как считаете, у меня хорошенький оттенок? — спросил Эдвард. — Вы завидуете?
— Нет, — ответил Карл, — не завидую.
— Вот видите? Преувеличения и эгоизм. А я что говорю?
— Вы какой-то скучный, Эдвард. Сказать по правде. Эдвард на миг задумался.
Затем сказал:
— Но я белый.
— Предпочтительный цвет, — сказал Карл. — Но я устал разговаривать о цвете. Давайте поговорим о ценностях или еще о чем-нибудь.
— Карл, я дурак, — неожиданно сказал Эдвард.
— Да, — подтвердил Карл.
— Но я — белый дурак, — сказал Эдвард. — Вот это во мне и славно.
— Вы и сами ничего, Эдвард, — сказал Карл. — Это правда. Славно выглядите. Внешний вид добрый.
— О черт, — уныло вымолвил Эдвард. — У вас хорошо язык подвешен, — сказал он. — Я это заметил.
— А причина в том, — сказал Карл, — что я читаю. Вы читали «Каннибала» Джона Хоукса? Просто дьявольская книга.
— Постригитесь, Карл, — сказал Эдвард. — Купите новый костюм. Может, какой-нибудь из новых итальянских, с узкими пиджаками. Быстро пойдете в гору, если приложите к этому силы.
— Почему вы так беспокоитесь, Эдвард? Почему мое положение вас так расстраивает? Почему бы вам не отойти от меня и не поговорить с кем-нибудь другим?
— Вы меня тревожите, — признался Эдвард. — Я все пытаюсь проникнуть в вашу внутреннюю реальность, разузнать, что она такое. Любопытно, не так ли?
— Еще Джон Хоукс написал «Жучиную ножку» и пару других книжек, чьих названий я сейчас припомнить не в состоянии, — сказал Карл. — Мне кажется, он один из лучших американских писателей молодого поколения.
— Карл, — сказал Эдвард, — какова же ваша внутренняя реальность? Выкладывайте, малыш.
— Она — моя, — спокойно ответил Карл. И посмотрел на свои ботинки, напоминавшие пару крупных дохлых буроватых птиц.
— Вы уверены, что не крали те полтора доллара, упомянутые на вашем плакате?
— Эдвард, я же сказал вам, что не крал этот доллар с половиной. — Карл, обвешанный плакатами, потопал ногами. — Какая же холодина на этой Четырнадцатой улице.
— Это все ваше воображение, Карл, — сказал Эдвард. — На этой улице ничуть не холоднее, чем на Пятой или на Лексе. Ваше ощущение того, что здесь холоднее, вероятно, проистекает из вашего маргинального статуса лица, в нашем обществе презираемого.
— Вероятно, — сказал Карл. На его лице появилось выражение. — Знаете, я ходил к правительству и просил дать мне работу в Оркестре морской пехоты, а мне отказали?
— Хорошо дуете, чувак? Где ваша дудка?
— Меня и на сборе хлопка не захотели, — сказал Карл. — Что вы об этом думаете?
— Эта ваша эсхатологическая любовь, — сказал Эдвард, — что это за любовь такая?
— Это поздняя любовь, — ответил Карл. — Я ее так называю, что бы там ни говорили. Любовь по другую сторону Иордана. Понятие соотносится с набором условий, которые… Это как бы такая история, которую мы, черные, себе рассказываем, чтобы стать счастливыми.
— Ох-хо-хо, — сказал Эдвард. — Невежество и тьма.
— Эдвард, — сказал Карл, — я вам не нравлюсь.
— А вот и нравитесь, Карл, — сказал Эдвард. — Где вы главным образом крадете себе книги?
— Главным образом — в аптеках, — ответил Карл. — Они мне подходят, поскольку длинные и узкие по большей части, а продавцы склонны держаться поближе к рецептурным прилавкам в глубине аптек, в то время как книги обычно размещаются в таких маленьких вращающихся стойках у самых дверей. Обычно довольно легко сунуть парочку в карман пальто, если вы носите пальто.
— Но…
— Да, — сказал Карл. — Я знаю, о чем вы думаете. Если я краду книги, то краду и что-нибудь еще. Вместе с тем кража книги метафизически отличается от кражи, скажем, денег. Вийону было что хорошего сказать на эту тему, я полагаю.
— Это в «Если б я был королем»?
— Кроме того, — добавил Карл, — неужели вы никогда ничего не крали? В какой-то момент своей жизни?
— Моя жизнь, — сказал Эдвард. — Зачем вы мне о ней напоминаете?
— Эдвард, вы не удовлетворены собственной жизнью! Я думал, у белых жизнь всегда славная! — удивленно вымолвил Карл. — Мне нравится это слово — «славная». Я от него так счастлив.
— Послушайте, Карл, — сказал Эдвард. — Почему бы вам просто не сосредоточиться на улучшении собственного почерка?
— Моего характера, вы имеете в виду?
— Нет, — сказал Эдвард. — Не хлопочите об улучшении характера. Займитесь только почерком. Делайте заглавные покрупнее. Петельки в «у» и «д» поменьше. Следите за пробелами между словами, чтобы не проявлять дезориентацию. И не упускайте из виду поля.
— Хорошая мысль. Но не слишком ли это поверхностный подход к проблеме?
— И поосторожнее с междустрочными интервалами, — продолжал Эдвард. — Междустрочные интервалы проявляют ясность мысли. Обращайте внимание на последние буквы в словах. Существует двадцать две разновидности написания последних букв, и каждая может многое сказать о человеке. Я дам почитать вам свою книгу. Хороший почерк — ключ к успеху, если не единственный, то один из. Вы можете стать первым представителем вашей расовой принадлежности, занявшим пост вице-президента.
— Есть к чему стремиться, нормально так.
— Сходить за книгой?
— Не думаю, — ответил Карл. — Нет, спасибо. Не то чтобы я никак не верил в ваше решение проблемы. Мне бы другого хотелось — помочиться. Не подержите плакаты минутку?
— С удовольствием, — сказал Эдвард и в следующий миг уже накинул связанные плакаты себе на узкие плечи. — Ух, а они тяжеленькие, да?
— Немножко режут, — злобновато улыбнулся Карл. — Я сейчас только вон в тот магазин мужской одежды зайду.
Когда Карл вернулся, двое резко треснули друг друга по мордасам тыльными сторонами рук — той великолепной их частью, где растут костяшки.
От фр. merde — дерьмо.