Всадники летели стрелой, серебристая трава легко и ровно ложилась под копыта, а рядом — не дальше протянутой руки — всегда была хрустально-зеленая звездочка. На привалах Ферре иногда брала ее на руки (если руки у нее не были заняты флейтой), и Эйни светился еще мягче и ласковей, чем обычно.
Однако вскоре Тар стал замечать, что Ферре все чаще сидит одна, глубоко задумавшись над чем-то, флейту берет в руки все реже и реже, а мелодии у нее получаются все грустнее и тревожнее. На его вопросы она отвечала только: «Нет, ничего. Все в порядке,» — но однажды она первая заговорила с ним.
— Я боюсь, Тар. Боюсь, что напрасно пошла с тобой. Мне легче будет одной… Я хочу попрощаться.
— Но, Ферре… — Тар ожидал чего угодно, только не этого. — Чем я тебя напугал? Почему? Что я сделал не так? Если не хочешь говорить — не надо, но только ты знай — я не хотел тебя обидеть, честное слово!
— Да нет же! — голос Ферре зазвенел, словно от боли. — Ты не понял, Тар! Я бы очень хотела с тобой остаться, но — не могу! Меня ищут. Извини, что сразу не сказала. Понимаешь, я думала, что в лесу погоня отстанет, но они все-таки вышли на след. Эйни они ничего сделать не смогут, даже если поймают, но тебе — тебе придется плохо. Уходи! Отправляйся дальше один, оставь меня. Я бы очень хотела, чтобы все получилось по-другому…
Тар обнял плачущую девочку, пытаясь ее успокоить.
— Погоди немного, не надо так сразу… Неужели ты думаешь, что я тебя брошу, если тебе что-то угрожает? Наш конь быстрее ветра, мы ускачем от них, и никто нас не сможет догнать. Мы не остановимся ни в одном замке, не свернем ни на одну дорогу, чтобы не оставить следов. Так не бывает, чтобы ничего нельзя было сделать! Правда, Эйни?
«Правда, — прошелестел светлячок. — Не плачь, все будет хорошо.»