Вот и вся история. Алиса по-прежнему со мной (Побуждение Номер Два стряхнуть оказалось еще труднее, даже если предположить, что вы хотите это сделать), и больше мы никого не убили. (Пилот был последним, но хвастаться нехорошо.) Мы наносим удары (мой жаргон!) по работе, которую Папаша выполняет здесь, в Мертвых землях. Это трудно, но интересно. Я по-прежнему ношу с собой нож, но Матушку я отдал Папаше. Он таскает ее привязанной к поясу вместе с Алисиным выкручивающимся лезвием.
Атла-Хай и Аламос по-прежнему существуют, поэтому я полагаю, сьшоротка оказала там такое же исцеляющее воздействие, как и на Женщину Пилота; они не послали нам медали, но и не прислали за нами отряд палачей, что, согласитесь, более чем порядочно с их стороны. А Саванна, отойдя oт Атла-Хая, по-прежнему остается в силе: ходят слухи, что они собирают армию у ворот Уачиты. Мы уговариваем Папашу поскорее начать проповедовать - это одна из наших любимых шуток.
Хвдят также упорные слухи, что некое братство в Мертвых землях проводит удивительную работу и что где-то здесь растет новая Америка - Америка, в которой никто и никогда не будет убивать. Но не стоит придавать этому слишком большое значение. Чересчур большое.
Общество, которое возникло на месте Мертвых земель, когда исчезла радиация, благодаря какомуто чудесному парадоксу достигло стабильности. Человек вновь устремился к звездам. Марс пожал плечами.
К Лиге Здравомыслия выборные руководители нового общества относились с большим уважением, хотя частенько над ней посмеивались. Они были убежденными гуманистами, но не без некоторых странностей.
И вот появился человек, решивший избавить их от странностей и построить для рода людского идеальное общество. Никто и никогда за всю историю человечества не заботился о здравомыслии так, как он. Мы можем его назвать (и попробуйте-ка догадаться, Фай или Карсбери тут подразумевается) - СУМАСШЕДШИЙ ВОЛК
СУМАСШЕДШИЙ ВОЛК
I
- Входи, Фай, и усаживайся поудобней.
Звучный голос и внезапно распахнувшаяся дверь застали Генерального секретаря Земли за игрой с комочком зеленоватой плазмы, которую он сжимал в кулаке, с любопытством следя за тем, как она выдавливается между пальцев. Медленно, склонив к плечу, он повернул голову. Всемирный управляющий почувствовал на себе пристальный взгляд - бессмысленно дурацкий и хитрый одновременно. Но тут же это выражение сменила робкая улыбка. Худощавый человек выпрямился насколько ему позволяли привычно ссутуленные плечи, торопливо вошел и присел на самый краешек пневмокресла.
Он смущенно вертел в руках комочек плазмы, высматривая в оббивке подходящее местечко, чтобы его приткнуть. Не найдя такового, поспешно сунул комочек в карман. Потом сумел обуздать эту свою суетливость, судорожно сцепив руки, и остался сидеть с,устремленным в бесконечность взглядом.
- Как чувствуешь себя, старина? - осведомился Карсбери исполненным снисходительного дружелюбия голосом. Генеральный секретарь даже глаз не поднял.
- Что-то тебя беспокоит, Фай? - доброжелательно продолжал Карсбери. - Может, немножко расстроен или чувствуешь себя не удовлетворенным из-за своего... э-э... перемещения - сейчас, когда пришло время?
Поскольку Генеральный секретарь по-прежнему не отвечал, Карсбери перегнулся через матово-серебристый полукруглый стол и самым своим обаятельным тоном потребовал:
- Давай-ка, дружище, выкладывай.
Генеральный секретарь продолжал сидеть, опустив голову. Он только поднял свой холодный отсутствующий взгляд, пока не уперся им в Карсбери, и слегка вздрогнул. Казалось, тело его съежилось, и мертвенно-бледные руки вцепились одна в другую неразрывной хваткой.
- Я знаю, - сказал он тихо и с большим усилием, - ты думаешь, что я сумасшедший.
Карсбери откинулся в кресле и попытался придать бровям под копной серебристых волос удивленный изгиб.
- О, не стоит изображать изумление, - gродолжал Фай. Теперь он говорил более уверенно, так как первый шаг был сделан. - Ты так же хорошо знаешь значение этого слова, как и я. Даже лучше - нам ведь обоим пришлось провести исторические исследования по этой теме.
- Сумасшествие, - задумчиво повторил он, смигнув. - Существенное отклонение от нормы. Неспособность приспосабливаться ко всем правилам, лежащим в основе человеческого поведения.
- Ерунда! - сказал Карсбери, овладев собой и напуская на лицо самую теплую и неотразимую из своих улыбок. - Понятия не имею, о чем ты говоришь. Что ты немножко устал, выбит из колеи, что нервы у тебя расшатаны - это вполне понятно, принимая во внимание ту ношу, которая была на тебя возложена. Небольшой отдых восстановит твои силы, хороший долговременный отпуск подальше от всего этого. А насчет того, что ты... Ну, это просто смешно.
- Нет, - возразил Фай, пригвождая Карсбери взглядом, - ты думаешь, что я сумасшедший, и уверен, что ненормальны все мои коллеги из Всемирной службы управления. Вот почему ты замещаешь нас своими людьми, которых уже десять лет обучаешь в своем Институте политического руководства. И это после того, как с моей помощью и при моем попустительстве ты стал Всемирным управляющим.
Карсбери не нашел, что противопоставить непреложности этого заявления. Впервые за все время он улыбнулся как-то неуверенно. Начал было что-то говорить, но не решился продолжать и посмотрел на Фая в надежде, что тот заговорит. Но Фай снова вперил глаза в пол.
Карсбери откинулся на спинку стула и задумался. Когда он опять заговорил, его голос звучал естественней, без прежних утешительных и отеческих интонаций.
- Хорошо, Фай. Но скажи мне честно. Неужели ты и твои коллеги не почувствовали себя счастливей после того, как вас освободили от всех ваших обязанностей?
Фай угрюмо кивнул:
- Да, мы были счастливы... но... - его лицо напряглось, понимаешь...
- Но?.. - настаивал Карсбери.
Фай тяжело сглотнул. Казалось, он был не в состоянии продолжать. Постепенно он сполз к одному из подлокотников. Длинные пальцы Фая тихонько подкрались к нему и принялись нервно разминать.
Карсбери поднялся из-за стола и подошел к Фаю. Сочувственное выражение на его лице, с которого схлынул румянец смущения, было теперь вполне искренним.
- Почему бы мне действительно не рассказать тебе обо всем, Фай, - сказал он просто. - По странному стечению обстоятельств всем этим я обязан тебе. И теперь нет смысла держать это в секрете... нет ни малейшей опасности.
- Да, - согласился Фай с мимолетной горькой усмешкой, вот уже несколько лет тебе не угрожает опасность coup d'etat* А если бы мы когда-нибудь попытались восстать, на то существует, - он переместил взгляд на противоположную стену, едва заметная вертикальная щель в которой свидетельствовала о наличии еще одной двери, - на то существует твоя тайная полиция.
Карсбери был поражен. Он не думал, что Фай знает об этом. В голове шевельнулась беспокойная мысль: "Хитрость сумасшедшего". Но уже через мгновение благодушие вернулось к нему. Он подошел сзади к креслу Фая и опустил руки на его ссутуленные плечи.
- Знаешь, Фай, я всегда испытывал к тебе особые чувства, - сказал он. - И не только потому, что твои причуды помогли мне стать Всемирным управляющим. Я всегда чувствовал, что ты чем-то отличаешься от других. И бывали времена, когда... он заколебался.
Фай слегка согнулся под тяжестью дружеских рук.
- Когда я был в здравом уме? - закончил он решительно.
- Как сейчас, - мягко заметил Карсбери. - Я всегда чувствовал, что, пусть превратно, пусть не до конца, но ты меня понимаешь. И это много для меня значило. Я был одинок, Фай, ужасно одинок - целых десять лет. Никаких товарищеских отношений, даже с людьми, которых я обучал в Институте политического руководства. Перед ними тоже приходилось играть свою роль, скрывать от них некоторые факты из опасения, что они пытаются захватить власть через мою голову, будучи недостаточно подготовленными. И никто не поддерживал меня по-дружески, кроме разве что собственных моих надежд да тебя временами. А теперь, когда все позади, для нас обоих начинается новая жизнь. И я, честно говоря, рад.
Наступила тишина. Фай не оглянулся, но его костлявая рука потянулась вверх и прикоснулась к руке Карсбери. У того
* Государственный переворот (прим.перев.)
запершило в горле. Ему показалось странным, что между сумасшедшим и нормальным человеком может возникнучь даже такое мимолетное взаимопонимание. Но так оно и было. Он освободил руки, быстро прошагал к столу и обернулся.
- Я ходячий атавизм, Фай, - произнес он каким-то новым, необычно страстным тоном, - атавизм из тех времен. когда человеческий рассудок был куда здоровее.
Изучая историю, я очень скоро пришел к выводу, что критический момент наступил во время Окончательной Амнистии, совпадающей с образованием нынешнего общества. Нас учили, что в то время из тюрем освобождали миллионы политических заключенных и миллионы прочих узников. Но кто же были эти прочие? На этот вопрос нынешняя историография дает только неясный, слишком приблизительный ответ. Трудности, с которыми я столкнулся, были чрезвычайными. Но я продолжал искать истинный ответ. Почему, спрашивал я себя, такие слова, как "безумие", "помешательство", "сумасшествие", "психоз" исчезли из нашей лексики, а сами понятия - из нашего сознания? Почему предмет "психопатология" больше не преподается в учебных заведениях? И, что еще важнее, почему наша современная психология напоминает психопатологию XX века? Почему больше нет ни одного заведения для душевнобольных - ведь они существовали в XX веке?
Фай поднял голову и криво улыбнулся.
- Потому что, - иронически прошептал он, - теперь все ненормальные.
"Хитрость сумасшедшего". Еще раз эта настораживающая мысль промелькнула в голове Карсбери. Он кивнул.
- Поначалу я отказывался делать какие-либо заключения. Но постепенно понял, как и почему это случилось. Дело не только в том, что технически развитая цивилизация поставила перед человечеством более широкий спектр соблазнов, противоречивых возможностей, столкнула его с умственным и эмоциональным перенапряжением. В психиатрической литературе XX века описан определенный вид психоза, возникавший как результат успеха. Неуравновешенный индивид продвигается вперед к своей цели, преодолевая на своем пути многочисленные преграды. Он достигает цели, но тут же падает без сил. Подавленная неуверенность в себе выходит из-под контроля, и он осознает, что не знает, к чему стремиться. Его энергия, которая до сих пор помогала ему бороться, оборачивается против него самого и уничтожает его как личность. Когда война окончательно была объявлена вне закона, весь мир превратился в одно государство, и социальное неравенство было уничтожено... Ты понимаешь, к чему я веду?
Фай медленно кивнул.
- Очень интересная точка зрения, - каким-то отсутствующим тоном сказал он.
- Даже неохотно приняв мою идею за основу, - продолжал Карсбери, - ты без труда поймешь все остальное. Циклические колебания в мировой финансовой системе происходят каждые шесть месяцев. Я сразу понял, что этот Моргенштейн из Отдела финансов, должно быть, подвержен приступам маниакальной депрессии каждые полгода или просто страдает раздвоением личности: с одной стороны, он расточитель и скряга - с другой. Но, скорее всего, справедлив первый диагноз. Почему Департамент культуры переживает застой? Потому что его руководитель Гобарт - явный кататоник. Почему наступило оживление в Отделе внеземных исследований? Потому что Макэлви охвачен эйфорией.