— И откуда у этого крысиного мозгляка такая красавица-племянница? — проворчал себе под нос киммериец, не оставшийся равнодушным к чарам белокурой красавицы, всего лишь один раз пронесшейся мимо него на быстрой и горячей кобылке. Конана не заметили ни она, ни ее охрана — распластавшись, словно снежный барс, киммериец вытянулся на толстой ветви дерева, росшего невдалеке от ворот….
Ее длинные золотистые волосы развевались по ветру, легкая ткань липла к телу, подчеркивая стройную фигурку и соблазнительную юную грудь. Конан с восхищением помотал головой. Хороша, нечего сказать! С такой он был бы не прочь познакомиться поближе…
Лиджена и ее вооруженный эскорт доскакали до кромки недальнего леса и повернули назад, к усадьбе Тайджи. Конан соскользнул с дерева и осторожно побрел в глубь зарослей, стараясь, чтобы спину прикрывала как можно более густая листва. С конем он давно расстался, сразу же по приезде в Айодхью продав животное за несколько монет. Столица Вендии была дорогим городом, а Конан пока не хотел рисковать, добывая деньги мелкими грабежами. Нужно было сделать дело — тем более, что оно представлялось ему достаточно простым и ясным. Эту девчонку явно стерегут — во время скачки ее лошадь вел на поводу один из стражников. Что ж, он вернет пленницу этой крысе Веледу… ну, а уж в целости или нет, это будет видно. Конан слегка ухмыльнулся. Хашдад и Бхилата ждали его возвращения… и он не мог подвести их.
Киммериец пробирался сквозь густой подлесок, раздумывая над тем, как побыстрее справиться с охранниками. Если бы они все шли пешком… А так четверым достаточно попытаться задержать его, в то время как пятый ускачет вместе с драгоценной пленницей. Кроме того, прогулки Лиджены, скорее всего, ограничиваются краем леса — в заросли стражники углубляться не рискуют. Это плохо. За кавалькадой вполне могут наблюдать из усадьбы, и в случае чего быстро выслать подмогу. Кони у этого Тайджи хорошие, два-три десятка верховых окажутся на месте очень и очень быстро — что, само собой, никак не устраивало Конана.
Одно время киммерийца занимала мысль — а не проникнуть ли во дворец Тайджи под видом торговца или разносчика, однако ее пришлось тотчас же и оставить, едва лишь он потолкался на необъятном рынке Айодхьи. Достопочтенный Тайджи жил в постоянном страхе перед недругами и был очень осторожен. Припасы доставлялись к боковым воротам усадьбы; внутрь не пропускались ни сами купцы, ни их повозки. Все тщательно проверялось стражниками, перегружалось на тачки и тележки и увозилось внутрь.
Правда, Конану удалось найти одного торговца сыром, который утверждал, что ему удалось побывать внутри лет пять назад, когда порядки у Тайджи еще не стали столь строгими.
— И как же тебе это удалось? — старательно разыгрывая восхищенное изумление, спросил Конан.
— Удалось? Ха! Вот уж, как говорится, удача тут даже и не ночевала, — отозвался торговец, задумчиво ковыряя в черных полусгнивших зубах отодранной от лавки щепочкой. — Случайно все это вышло, силач, случайно. Я им сыр привез — и весьма ароматный, скажу я тебе.
В это верилось легко — сырный запах расходился вокруг торговца на добрый десяток футов.
— Вышел их кухонный лакей… с какой-то шлюшкой из служанок. Им, видите ли, взбрело в голову поразвлечься! Так что мне разрешили въехать с моей тележкой внутрь.
— Выглядит, небось, здорово — золото там, серебро всякое, — подначивал Конан, разыгрывая роль простака, восхищенного осведомленностью собеседника.
— Ха! Золото! Серебро! Всего этого там, конечно же, в преизбытке. — Торговец помолчал. — Но больше всего там знаешь чего, силач? Стражи! Никогда не видел столько амбалов с мечами! На каждом углу по паре! И с луками и с копьями! Но этого мало — скажу тебе, силач — там прямо-таки воняет волшебством! Охраняющие чары, вот что я тебе скажу!
— Чары в придачу к страникам-людям? — Именно так, силач, именно так. Я рассказал одному приятелю про это место — ну, там про жемчуг величиной с кулак и всем прочем, что успел заметить. И этот глупец решил попытаться стянуть что-то у Тайджи! Господин вставил его жить.
— И как долго? — деловито осведомился Конан. — Он орал целую неделю, пока его пытали — и еще целую неделю рычали демоны, которым Тайджи скормил душу бедняги…
Так что большого выбора у Конана не было. Оставался только один выход — однако он требовал некоторых специальных приготовлений. Киммерийцу пришлось вернуться в Айодхью.
Базар в вендийской столице был обычным восточным базаром — поражали разве что его размеры. Ряды лавок, лавочек и лавчонок тянулись на мили; по узким проулкам текла разряженная толпа. Мешались яркие цвета одежд — синие, оранжевые, алые, желтые; неспешно следовали паланкины куртизанок, дородные купцы из иных краев Вендии шествовали от одного лотка к другому, выбирая, прицениваясь и торгуясь до хрипоты. Конан чувствовал себя в подобном месте точно рыба в воде.
Правда, у киммерийца не было денег, а унижаться до карманных краж он не хотел. Надо было найти иной способ.
Долгие хождения по базару привели его, в конце концов, к одной из небольших лавок, где торговали канатами и веревками. Недолгое наблюдение выявило, что немолодой хозяин частенько отлучается выкурить глиняную трубку к владельцу соседнего заведения, оставляя свое предприятие на молодого глуповатого приказчика.
Едва только торговец, переваливаясь, в очередной раз отправился перекурить, Конан вошел в полутемную лавку — и тотчас же увидел то, что было ему нужно.
— День добрый тебе, сын мой, — торжественно провозгласил киммериец, поднимая правую руку.
— И вам также, господин, — недоуменно отозвался приказчик. По глазам его северянин сразу же понял, что особым умом тот не отличается. Был этот приказчик едва ли больше чем на год моложе самого Конана.
— Сын мой, могу ли я надеяться на скидку? — собрав все свое лицедейское мастерство, медоточивым голосом произнес киммериец.
— Мастер Табим никому не делает скидок, — тотчас же выпалил парень и только после этого спросил: — А почему вы зовете меня «сын мой»?
— Потому что ты и есть мой сын, — пояснил киммериец как можно более серьезно. — Все люди — мои сыновья, за исключением тех, кто приходится мне дочерьми. Но разве ты не узнал меня, сын мой?
Приказчик недоуменно помотал головой и туповато уставился на Конана.
— Я монах святого Румдумуллитского Ордена! — торжественно провозгласил Конан.
— Вы? Монах? Да на вас и рясы-то нет! — искренне изумился приказчик.
— Сын мой, так ведь именно поэтому я и зашел в эту прекрасную лавку, — доверительно сказал Конан, понижая голос.
— Так ведь мы облачений не держим, — растерялся парень. — Одни только веревки! — Он почесал в затылке.
— Но веревка — обязательный предмет нашего одеяния! — Конан наставительно поднял палец. — Смотри!
Он протянул руку, подхватил конец облюбованной веревки и обмотал один оборот вокруг своей талии.
— А теперь, — киммериец вновь повернулся к обалдело взиравшему на все это приказчику, — представь, что на мне широкая коричневая ряса. Необходим пояс, чтобы она не хлопала на ветру. Так что веревка должна идти дальше вот так… — Он перекинул следующий виток через плечо и вновь пустил вокруг пояса.
— Так вам ею обвязываться нужно? А зачем тогда такая крепкая веревка? Самая лучшая веревка во всей лавке! И стоит она немало… — продолжал удивляться приказчик.
— Разумеется, сын мой, я оценил ее крепость. Именно поэтому я и пришел в лавку твоего хозяина. — Конан обмотал вокруг себя почти всю бухту.
— Вы… вы на мумию похожи… гм… отец мой, приказчик едва удержался, чтобы не прыснуть в кулак.
— Сын мой, нет нужды обращаться подобным образом к монаху Хумдрумуллитского Ордена, если только ты не разделяешь нашей веры, — заметил Конан, возясь с последним куском веревки.
— Э, а до этого вы по-иному назвались! — внезапно встревожился приказчик.
Киммериец выругался. Он был не слишком силен в подобных проделках — меч в его руке был куда более привычен. По правде говоря, у него совершенно вылетело из головы, как именно он назвал в первый раз свой несуществующий орден.
— Это важнейшая часть наших обычаев, — тем не менее, ответил он как можно более назидательно. Продолжая, как ни в чем не бывало, накручивать на себе веревку, он подошел к самой конторке, всем своим видом показывая, что отнюдь не собирается никуда уходить. — Истинное имя святого ордена не может произноситься вслух и не может именоваться двумя одинаковыми словами, — важно ответил он. — Так что мы каждый раз слегка изменяем название. Это воля богов, сын мой. Ничего не поделаешь.
— Но если вы каждый раз называетесь по-разному, как же вы можете знать, к какому ордену принадлежите на самом деле? — продолжал недоумевать приказчик, от напряженных мыслительных усилий яростно скребя затылок.
— О! — Конан вновь поднял палец. — Это архиважнейший богословский вопрос. — Я приятно удивлен, что кто-то, не принадлежащий к нашей вере, сумел сразу так глубоко проникнуть в наши догматы! — (Киммериец набрался подобных умных слов в Шадизаре, где бродячие проповедники прямо-таки кишмя кишели.) — Обычно это удел лишь наших самых лучших мудрецов. — Ты весьма, весьма обрадовал меня, сын мой. Скажи мне, ты свободный человек? Готов ли ты немедленно оставить все свое добро, отказаться от греховных сношений с женщинами, питаться лишь водой и проросшим овсом? Готов ли ты все свое время посвятить проникновению в удивительные истины нашей веры? Сын мой, я вижу, что из тебя получится отличный монах нашего Сумтумуллитскаго Ордена!
— Монах? Из меня? Чтобы я, значит, оказался от моей милашки Литты, от моего дела и надежды в один прекрасный день занять место Мастера Табима? Ерунда! Да кто же я, по-вашему, тронутый, что ли?!
— Что ты сказал?! — загремел Конан, весьма натурально изображая ярость. — Как смел ты, ничтожный, так отозваться о моем священном и прославленном ордене?!
С этими словами Конан схватил первое, что попалось под руку, и запустил им в голову несчастного приказчика. Тому пришлось немедленно укрыться за конторкой.
— Эй, прекрати это! — завопил он, отбрасывая вежливое «вы». — Я сейчас позову хозяина!
Конан добрался до ящика с какой-то железной мелочью вроде блоков и с удвоенной энергией принялся забрасывать парня этими снарядами.
— Зови! — взревел киммериец. — Зови и будь проклят! Да пребудешь ты вечно в огненном царстве Яма, да жалят тебя вечно племенные сколопендры! Зови своего хозяина! Ни один монах моего благословенного ордена никогда больше не зайдет в эту жалкую лавчонку!
С этими словами Конан обмотал вокруг себя последний моток необходимой ему веревки.
Киммериец сидел верхом на толстом древесном суку, что нависал над ведущей к воротам дворца Тайджи дорогой. Работа была окончена. Старая добрая ловушка — такие он научился настораживать еще мальчишкой. Правдa, эта, сработанная им, предназначалась для ловли куда более крупной дичи. Неудачи не должно было быть. Он выкрадет девушку и освободит попавших из-за него в беду Бхилату и Хашдада. Разумеется, Конан мог бы рискнуть и попытаться отбить пленников Веледа силой — но тогда, что очень возможно, эти негодяи успели бы прикончить заложников. В душе же варвара очень силен был внушенный еще отцом простой и суровый кодекс киммерийской чести. «Отступай последним. Спасай тех, кто сражался с тобой. Кром презирает трусов, покупающих жизнь ценой гибели других», — гласило северное сказание. Для Конана никогда не возникало здесь вопроса «а зачем?» Предать можно предателя. А предать попросившего тебя о помощи, который вдобавок никогда не сможет добраться до тебя, если ты не исполнишь обещанное ему — было смертным позором. «Не пред людьми — перед собой будь чист!» — говорил Конану отце-кователь, и сын ни разу не свернул с этой стези. Невдалеке раздался перестук копыт. Киммериец выпрямился в полный рост и обнажил меч, готовый в любой момент спрыгнуть вниз. Кавалькада приближалась. Сквозь полупрозрачный плащ листвы киммериец заметил тусклый отблеск утреннего солнца на броне стражников. Больше ничего различить было невозможно. Они оказались уже совсем близко, когда в просвете Конан, наконец, увидел их — пятеро охранников и их прекрасная пленница.