Примерно в пятидесяти милях от материковой массы серой каменной башней вздымается с океанского дна остров. Бледные обитатели называют его Фестив,[3] хотя это едва ли подходящее название для похожих на тюрьму стен с окошками, поднимающихся из моря и занимающих каждый квадратный ярд острова.
Самые старые жители (как все старые жители во все века, они вверены, что знают больше других) утверждают, что название «Фестив» образовано от искаженного и сокращенного «Фоллаут шелтер файв».[4] Странное словосочетание, происхождение которого затеряно в веках, как и история возникновения колонии. Минувшие века — долгий период: много поколений сменилось, были и бунты, и несколько маленьких, но разрушительных гражданских войн, и все это время колония неуклонно росла из подземных пещер сквозь камень и гальку на поверхность. Затем долгие годы все выше и выше строились стены.
Люди, что работали в скафандрах, куда от машин, гудящих в огромных камерах под уровнем моря, подавался кислород, старательно герметизировали от ядовитого наружного воздуха каждую новую секцию. Как примитивные люди в доисторические времена, жители острова из пещеры перемещались в дом.
Когда солнце тронуло башню золотым лучом, возвращаясь с запада, пронеслась над морем маленькая стая голубей — словно заряд крупной дроби на фоне алого неба. Голуби поднялись над внешней стеной и полетели, почти касаясь плоской крыши колонии. То тут, то там им приходилось сворачивать, чтобы обогнуть новые постройки — комнаты для жилья, выступающие над ровной поверхностью крыши. Но, обогнув препятствие, голуби продолжали движение в прежнем направлении, к центру острова-города.
Там они зависли в воздухе, вытянув лапки и расправив хвосты, а затем по очереди нырнули в колодец, уходящий вниз между темными стенами…
В крошечной комнате, безвольно сложив на коленях узловатые руки, сидел пожилой человек и вспоминал старые добрые времена, которых на самом деле у него никогда не было. Шорох крыльев вырвал его из оцепенения, он поднялся, растирая руками затекшие ноги, затем осторожно взобрался на небольшую кучу камней в углу, похожую те, что оставляют после себя строители.
Натянув на лицо резиновый респиратор, он поднял руку и откинул защелку на потолочном окне. Затем на короткий миг старик приоткрыл его и, когда голуби ворвались в комнату, тут же захлопнул и спустился на пол. Лишь через несколько минут он снял маску, подозрительно принюхался и, успокоившись, взглянул на птиц.
Одиннадцать голубей сидели рядком на жердочке из куска оцинкованной трубы. Пока старик внимательно осматривал птиц, они в свою очередь следили за ним немигающими глазами.
Старик вздохнул, опустился на колени перед эмалированным ящиком под столом и, пробежав взглядом по индикаторам, выключил голубей.
Они сидели в крошечном кафетерии Секции-13, зажатые со всех сторон серыми каменными стенами. Лицо девушки выражало озабоченность и мольбу. Она наклонилась над столом и положила руки поверх рук своего собеседника. В комнате было тихо, поэтому говорила она негромко:
— Я не могу ждать вечно, Дэвид. Мне уже двадцать три. Принципы — это очень хорошо, но нужно жить в соответствии с ними, а не ради них. Как ты не понимаешь? Я люблю тебя и хочу, чтобы мы поженились. Все очень просто.
На лице молодого человека читалось упрямство и одновременно желание. Он взял девушку за руку, но все время смотрел на стол, выводя свободной рукой абстрактные узоры на грубой поверхности.
— Не так просто, как ты думаешь, — тихо ответил он. — Я с детства был членом Стабилизационной партии. А ты нет. Ты не поймешь, Джилли… Я тебя тоже люблю. Но мы не можем пожениться. — Он поднял глаза и взглянул на нее с отчаянием. — Разве ты не знаешь, что может случиться с Фестивом, со всеми нами, если население будет расти? Совету давно пора издать запрещающий закон.
— Я сказала: «Хочу, чтобы мы поженились», Дэвид, — возразила Джилли беспомощно. — Про детей я ничего не говорила.
— Но это само собой разумеется, разве не так? Мне приходилось видеть подобное. Два человека начинают жить вместе, и не успеешь оглянуться — у них уже дети. Господи, если бы только эти дураки могли понять, что происходит! Если в один год каждая женщина на Фестиве принесет потомство, население утроится к концу года — при условии что в среднем у них будет по шесть детей. И это еще осторожная оценка.
— У Джейн Данкерли в последний раз было двое. Всего двое… Очень милые маленькие мальчишки. — Тут она уже не смогла справиться с выдающим ее голосом.
— Значит, ты все-таки думала про детей! — мрачно уличил ее он, заглянув ей в глаза. — Вы, женщины, все одинаковы, у вас одно на уме. Мужчина сам по себе вас не интересует. Я иногда думаю, что ты делаешь у старого Иеремии? Ему, должно быть, уже за семьдесят, а ты к нему все ходишь.
Джилли вспыхнула.
— Иеремия очень хороший старик, — произнесла она сердито. — Он много знает, и с ним интересно. Ему одиноко в его маленькой комнате. У него нет никого, кроме голубей. И он мне действительно нравится, — добавила она, словно оправдываясь.
Дэвид встал, заканчивая разговор.
— Может быть. Но я могу сказать тебе одну вещь, которой он не знает. Ему недолго осталось запускать своих голубей.
— Что ты имеешь в виду? — Джилли вскочила со своего места.
— Он не сможет их запускать, если над ним построят комнаты.
— Вы собрались строить над Иеремией? — спросила она возмущенно.
— Распоряжение местного Жилищного Комитета, — сказал он и, смягчившись, добавил. — Извини, Джилли. Я не всегда горжусь своей работой, ты же знаешь. Но ждать больше нельзя. Мы откладывали застройку над ним целых пять лет из-за чистой сентиментальности; его любят в Секторе. Однако теперь комплекс поднялся вокруг него вверх, и это опасно. Если ты наденешь скафандр и выйдешь на крышу, ты сама увидишь, что там все ровно и герметично, кроме этого квадратного колодца к Иеремии глубиной в три этажа. Достаточно небольшого землетрясения, и Атмосфера ворвется внутрь. Это очень ненадежное место.
— Но разве нельзя переселить его Наверх в одну из новых комнат?
— Ты сама знаешь, он не станет переезжать. И потом Наверх, где есть окна в крыше, мы стараемся поселить детей и подростков. Чтобы вырасти сильными, им нужен свет, так же как, например, гидропонным установкам Внизу. Комитет Здоровья утверждает, что солнечный свет лучше искусственного. — Он вздрогнул, подумав о солнце и о том, что с ним связано: Атмосфера, Внешняя Среда.
Внимательно наблюдая за ним, Джилли почувствовала, о чем он думает, и ей захотелось успокоить его.
— Пойдем, Дэвид, — сказала она тихо. — Давай прогуляемся Внизу и посмотрим гидропонные поля.
Хотя сама она и не испытывала страха перед тем, что пугало по крайней мере половину колонии, Джилли догадывалась, чего стоило ему каждый раз, когда того требовали обязанности члена Жилищного Комитета, надевать скафандр и выходить Наружу.
В тот вечер Джилли снова навестила Иеремию, и он опять рассказывал ей о голубях и небе.
— Я знаю, что все это бессмысленно, — говорил он, сидя откинувшись в кресле, так чтобы можно было видеть окно в потолке, а за ним квадрат темного индиго с брызгами звезд. — Мне просто нравится выпускать их в мир, представлять, что они увидят там, и наблюдать, как они возвращаются. Иногда я чувствую, что я как бы лечу вместе с ними в свободном небе, высоко над морем… — Забывшись в мечтах, он остановил взгляд на прямоугольнике стекла.
— Они когда-нибудь пропадали, Иеремия? — спросила Джилли.
Лицо его потемнело.
— Когда-то, много лет назад, — ответил он печально, — у меня их было сорок восемь. Наверно, время от времени они ломаются и падают в море.
— А откуда они взялись?
— Сегодня ты задаешь много вопросов, маленькая Джилли, — улыбнулся старик. — Я нашел их вместе с книгой Внизу, в ящике, в одной из комнат, что сгорела во время бунта в тридцать седьмом. Крепкий металлический ящик, он выдержал пожар… — Иеремия медленно поднялся и подошел к двери. — Я покажу тебе…
Когда он вернулся, Джилли вскочила, чтобы помочь: ящик оказался не из легких. Они поставили его на пол, и Иеремия откинул крышку. Внутри рядами стояли коробочки поменьше, а в глубокую нишу, догадалась Джилли, укладывался прибор управления. Старик вытащил из крепления буклет и передал Джилли.
— На, взгляни. Джилли медленно, запинаясь, стала читать вслух:
— Эле… Электронный набор голубей. Познавательная игра для любого возраста. Полный комплект с блоком управления и сорока восемью голубями, в точности воспроизводящими птиц, которых сейчас можно обнаружить только в далекой Антарктиде. У вас есть возможность вновь заполнить небо шорохом крыльев! Ни одна настоящая птица не могла выдержать такого загрязнения окружающей среды — этим голубям гарантируется стойкость от коррозии! Посылайте сообщения своим друзьям!
— Ты поэтому их выпускаешь? Надеешься получить весточку оттуда, Снаружи?
— Нет, конечно, — ответил он, пряча глаза. — Все знают, что, кроме нас, на свете никого нет. У Совета есть одна штука, которая называется «радио». Оно работает примерно так же, как этот блок управления.
Он замолчал, нервно постукивая пальцем по ящику, прислушиваясь, как дрожит комната от небольшого землетрясения, потом продолжил:
— Говорят, когда-то оно получало сообщения. Со всего мира. Я не знаю, можно ли этому верить, но так говорят…
Последнюю фразу он произнес торопливо, и Джилли посмотрела на него пристальным взглядом.
— Ты в самом деле веришь в Мир Снаружи, да, Иеремия? Ты веришь, что есть что-то еще кроме Фестива?
— Все бессмысленно, если это не так, — пробормотал старик, потом положил буклет на место, закрыл крышку, но остался сидеть на коленях около ящика.
— Дэвиду такие разговоры вряд ли бы понравились, — заметила Джилли. — Он из Стабилизаторов. Для него, кроме Фестива, ничего не существует.
— Но мы-то знаем, что есть другие места, — возразил старик. — Существуют же еще старые карты. И мы точно знаем, где находится наш остров.
— Я не это имею в виду. Он признает, что есть другие земли, но говорит, что про это надо забыть, потому что мы ничего не сможем сделать. Мы не можем до них добраться, так как для этого нужно выходить в Атмосферу. А мысли обо всем этом делают нас неудовлетворенными.
— А почему ты об этом говоришь, Джилли? — лукаво спросил Иеремия.
Джилли застенчиво улыбнулась:
— Я говорю себе: «Думай об этих других землях, и в один прекрасный день, может быть, мы туда попадем». Ты разве не знаешь, что все женщины так думают? Наверно, мы не подчиняемся логике.
Старик пристально взглянул на нее, и на мгновение ей показалось, что ему хочется что-то сказать, но он молча покачал головой и стал подниматься с колен.
Джилли бросилась помогать. Рука старика случайно коснулась ее груди, и она тут же отскочила, борясь с поднимающейся в ней волной желания. Прижав руки к животу, она пыталась заглушить свои мысли образами гидропонных полей, голубей, моря, неба, чего угодно…
Возникшие в ее воображении черты молодого человека растаяли и превратились в морщины старика, фигура поникла и сгорбилась.
Старый Иеремия посмотрел на нее печальными глазами.
— Не я, Джилли, — сказал он тихо, — и мало кто из мужчин в эти дни, я думаю. Что поделаешь?…
Как-то через неделю Дэвид сказал ей:
— Джилли, я бы хотел, чтобы ты сходила со мной к Иеремии.
Они прогуливались по гидропонным полям глубоко Внизу. Воздух был насыщен влагой, а ряды низко висящих светильников давали так много тепла, что по их лицам сбегали капельки пота. Джилли отвернулась, чтобы Дэвид не заметил выражения ее лица: стыдясь проявлении своих эмоций, она не приходила к Иеремии всю неделю.
— Зачем?
Рядом поливал растения рабочий в черной рубашке. Он, подняв глаза, увидел Джилли, и его бледное лицо исказилось в беззубой ухмылке. Как бы случайно он наступил на шланг, и струя теплой воды брызнула Джилли на ноги и на юбку.
Дэвид никак не отреагировал на случившееся: женщины спускаются Вниз на свой страх и риск.
— Нужно сообщить ему новость о программе строительства, — объяснил он. — Совет ратифицировал решение Комитета вчера вечером. Сентиментальность ни к чему хорошему не приведет. Мы должны строить над Иеремией. Вчера ночью было еще одно землетрясение, — добавил он многозначительно.
Джилли хотела возразить, но тут Дэвид схватил ее за плечо.
— Слушай, — прошептал он.
Откуда-то издалека, с другого конца огромной камеры донеслось слабое эхо, какой-то неясный высокий звук, похожий на пронзительный крик в несколько голосов. Он то поднимался, то снова стихал. Слов было не разобрать, только бесконечная тоска слышалась в нем.
— Бегуны! — сказал Дэвид. — Надо скорей уходить.
Они быстро двинулись по проходу между баками, пригибаясь чтобы хоть немного скрыться под низкой стеной зеленых кустов. Вопли послышались ближе, где-то между ними и лестницей на выход. Дэвид резко остановился, упал на колени и жестами приказал Джилли сделать то же самое. Согнувшись, но все равно чувствуя себя уязвимой и на виду даже в этом положении, она смотрела сквозь ветви в направлении, откуда доносились крики, и наконец увидела шесть покачивающихся над стеной растительности голов. Бегуны шли по проходу, пересекавшему тот, где прятались они, в тридцати ярдах впереди. Джилли задержала дыхание, когда группа с воем и диким улюлюканьем достигла перекрестка. Оказавшись в проходе, Бегуны вдруг, словно голуби Иеремии, развернулись все разом и двинулись в их сторону. Джилли вскочила, Дэвид тоже.
— Беги! Я их задержу! — крикнул он, поворачиваясь к преследователям. Те, заметив пару, бросились бегом. Вой сменился нечеловеческим воплем предвкушения триумфа. В грязной одежде, с безумными глазами и перекошенными от крика ртами, они неслись прямо на них, шлепая босыми ногами по мокрому каменному полу. Джилли перебралась через низкую ограду и побежала, разбрызгивая воду, по гидропонному полю. Спутанные корни растений то и дело цеплялись за ноги, одну туфлю она потеряла, но продолжала бежать.
— Догоняй, Дэвид, — крикнула она, увидев через плечо, как ее защитник оторвался от дерущейся толпы и вслед за ней перебрался через ограду. Под яростные крики преследователей, отражавшиеся от высокого потолка, Дэвид догнал ее и, схватив за локоть, потянул вперед.
— Можем успеть к центральной шахте, — задыхаясь, проговорила Джилли. — Там есть люк.
Дэвид, не ответив, на бегу показал рукой налево. До сих пор ее глаза были прикованы к толстой колонне вдали, наполовину скрытой испарениями, к сияющей башне, которая поднималась посреди поля и исчезала в потолке, но теперь она взглянула в том направлении, куда показывал Дэвид. Оттуда приближалась уборочная машина. Огромный агрегат, состоящий из загрузочных бункеров и мелькающих внизу лезвий, катился по камере, занимая всю ширину поля от стены до стены. Подбрасывая изумрудный водопад срезанной зелени и выплескивая его в бездонные бункеры, машина неумолимо приближалась ним.
— Вперед! Успеем! — крикнул Дэвид. Всхлипывая, Джилли продолжала бежать. Вторая туфля тоже осталась где-то позади, и грубые корни больно резали ноги. Комбайн подошел совсем близко. Она старалась не смотреть на гремящие лезвия, хищно сверкающие в искусственном свете. Позади раздались предупреждающие крики, едва слышные сквозь грохот машины, но в этот момент что-то твердое и неподатливое ударило Джилли по ногам, и она, невольно вскрикнув, упала вперед. Потом оказалось, что она, зажав руками уши, лежит на твердом полу. Сухом.
— Все в порядке, Джилли. Вставай. — Дэвид положил руку ей на плечо и помог подняться. Дрожа от волнения, она встала, опираясь на его руку.
Они попали в коридор за гидропонной камерой. Джилли споткнулась, не заметив разделительной перегородки. Уборочная машина пошла вровень с ними и настигла шестерых Бегунов в середине поля. Джилли замерла, не в силах оторвать взгляд.
Очевидно, помешательство не до конца лишило их разума. Пятеро сразу бросились ничком на землю. Но шестой продолжал отступать пред лезвиями, вытянув руки вперед, будто пытался отогнать машину прочь. Его рот был широко открыт, но грохот заглушал крик. Внезапно он повернулся, собравшись бежать. Лезвия ударили его по ногам прямо над коленями.
В ужасе Джилли успела заметить, как безногое искореженное тело подбросило назад, в бункер, но Дэвид тут же оттащил ее прочь.
— Быстрей! — прокричал он. — Они бросятся за нами, как только машина пройдет.
Схватив Джилли за руку, Дэвид потянул ее вперед. Спотыкаясь, она двинулась за ним, и наконец, выбившись из сил, они добежали до центральной шахты. Дэвид открутил колесо и открыл люк. В лицо ударило горячим смрадным воздухом.
Джилли остановилась на первой перекладине, и в этот момент резкий порыв воздуха взметнул вверх ее одежду.
— Ты идешь или нет? — спросила она невнятно, потом ухватила за перекладину повыше, свободной рукой опустила мокрую, прилипшую к лицу ткань платья и озабоченно посмотрела на него. Взгляд Дэвида скользнул по ее ногам, и к страху на его лице добавилось какое-то новое выражение.
— Там, Наверху, шахта открыта в Атмосферу, — нервно пробормотал он, избегая ее взгляда.
— Перестань валять дурака, Дэвид, — прикрикнула на него Джилли. — Здесь восходящий поток, ты сам это видишь. Быстро внутрь и лезь вверх!
Вновь раздавшиеся на поле вопли убедили его: Бегуны возобновили преследование. Он перекинул ноги в шахту и полез за ней.
Перебирая руками, они торопливо поднимались в сгущающейся тьме, и вскоре свет из открытого внизу люка превратился в крошечный диск. Смрадный воздух жалил ноздри и веки Джилли: она взбиралась с закрытыми глазами и старалась дышать совсем неглубоко. Один только раз она взглянула вниз, увидела дергающуюся на фоне кружка света голову Дэвида, а затем снова зажмурила глаза, стараясь не думать об ужасной бездне внизу. Они миновали несколько люков, потом наконец решили, что будут в безопасности, и, открутив выступающее из стены колесо, выбрались в ярко освещенный коридор. Джилли помогла Дэвиду вылезти из шахты, он захлопнул за собой люк и прислонился к стене, переводя дыхание. Оказалось, что они в коридоре Уровня-12. Люди проходили мимо, оглядываясь на них с удивлением и любопытством. Но в остальном все выглядело успокаивающе нормально.
— Это последний раз, когда ты ходила Вниз, — произнес наконец Дэвид. — Для женщин и детей место Наверху. Будь добра, впредь оставайся там.
Поняв, что он просто старается проявить заботу, она не стала спорить и спросила его о Бегунах.
— Это случается время от времени, — объяснил он. — Группа рабочих вдруг сходит с ума. Что-то вроде истерии нападает на одного, потом присоединяются остальные. Мне довелось видеть, как «бегали» сразу двадцать человек. Они просто бегали и кричали. Мы пробовали брать их Наверх и показывать им небо, но от этого становилось только хуже. Их надо усыплять на день-два.
— А что бы они сделали? Если бы догнали нас?
Дэвид застыл.
— Они убили бы тебя, — ответил он холодно. — Только это и ничего больше. Там, Внизу, женщин не любят.
Часом позже они уже были у двери в комнату Иеремии.
— Говорить буду я, — сказал Дэвид — Я бы не хотел все испортить сразу, только потому что вы поддерживаете дружеские отношения. Для начала официальные дела. Потом, если необходимо, ты можешь проявить женское сочувствие. Ладно?
— Ладно. — Джилли, все еще возбужденная после погони, подчинилась. Дверь отворилась вовнутрь, и она увидела в комнате знакомую сгорбленную фигуру.
— Здравствуй, Иеремия, — произнесла она, сдерживая волнение.
— Джилли! — обрадованно воскликнул старик. — Рад тебя видеть. Скучал без тебя всю неделю. Ты привела своего друга? Очень хорошо. Входите… — Он сделал шаг в сторону, пропуская их в комнату, потом подтащил кресла. — Садитесь, садитесь…
— Э-э-э… Иеремия, — деловым тоном произнес Дэвид, пока они не разговорились о пустяках. — Это официальный визит. Я представитель Жилищного Комитета. Меня зовут Дэвид Бэнк…
— Но ведь ты друг Джилли? — озабоченно спросил Иеремия.
— Э-э-э… Да, но…
— Рад познакомиться, Дэвид. Очень немногие молодые люди теперь даже поглядывают на женщин. Джилли хорошая девушка. Она просто заслуживает мужа. Когда вы собираетесь пожениться?
— Мы не собираемся, — отрезал Дэвид.
— О… — Иеремия перевел взгляд с Дэвида на Джилли, потом обратно и пробормотал… — Ясно… Насколько я понимаю, ты из Стабилизаторов?
— Да.
В наступившем молчании Джилли срочно пыталась придумать, что бы сказать. Визит разочаровал Иеремию. Он всегда относился к ней как к дочери или, скорее, как к внучке, и она прекрасно знала, как важно ее счастье для старика. Взгляд ее остановился на столе в углу.
— Что с голубем? — спросила она. — Почему он не со всеми Снаружи?
Иеремия подошел к столу и вернулся, держа птицу в руках. Через ее открытую грудную клетку был виден сложный, тонкий механизм.
— Он зацепился крылом, когда возвращался вчера вечером, — произнес старик с сожалением. — И теперь не может летать.
Дэвид недоверчиво посмотрел на окно в потолке и спросил:
— Надо думать, там есть шлюзовая камера?
— О, да. Птицы открывают люк снаружи сами, а потом, когда они все внутри, я впускаю их в комнату. — Старик глядел на Дэвида с растущим беспокойством.
— Большой шлюз?
— Не знаю. Примерно четыре кубических ярда, я думаю. — Старик опустил глаза.
— Что? Ты хоть понимаешь, что каждый раз, когда открываешь люк, ты впускаешь четыре кубических ярда Атмосферы в Фестив?
— В мою комнату, — поправил его старик, поднимая взгляд. — И я все еще жив, не так ли?
— Старый глупец! — взорвался Дэвид. — Ты, может быть, лишил себя десяти лет жизни!
— Десять лет… — тихо повторил старик. — Это большой срок… Однако откуда ты можешь знать? Откуда ты знаешь, сколько бы я прожил? И вообще, откуда ты знаешь, что Атмосфера ядовита?
— Посредством инструментов, разумеется. У нас есть радиометры. Мы часто снимаем показания. Часто.
— Как часто?
— Я не знаю. Всем этим занимается Совет. Не все же мы специалисты, черт побери!
Иеремия улыбнулся:
— А Совет целиком состоит из мужчин?
— Что, если это и так? Цифры не лгут.
— Интересно, что бы увидели в этих цифрах женщины, если бы информация была доступна всем? — спросил Иеремия, глядя на Дэвида в упор.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что у нас нет оснований считать выход Наружу опасным. Я имею в виду, что мужчины боятся выходить Наружу гораздо больше, чем женщины. Мы прожили Внутри так долго, что уже сама мысль об Атмосфере пугает нас. «Так почему бы не продолжать поддерживать статус-кво? — говорят некоторые. — Почему бы не убедить людей, что Атмосфера все еще радиоактивна? Тогда все эти люди у власти, которые боятся свежего воздуха, смогут продолжать править из своих маленьких уютных герметичных камер. Почему бы не создать Стабилизационную партию, целью которой будет снизить рождаемость?…»
— Это не единственная цель партии, — возразил Дэвид.
— Продолжай, Иеремия, — попросила Джилли.
— Видишь, Дэвид, — сказал старик. — Джилли нравится то, что я говорю. Это соответствует ее инстинктивным представлениям о возможностях. Я бы хотел, чтобы ты на минуту представил… Представь себе общество, полностью изолированное от мира и какое-то время само себя обеспечивающее. Его основатели начали свою жизнь под землей, но с ходом лет прирост населения заставил их выйти на поверхность, хотя они продолжали строить все тем же методом: полная изоляция, потому что один вдох отравленного воздуха означает мгновенную смерть. Они строят вверх, так как их остров мал. Строительные материалы, добываемые из-под земли и из окружающего моря, получать все труднее, а население продолжает расти. Представь себе Фестив. И представь себе, как следствие, отношение к проблеме в человеческих умах. Воздух Снаружи ядовит. Колония не способна дольше расширяться. Существующие с самого начала фабрики по производству продуктов тоже не могут быть расширены: не хватает знаний и материалов. Все — и мужчины, и женщины — приходят к одному решению: рождаемость надо сократить.
— И женщины, тоже? — скептически поинтересовался Дэвид.
— Да, в то время они соглашаются. Все это гипотеза, не забывай. Давай предположим, что идея сработала, и население стабилизировалось. Но у всех и каждого где-то в глубине сознания хотя бы изредка мелькает уверенность, что машины не вечны, что рано или поздно выйдут из строя либо воздухоочистительные сооружения, либо пищефабрика, либо электросеть. Когда-нибудь произойдет такая основательная поломка, что имеющиеся у нас знания и материалы ничем нам не помогут.
Иеремия сделал паузу, чтобы все прониклись смыслом сказанного, и в маленькой комнате наступила тишина. Дэвид невольно вздрогнул, когда комнату чуть тряхнуло при очередном подземном толчке. Взгляд Джилли остановился на лице старика. Они никогда не говорили на эту тему, но ей казалось, что она знает, к чему он ведет.
Наконец Иеремия продолжил:
— Когда-то была такая штука — Природа. И у нее была привычка так или иначе следовать своим курсом. «Брать свое» — так, кажется, говорили. Так вот Природа проникла в рукотворный Фестив и взяла свое. Она пытается заставить колонию расшириться и вырваться из заточения, пока еще не поздно. Человеческим ограничениям на рождаемость она противопоставила многодетность. Женщины, не понимая, почему, стали агрессивнее. Мужчины укрылись в нижних уровнях колонии, проповедуя Стабильность языком логики. Женщины же, подчиняясь интуиции, перебрались на верхние этажи, потому что это ближе к Внешнему Миру.
Иеремия взглянул на молодого человека в упор:
— Тебе что-нибудь это напоминает, Дэвид? Ты представляешь себе, как мужчины жмутся около ломающихся машин, а женщины тянутся к свету? Похоже это на Фестив?
Лицо Дэвида побелело. Он взглянул на Джилли, и та вздрогнула, заметив в его глазах озлобление.
— Никогда в жизни не слышал столько глупостей сразу, — сказал Дэвид холодно. — Твое счастье, что ты друг Джилли.
Он заставлял себя говорить спокойно, и Джилли вдруг с сочувствием поняла, что его логике только что была противопоставлена другая логика, его мужскому превосходству угрожал другой мужчина.
— Все, во что я верю, не имеет значения, — тихо произнес Иеремия. — Я не доживу до перемен.
— Это будет иметь для тебя значение, старик, когда твое окно в небо закроют! — в запальчивости повысил голос Дэвид. — Когда ты не сможешь больше запускать своих птиц, потому что над тобой построят три этажа. И можешь быть уверен, это случится скоро.
Увидев, как изменилось лицо Иеремии, Джилли догадалась, что Дэвид попал в самое больное место.
Джилли двигалась по заполненному народом коридору Уровня-8, как всегда ощущая покалывание чувства, вызванного присутствием мужчин вокруг. Этот коридор нравился ей больше других: здесь мужчин и женщин было примерно поровну в отличие от угрюмых «мужских» Нижних уровней или лишенных надежды «женских» Верхних. То и дело она задевала неосторожного пешехода, весело извиняясь и чувствуя восторг от простого прикосновения. В этом коридоре ей не было стыдно за свои действия: все женщины вели себя так же, а мужчины привыкли к этому. «Если бы они еще и как-то реагировали!» — подумала она и на полном ходу, на этот раз ненамеренно, столкнулась с мужчиной, который в самом деле отреагировал, схватив ее за плечо и удерживая на расстоянии вытянутой руки.
— Извините! — весело произнесла она и тут увидела его лицо. — Дэвид!
Целую неделю он, очевидно, избегал ее. Она звонила ему на работу, но там отвечали, что он занят. Пробовала застать его в комнате, где он жил, но никто не открывал на стук. После нескольких дней она сдалась, решив, что связывавшие их узы растаяли, как это часто бывает в таких случаях. Но сейчас, похоже, он хотел с ней поговорить.
— Привет, Джилли, — произнес он намеренно нейтральным тоном, все еще удерживая ее, словно боялся, что она убежит. — Давно тебя не видел. Мы можем поговорить?
Совершенно ошеломленная нахлынувшими при виде его чувствами, Джилли не сразу нашла, что сказать.
— Здесь… Здесь недалеко есть комната отдыха, — наконец пролепетала она.
К счастью, комната оказалась пустой, и можно было поговорить спокойно. Джилли села в кресло, но Дэвид продолжал стоять, нервно перелистывая номер «Жизни Фестива» месячной давности, оставленный кем-то на столе.
— Пишут, продукция гидропоники возросла, — ни с того ни с сего сказал он. — Э-э-э… Джилли, я извиняюсь за тот раз.
— Ничего, все в порядке.
— Я имею в виду то, что сказал Иеремии. Виноват. Потерял голову. Может… Может быть, он и прав; Даже не знаю… Если бы — Он поднял взгляд, и на щеках его появились красные пятна. — Мне не удалось убедить Жилищный Комитет изменить решение. Но я смог немного оттянуть исполнение.
Джилли справилась со своими чувствами, и в ней проснулась извечная женская язвительность.
— Что это ты вдруг поменял свое мнение? — спросила она.
— Э-э-э, — неуверенно начал Дэвид. — Я заглянул в записи Совета. Не исключено, что Иеремия прав. Насчет фальсифицированной информации для публики. О показаниях радиоактивности и прочего…
— Что ты имеешь в виду? Что сказано о данных по радиоактивности?
— Там нет никаких данных. Ничего нет. — Голос его дрожал от волнения. — Никто не снимал этих показаний больше ста лет! Как это могло случиться, Джилли?
— Просто там Внизу они довольны существующим положением и всегда будут довольны. Как сказал Иеремия, столько поколений прожило Внутри, что они просто боятся выходить Наружу. Им нравится все, как есть.
— Не фантазируй, — сказал Дэвид серьезно. — То, что нет никаких данных, еще не означает, что нет радиации.
— Дэвид, мы подвергаемся маленькому воздействию радиации уже очень давно. С тех пор как Фестив начал строить надземные этажи. Может, мы уже приспособились?
— Может.
— Тогда… — Она резко встала и схватила его за руку. — Значит, ты почти уверен в правоте Иеремии и лживости Совета, но просто боишься выйти Наружу?
— Да, — ответил он, не поднимая глаз. — Я ничего не могу с собой поделать, Джилли. Я боюсь Атмосферы и знаю, что не смогу ею дышать. Дело не в радиации… Я просто ей не верю.
Джилли притаилась за батареей горизонтальных труб охлаждения и подождала, пока пройдут рабочие. Группа из пяти человек с инструментами в руках проследовала мимо, направляясь куда-то по своим делам. Сквозь узкие просветы между трубами Джилли видела их пустые, почти бездумные лица. Легко представлялось, как эта группа сходит с ума: их глаза выдавали состояние шокового отупения, отделенного от истерии всего одним шагом. Джилли решила подождать… Предыдущим вечером она была у Иеремии, и они заговорились за полночь. Старик рассказывал ей об устройстве Нижних уровней. Все, что видел и слышал за свою долгую жизнь. Больше всего ее заинтересовало описание Ангара номер один — единственной конструкции, построенной на уровне земли, как говорили, еще в то время, когда строился сам Фестив. Это сразу всколыхнуло ее любопытство. «Почему одно здание на поверхности, когда все остальное спрятано под землю? Для чего его строили?»
Иеремия никогда не был внутри, но знал, что туда можно попасть через Нижние уровни: сверху и на уровне земли входов не было. Когда Фестив разросся, Ангар номер один оказался окруженным с трех сторон другими помещениями и в конце концов затерялся под массой города.
Но четвертая сторона Ангара была обращена к морю…
Рабочие прошли мимо и скрылись за ярко-красной дверью в конце большого помещения, захлопнув ее за собой. Джилли выбралась из укрытия и огляделась. Она находилась где-то в самой середине Нижних уровней, совсем недалеко от гидропонных плантаций. Теперь нужно было двигаться в восточном направлении от комнаты к комнате, избегая открытых коридоров, и Джилли пожалела, что не взяла с собой Дэвида.
Слева располагались громады генераторных установок. Следуя указаниям Иеремии, отсюда надо было идти через механические мастерские, пока не доберешься до восточного края Фестива — каменной стены, отмечающей границу Нижних уровней. Там, как сказал старик, она найдет вход в Ангар номер один.
В комнате никого не было. Джилли быстро двинулась к зеленой двери в стене рядом с той, через которую ушли рабочие, и приоткрыла ее. За дверью оказалось большое ярко освещенное помещение с множеством станков, прессов и других машин, на которых работали мужчины. Некоторые из них ходили между станками, наблюдали и отдавали распоряжения. Джилли обдало горячим воздухом, пахнущим маслом и металлом. Грохот стоял невыносимый.
— Я могу чем-нибудь помочь?
Джилли испуганно обернулась. Ее пытливо разглядывал высокий мужчина. Страх, всколыхнувшийся было в ней, исчез: незнакомец похоже, не представлял опасности.
— Я… Я просто смотрела, — сказала она несмело.
— Странно, что молодая женщина интересуется такими вещами да еще и приходит сюда одна, — заметил мужчина и, подумав секунду добавил: — Впрочем, если позволишь, я покажу тебе, что тут есть. Здесь, Внизу, тебе лучше быть с кем-нибудь. Меня зовут Эндрю Шоу.
— Джилли… Джилли Адамс. — Она пожала протянутую руку, чувствуя себя в какой-то неестественной, комической ситуации: последний час она пробиралась от одного укрытия к другому в страхе за свою жизнь, а первый же человек, которого она встретила, оказал ей самый радушный прием.
— Я здесь Смотрителем, а ты, похоже, шпионила за Ремонтным отделом. — Его улыбка обратила слова в шутку, и Джилли тут же решила, что он ей нравится.
Во влажном воздухе ее одежда липла к телу, и когда Эндрю Шоу взял ее за руку, Джилли пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуть разбегающиеся мысли в нужное русло: она пришла Вниз только с одной целью — обследовать Ангар номер один.
Следующие полчаса Шоу объяснял ей работу отдела, водил от станка к станку, представляя ей сварщиков, токарей, сверловщиков, резальщиков, — к ее разочарованию, никто из них не отреагировал на присутствие в мастерской женщины. Затем Эндрю привел ее в свой кабинет — маленькую комнатушку с большими застекленными окнами, откуда просматривалось все помещение цеха. Одернув юбку, она села. Удивленно ее разглядывая, Шоу прислонился к стене.
— Ты не глупая девушка. Думаю, ты понимаешь, что я тоже не глуп, и теперь, может быть, расскажешь, зачем на самом деле сюда пришла?
Смутившись, она опустила глаза.
— Я слышала рассказы, — сказала она, — и хотела узнать, что происходит тут Внизу. Мне было интересно. Хотелось узнать, как вы тут живете, я имею в виду, мужчины.
— Ты рассуждаешь совершенно по-женски, — открыто рассмеялся Эндрю. — Вы никак не можете поверить, что мужчины в состоянии прожить без вас. Уверяю тебя, у нас тут все отлично. Мы целиком заняты работой, которая в основном направлена на то, кстати, чтобы вы там Наверху продолжали жить.
— Извини. — Она взглянула через окно на рабочих. Они действительно казались более-менее счастливыми. По крайней мере их работа приносила ощутимую пользу, чего часто не хватало тем, кто жил Наверху. — А Бегуны?… В твоем отделе они бывают?
— Случается, — признал он. — Я никак не могу понять, отчего.
— Может быть, жить полезной жизнью недостаточно? — предположила Джилли. — Может, им не хватает чего-то еще, но они сами не понимают, чего?
— Ты имеешь в виду женское общество? — Эндрю нахмурился. — Я этого не замечал.
— Нет, я тоже не об этом. Я хочу сказать… — Она запнулась. — Как ты чувствуешь себя здесь, Внизу, находясь все время взаперти?
— Нормально, — удивленно глядя на нее, ответил он. — Я здесь родился и всегда здесь жил. Я не чувствую себя взаперти, А как ты себя чувствуешь, Джилли?
Она отвела взгляд в сторону. Внезапно ей захотелось довериться кому-нибудь, кто моложе Иеремии, но кто так же способен понять ее точку зрения.
— Я хочу выбраться отсюда, — пробормотала она. — Наружу, в Атмосферу. — Голос ее стал выше. — Я хочу, чтобы можно было стоять на крыше без скафандра, без всего и ощущать, как на меня падает дождь. Без стен и крыш… — Она чувствовала смутно и с опозданием, что теряет контроль над собой, что по ее щекам текут слезы. — Я хочу замуж за Дэвида, хочу много детей, хочу выбраться с Фестива в какое-нибудь большое место… Континент… Хочу, чтобы можно было лежать на воздухе, спать под открытым небом, и не могу ничего этого потому что я заперта здесь, потому что мне никак не вырваться… — Ее голос поднялся до невнятного крика, но она не могла остановиться. Резкая боль встряхнула ее и вернула к действительности. Эндрю стоял рядом с ней: он ударил ее по лицу. В ужасе она глядела на него затуманенными от слез глазами.
— Ты спрашивала про Бегунов? — сказал он. — Вот так они и начинают. Извини, что мне пришлось это сделать, Джилли.
Он наклонился и поцеловал ее в губы.
После этого ей показалось совершенно естественным попросить его показать Ангар номер один, и он без колебания согласился. Никто не делал из этого тайны, хотя далеко не все знали о его существовании. Эндрю признался, что его заинтриговал ее интерес к Ангару, хотя она и не могла объяснить, что надеется там найти. Для него самого это место было чем-то вроде музея.
Они взобрались по спиральной лестнице у грубой каменной стены, отмечавшей подземную границу Фестива, прошли через незапертые двери и, держась рядом, принялись осматривать древние чудеса Ангара номер один.
Там хранились машины, много машин, огромных и непонятных, напоминающих Джилли тараканов, что водились Наверху в пищеблоках, но в своем техническом совершенстве гораздо менее отталкивающих. Стоя под чудовищем на колесах с длинными изящными лопастями наверху, Джилли решила, что оно даже красиво. О назначении машин она могла только догадываться, но было ясно, что они не относятся к обычному оборудованию Фестива. Автономные, подвижные машины, созданные совсем не для помещения, где они сейчас хранились. Они были созданы для Атмосферы, для того, что Снаружи.
Джилли и Эндрю бродили среди машин, пытаясь угадать, для чего они предназначены, и в самом конце Ангара, где высокие стальные двери отгораживали помещение от Наружной Атмосферы, они нашли длинное низкое устройство.
— Это лодка, — произнесла Джилли уверенно, вспомнив рассказы Иеремии. — Для передвижения по морю.
— Зачем? — спросил Эндрю.
Джилли взглянула на него с сожалением: он просто не умел мечтать, как она. Другими словами, он не подойдет…
Через полчаса они расстались у основания лестницы к наземному уровню, Джилли протянула руку, прощаясь.
— Прощай, Эндрю.
— Прощай, Джилли. Заходи в любое время…
— Спасибо, — сказала Джилли. — Мне может понадобиться твоя помощь. Возможно, скоро, — с надеждой добавила она.
— Не исключено, что… Скоро у меня будут неприятности из-за того, что я сделал в кабинете… Нас видели много людей. Не знаю, что на меня нашло. Я член Стабилизационной партии, понимаешь… Должен оказывать пример…
— Эндрю, тебе следует оставить партию, — весело сказала Джилли. — Ты не их тип.
Чтобы убедить Дэвида, потребовалось много времени, но Джилли не отступала, снова и снова подчеркивая логичность теорий Иеремии, которые, похоже, подтверждались и ее собственными наблюдениями, тем значительным фактом, что Совет перестал записывать данные радиации.
— Уверяю тебя, это безопасно, Дэвид, — твердила она. — Это то же самое, что дышать воздухом Фестива.
Огни мигнули, и комната вздрогнула от еще одного землетрясения. Толчки, сотрясавшие Фестив всю прошлую неделю, достигли невиданной ранее силы, и Джилли охватило чувство срочности; она хотела убедить Дэвида и через него повлиять на Совет раньше, чем учащающиеся аварии энергоснабжения вызовут панику у населения. Или, если это не удастся, ей, возможно, нужно будет показать пример самой…
Перемены в ее Секторе бросались в глаза. Проходя по коридорам, люди недоверчиво поглядывали на стены и вздрагивали при каждом толчке. Несколько раз, когда наступало временное затемнение, происходили вспышки массовой истерии. Джилли на время перевели сестрой в Медцентр, где она работала бок о бок с квалифицированными врачами, и ее сильно тревожило увеличившееся за последнее время количество больных, что обращались за снотворными и психиатрической помощью.
— Но ты-то откуда знаешь, что это безопасно? — вновь спрашивал Дэвид. Он явно хотел поверить ей, но сама мысль о том, что нужно будет впустить в легкие необработанный, неочищенный воздух Наружной Атмосферы, вставала перед ним непреодолимым умственным барьером.
Наконец терпение Джилли иссякло.
— Я докажу тебе! — выкрикнула она. — И вот что я тебе еще скажу: я могу найти человека, который согласится пойти со мной, если он узнает то, что знаешь о Совете ты. Ты трусишь, Дэвид. Так вот, чтобы доказать тебе, я выйду на крышу без скафандра, а ты будешь смотреть.
— Я не позволю тебе, — пробормотал он.
— Попробуй меня остановить!.. А потом, когда я пройдусь по крыше при всех, кого только смогу собрать, я отправлюсь Вниз, чтобы взять ту лодку, и, если ты не пойдешь со мной, я найду кого-нибудь еще! — закончила она, чуть не плача, и, с презрением взглянув на растерянное лицо Дэвида, выбежала из комнаты.
Он догнал ее всего в двух этажах от крыши. В этом месте монолит каменной стены нарушался одним из немногих на Фестиве окон. Джилли остановилась и, вытянув шею, взглянула на штормовое небо над противоположной стеной. Внизу виднелось потолочное окно Иеремии, а за ним можно было разглядеть фигуру старика, расхаживающего по комнате. Джилли оказалась как раз у единственного на ровной крыше колодца, через который вылетали и возвращались голуби и из-за которого было столько споров. Кто-то схватил ее за руку.
— Не делай глупостей, Джилли. — Дэвид пытался придать голосу успокаивающую интонацию, но сквозь нее прорывалась беспомощная тревога.
Она попробовала высвободиться, но Дэвид держал ее крепко, Стала собираться небольшая толпа любопытных. Мужчины и женщины, улыбаясь, обступали их все ближе и ближе.
— На нас обращают внимание, — прошипела Джилли, вырываясь. — Отпусти меня немедленно!
— Меня не интересует, что они подумают, — громко ответил он, с вызовом оглядывая лица вокруг. — Я не позволю тебе убить себя.
Тут Джилли бросило на пол, и на мгновение она подумала, что Дэвид потерял контроль над собой. Но, упав, она почувствовала, как вздрагивает под ней пол, и в этот момент поднялся крик. Кто-то упал на нее сверху, прижал к вздымающемуся полу, и, повернув голову, она обнаружила лицо Дэвида рядом со своим.
— Землетрясение! — прокричал он, хотя это и так было ясно. — Сильное!
В глазах его застыл страх. Джилли попыталась подняться, но тут еще один толчок встряхнул Фестив до самых его уходящих в океан корней, и она снова упала, обхватив голову руками, прислушиваясь к крикам, плачу и бьющемуся звуку в собственном горле, что сливались в едином голосе всей колонии, словно этим воплем люди надеялись отпугнуть чудовище-Землю, разрушающее остров.
В неожиданно наступившей затем тишине даже звук отваливающейся штукатурки и падающих с потолка камней казался громким. Пол перестал дрожать. Джилли поднялась на ноги, поискала глазами Дэвида и увидела, что тот тоже встал, потирая руками голову. Он на нее не глядел, и Джилли почувствовала укол раздражения от того, что Дэвид не обеспокоен ее состоянием, затем заметила выражение его лица. На нем застыл обнаженный страх: Дэвид, не отрываясь, смотрел на окно, и, проследив за его взглядом, Джилли увидела, как отваливаются куски от треснувшего стекла…
Большие клубящиеся облака мгновенно заполнили коридор. Джилли заметила, как женщины и мужчины прижимают руки к горлу в судорожных попытках вздохнуть. Хриплые крики и сдавленный кашель людей смешались в неразборчивый шум. Сдерживая дыхание, Джилли подхватила Дэвида и бросилась прочь от окна. Вскоре зазвучал аварийный сигнал, но они уже добрались до комнаты отдыха и метнулись внутрь, захлопнув за собой дверь. Через какое-то время послышался топот одетых в скафандры людей из Спасательной Службы, бегущих к месту аварии, чтобы запечатать пролом и эвакуировать пострадавших. В наступившей затем тишине Дэвид мрачно взглянул на Джилли.
— Вот тебе твои теории, — сказал он суровым тоном и закашлялся. Лицо его покраснело, по щекам текли слезы.
Реплика не требовала ответа, и Джилли промолчала, думая о людях, оставшихся в коридоре. Поспеют ли к ним спасатели?…
— Мне нужно в Медцентр, Дэвид, — сказала она наконец. — Там сейчас будет много работы.
— Подожди немного. Пусть спасатели залатают окно и очистят воздух. Тогда можешь идти к себе в Медцентр, а я займусь Иеремией и пришлю бригаду строителей. Ничего этого не случилось бы, если бы ты не убедила меня оставить его в покое. Господи, нам еще повезло, что не треснула стена. Весь сектор в этой области крайне ненадежен.
Они сидели молча, не глядя друг на друга, пока не прозвучал сигнал отбоя тревоги.
Джилли постучала в дверь Иеремии и, услышав голос Дэвида, вошла. В комнате царил беспорядок, на полу валялась осыпавшаяся штукатурка. Иеремия, сгорбившись, сидел в кресле. Дэвид стоял в нерешительности: очевидно, он уже собирался уходить.
— Сколько человек умерло? — спросил он строго, взглянув при этом на старика.
Джилли ответила не сразу:
— Двое. Но…
— Двое! — повторил Дэвид. — Два человека умерли только из-за сентиментальности Комитета по отношению к этому старику. Что еще можно добавить, Джилли? Короче, я сказал ему, чтобы он складывал вещи и перебирался в другое помещение на время строительства. Потом он сможет вернуться. Это единственное, что я могу сделать. Но я не виню его — только себя и Комитет.
Иеремия с трудом поднялся и надел дыхательную маску, потом взобрался к окну в потолке и впустил вернувшихся голубей. Вместе с электронными птицами в комнату ворвались несколько кубов белой Атмосферы.
— Ты только посмотри, — заметил Дэвид. — Я думаю, он все время знал. Каждый день он видел, как эта гадость попадает в комнату и никому не сообщал. Он слишком увлечен своим занятием, чтобы беспокоиться о Фестиве.
Иеремия оторвался от проверки птиц и поднял взгляд.
— Я не думал, что это имеет значение, — сказал он тихо. — Так не всегда бывает, только когда Снаружи штормит, летом. Я полагал, что это туман. Все знают, что генераторы там, Внизу, работают неважно, и я догадался, что давление внутри Фестива чуть ниже чем Снаружи, кроме того, тут холоднее. Я думал, что это конденсируются водяные испарения. — Он с мольбой взглянул на Джилли и пробормотал; — Как пар над котелком…
— Чушь! — отрезал Дэвид. — Ты просто придумываешь себе оправдания. Это ничего тебе не даст.
— Дэвид… — начала было Джилпи.
— И ты тоже! Ты веришь во что хочешь, как все женщины. Ты игнорируешь факты… Двое умерли, не забывай. Я сам мог умереть… Ведь я едва дышал. Я убедился на собственном опыте. И очевидно, мне тоже следует обратиться к врачу: один бог только знает, сколько яда я принял в легкие.
— Можешь не беспокоиться, Дэвид.
— Что?
— В твоих легких нет яда. Я только что из Медцентра. Те двое умерли не от отравления: у них было слабое сердце. Все остальные совершенно здоровы.
— О чем ты говоришь? — покраснев, зло спросил Дэвид. — Ты хочешь сказать, что мне померещилась эта белая отрава? Я же говорю тебе, что едва дышал. Я чуть не задохнулся, ты сама видела.
— Видела… Но ты задыхался вовсе не потому, что Атмосфера отравлена: когда ты заметил, что окно разбилось, у тебя рефлекторно сжалось горло. То же случилось и с остальными. Массовый психоз. Ты настолько привык считать Атмосферу ядовитой, что твой мозг принимает это за истину и не позволяет тебе дышать.
— Тогда что там было такое белое? Мы оба видели это.
Джилли улыбнулась:
— Пар, как и сказал Иеремия…
— Нет уж, я предпочитаю верить своим глазам. Я видел, как люди умирали, вдыхая эту дрянь. Сколько раз тебе говорить, что никто не может жить Снаружи?
Иеремия поднял взгляд, глаза его светились радостью.
— Кое-кто может, — сказал он. — Посмотри!
Брови Дэвида невольно поднялись, когда он перевел взгляд с трепыхающегося существа в руке Иеремии на ряд неподвижных выключенных птиц, сидящих на трубчатой перекладине.
— Конечно, у меня не очень точные копии, — заметил Иеремия, — но достаточно точные, чтобы обмануть этого птенца.
Воркующая птица с интересом разглядывала их живыми яркими глазами.
— Не знаю… — пробормотал Дэвид. — Ей-богу, просто не знаю. Может, вы правы. Я не знаю…
Джилли поглядела на него раздраженно и беспомощно:
— Но какие еще доказательства тебе нужны? Ты же сам видишь. Это как раз то, чего мы ждали. Такое доказательство можно предложить членам Совета, а если они не станут слушать, если они хотя бы сделают попытку скрыть новость, мы перевернем Фестив с ног на голову, рассказав людям правду. Мы сможем жить так, как должны: на воздухе, без боязни радиации или какого-нибудь загрязнения. Если в Атмосфере могут жить птицы, то и мы сможем. Ты только представь себе, Дэвид! Мы сможем уехать отсюда, может быть, завтра. Люди увидят нас и пойдут за нами. А если Совет и другие трусы Внизу хотят остаться, это их дело. Но они не могут отобрать у людей шанс на нормальную жизнь.
Дэвид в нерешительности разглядывал птицу.
— А вдруг они не смогут заставить себя дышать Атмосферой даже после того, как мы покажем им птицу? Мы слишком долго прожили на Фестиве, Джилли…
Иеремия, теряя терпение, следил за их разговором. Взгляд его пробежал по маленькой комнате, задерживаясь на каменных стенах, жалком окошке над головой, кучах мусора на полу, потрескавшемся потолке, старой мебели. Он слышал шипение воздуха в трубах, приглушенные шаги и разговоры в коридоре. Принюхиваясь, он по-новому воспринимал запахи Фестива, хотя за долгую жизнь его нос, казалось, должен был к ним привыкнуть. И внезапно Иеремия понял, что все это, все эти впечатления, накопленные в течение жизни, стоят так мало…
Он отпустил голубя. Тот выпорхнул из его рук, перелетел через комнату, уселся на жердочку и с любопытством посмотрел на своих неподвижных соседей. Двигаясь с неожиданной быстротой, Иеремия схватил старый алюминиевый стул и швырнул его в окно на потолке.
— Ну, Дэвид! — закричал он, стоя под остатками стекла в сочащемся сверху белом тумане. — Дыши, черт тебя побери! Дыши!
И Дэвид задышал.
Автомобиль быстро и бесшумно скользил по дороге, извивавшейся серпентином среди холмов, которые временами заслоняли море от Мэна Косты.
На выходе из-за очередного поворота перед автомобилем возникла стремительно надвигающаяся белая грузовая машина с надписью золотом. Прежде чем Мэн Коста успел что-либо предпринять, все поглотила вспышка в виде луча.
Мэн Коста затормозил так резко, что его автомобиль вылетел на встречную полосу, чудом избежав столкновения. Мэн оставил свою машину на обочине и пошел к грузовику, застывшему на краю обрыва.
Шофера в кабине не было!
— Ух, еще бы немного — ив лепешку, — пробормотал Мэн Коста, поежившись. Затем он возвратился к своему автомобилю и продолжил путь.
«Хорошенькое начало для отпуска», — подумал он. По спускавшейся с холма дороге навстречу ему бежали, подавая знаки, двое мужчин в комбинезонах. Мэн затормозил, и один из них приблизившись, спросил:
— Вы не видели белый грузовик?
— Который чуть не раздавил меня? — с иронией в голосе прервал его Мэн Коста. — Ваш грузовик там внизу, за поворотом, на краю обрыва.
Сдерживая себя, чтобы не выругаться, он перевел свое внимание на дорогу и так рванул с места, что покрышки его машины противно завизжали.
Но уже несколько часов спустя Мэн Коста не смог бы с уверенностью сказать, произошло ли это на самом, деле или пригрезилось.
Он открывал глаза очень медленно, удивляясь, что может делать это. Не двигаясь, мысленно окинул взглядом свое тело, в котором боль, как фантом, иногда вызывала биение вен. Затем боль ушла.
Живой! Он был живой!
Последнее, что он помнил, был грузовик, мчавшийся навстречу его автомобилю. Сейчас, когда глаза были открыты, он видел больничную палату и несколько лиц, склонившихся над ним
— Поднимитесь, — приказал ему голос.
Сделав небольшое усилие, сел на кровати. Теперь он понял, почему все воспринимал таким странным: зрение изменилось — он видел цвета, которые раньше не замечал. Слух также функционировал по-другому, с большей остротой.
Сев, он обнаружил, что и тело его стало другим и руки — другими;
что сам он, как кукла, очень похожая на то, чем он был раньше, но все же не абсолютно…
Кожа была покрыта порами и волосами, но это были поры и волосы не человеческой кожи…
— Как вы себя чувствуете? — прервал его мысли тот же голос, но интонация выла уже менее властной.
— Я чувствую себя странно, — ответил он и осекся, не узнав своего голоса.
— Это естественно, но вы не волнуйтесь, сейчас вам все объяснят. Однако давайте-ка вставайте! Походите! Посмотрите в окно!
Он подчинился и почувствовал силу и гибкость новых конечностей.
Направляясь к окну, бросил взгляд в зеркало и едва узнал себя. Он был раздет и, казалось, ничем не отличался от любого другого раздетого человека.
И все же он заметил отсутствие выражения в глазах, натянутость кожи на мышцах, чрезвычайно замедленный темп дыхания. Он мог бы сойти за Человеческое существо, но при внимательном осмотре больше напоминал манекен,
Он подошел к окну, и человек, который говорил с ним, положил
ему руку на плечо; прикосновение ткани белого халата к коже вызвало целый ряд ощущений и воспоминаний.
Человек в белом халате, не замечая, как он встрепенулся, продолжил:
— Перед вами открывается новый мир, мы вас спасли от смерти, и возможно, вы будете первым человеком, который никогда не умрет. Эти слова скорее привели его в замешательство, чем успокоили
— А сейчас одевайтесь, затем мы вам все объясним.
Двое в белых халатах готовились к беседе.
— Он не должен знать, что является копией
— Конечно! Мы внушим ему, что трансплантировали его мозг — это легче понять
— Необходимо также убедить его и в том, что нельзя выходить за пределы виллы, что мы будем наблюдать за ним, ибо есть опасность, что новое тело может отказать Он не должен иметь никаких контактов с внешним миром.
Его привели в какой-то кабинет. За овальным столом расположились семь человек; три кресла оставались пустыми. Ему предложили сесть. Все с интересом смотрели на него.
— Господа, позвольте представить вам Мэна Косту, — начал человек а белом халате. — Господин Коста, представляю вам правление компании «Вечность», специализирующейся на страховании жизни Вы первый, кто прибегнул к реанимационным услугам нашей компаний. ВЫ погибли в автомобильной катастрофе. Да-да! Не удивляйтесь, погибли. Наша реанимационная бригада доставила сюда труп, с тем, чтобы трансплантировать ваш мозг, жизнедеятельность которого поддерживалась генератором псевдомозговых волн. Нет-нет, не пытайтесь понять это. Дело в том, что вы находитесь в экспериментальном прототипе искусственного тела, в которое мы пересадили ваш моэг. У тела, обладателем которого вы стали, имеются еще некоторые недостатки, однако, используя мой метод, его можно будет улучшать, трансплантируя ваш мозг в новые тела, более совершенные. Одним словом, вы бессмертны.
Пораженный, Мэн Коста молча слушал монолог специалиста и чувствовал, что присутствующие улыбаются, а глаза их прикованы к его коже…
— Но здесь есть одна деталь, — продолжил говоривший. — Вы должны находиться под контролем «Вечности» до тех пор, пока не оплатите все счета, — вы ведь сделали только два месячных взноса
— Хорошо, — согласился Мэн Коста, силясь припомнить, когда это он обращался к услугам этой компании. — У меня есть счет в банке, и я мог бы оплатить…
— Нет, нет, — прервал его собеседник, в то время как остальные заговорщически переглянулись. — Эти деньги трогать нельзя — никто не должен знать, что вы живы, так же как никто и не подозревает, что вы мертвы.
— Ваша семья считает, что вы находитесь в поездке, — пояснил другой из присутствующих.
— Вы будете работать на «Вечность», и заработанное вами пойдет на оплату наших услуг. Но вы не будете общаться с внешним миром до тех пор, пока ваше тело не станет функционировать отлично — помните, что оно представляет лишь экспериментальную модель.
— То есть я не смогу выйти отсюда?
— Ну почему же… Вы сможете выходить в парк «Вечности», посещать спортивный комплекс, но сейчас вам нельзя ни приближаться, ни разговаривать с кем бы то ни было из тех, кто не работает в компании. Каждый день вы будете проходить медицинский осмотр. Помните, что мы спасли вас от смерти, и наслаждайтесь жизнью.
«Что означает все это? Похоже на какой-то кошмарный сон» Он ущипнул себя и, сжимая свою новую кожу, почувствовал, что она какая-то странная. Однако место, где он себя ущипнул, заболело — значит, он не спал.
«Он должен выйти отсюда, повидаться с семьей, оплатить то, что задолжал этой странной компании.
Что это за вечная жизнь? Являться лабораторной мышью, помогая совершенствовать тела, которыми наверняка будут пользоваться те, кто в состоянии платить сказочные суммы, в то время как другие…» В его сознании еще раз возникла картина катастрофы, он помнил каждую деталь, но не само столкновение, а все, что произошло за мгновение до этого: в грузовике, несшемся ему навстречу, не было шофера, а надпись, сделанная на нем золотыми буквами, гласила: «Вечность»
Теперь только до него дошло, что смерть его произошла не в результате несчастного случая, а была подстроена для замены тела, Дабы завоевать их доверие, он притворился, что уступил. На вилле было неплохо. Каждый день, пройдя медицинский осмотр, во время которого его подвергали многочисленным проверкам, он выходил в парк, посещал гимнастический зал, отдыхал, гулял, плавал в бассейне.
Основное внимание на осмотрах уделялось не психологическому, а физическому его состоянию, то есть не тому, был ли он доволен своим положением или нет, а тому, отвечает ли его здоровье должному уровню и насколько гармонично развито его тело.
Прогуливаясь, он наблюдал за тем, как въезжали на территорию виллы и как покидали ее автомобили и грузовики, изучал маршруты, которыми каждый день пользовались остальные обитатели виллы. Из окна своей комнаты он приметил дороги, подходившие к ограде. Если бы ему удалось выйти незамеченным, он пересек бы рощу, добежал до шоссе и попросил бы кого-нибудь подбросить его до ближайшего населенного пункта, откуда смог бы позвонить семье.
Мэн Коста дождался-таки подходящего момента: когда ворота в парк открылись, выпуская грузовую машину химчистки, он, обманув бдительность охранников, побежал за ней на своих прекрасных новых ногах Никем не замеченный, проскользнул вдоль ограды виллы, достиг рощи и бросился бежать со скоростью чемпиона. Темп сбавил только когда добежал до шоссе.
Кто бы ни посмотрел на него сейчас, не заметил бы ничего странного в его облике — в спортивном костюме он походил на тренирующегося человека. Услышав сзади шум мотора, он оглянулся и жестом попросил водителя остановиться. Машина затормозила, и водитель пригласил его сесть. Это был мужчина лет сорока, спокойный на вид. Когда автомобиль тронулся с места, водитель спросил, не глядя в сторону пассажира:
— Вы курите?
— Нет, — последовал ответ.
— А я закурю, если позволите.
— Конечно!
— Будьте любезны, дайте сигареты, они в «бардачке» Сигареты были переданы, и водитель опустил левую руку в карман пальто, чтобы достать зажигалку. Вместо нее он вытащил пистолет и дважды выстрелил в Мэна Косту. Тот завалился вперед, лишившись таким образом второй жизни.
Автомобиль развернулся и направился к вилле компании «Вечность».
— Это сложный пациент, ему удалось все-таки обмануть нас.
— В следующий раз мы должны быть осторожнее. Я даже думать не хочу, что бы произошло, если бы копия встретилась с оригиналом.
— Это доказывает, что мы поступили правильно, выбрав для начала человека обычного, среднего достатка, а не одного из тех миллионеров, которые ожидают своей очереди, чтобы поменять тело.
— Специальных законов, определяющих, кто является настоящим человеком, пока еще нет, а наличие копий действующими законами не оговаривается.
— Представляете, доктор, если бы этот взял свои деньги в банке… И он смог бы это сделать, ведь он не имитирует настоящую подпись, а просто подписывается.
— А эта его любовница, как там ее? Ах, да — Диана… Хотел бы я видеть их встречу, хе-хе.
Люди в белых халатах, потягивая коктейли, разговаривали на одной из террас виллы «Вечность» Наконец тот, кто, похоже, был старшим, поднялся и произнес:
— Итак, за работу. Начнем все с нуля.
Он открывал глаза очень медленно, удивляясь, что может делать это. Не двигаясь, мысленно окинул взглядом свое тело, в котором боль, как фантом, иногда вызывала биение вен. Затем боль ушла.
Живой! Он был живой!
Последнее, что он помнил, был грузовик, мчавшийся навстречу его автомобилю…
Я искал тебя повсюду… как это всегда бывает. Я создан таким образом, что всегда хочу соединиться с тобой. И вот я вижу тебя в большом зале, где идет представление. Ты проходишь и садишься рядом с М.М. Я тебя вполне понимаю — другого свободного кресла там нет. Улыбаясь, ты вступаешь с ним в разговор. Из вежливости, я думаю. Но я обеспокоен. Средства массовой информации сделали этого М.М. слишком популярным, несмотря на то, что он внутренне совершенно пуст: без сердца, разума, чувств, без самостоятельности. К тому же он занимает пост ГЛАВНОГО ЗАВЕДУЮЩЕГО, и мне очень трудно соперничать с ним. Поэтому я боюсь, как бы он не отбил тебя у меня.
Я стою на улице и смотрю на вас в полуоткрытое окно. В зале темно. Но ваши фигуры ясно выделяются на фоне освещенной сцены. Я вижу, как ты с ним кокетничаешь, и он отвечает тебе тем же. Вдруг он встает, собираясь уйти, видимо, потому что у него назначены срочные дела. Показывает на свои часы, как будто просит извинить его. «Ах! Наконец-то уходит», — думаю я. Но ты берешь его за рукав и говоришь с ним шепотом, и тебе безразлично, что вас видят все люди в зале. По твоим жестам я понимаю — ты убеждаешь его остаться и пойти на работу позднее. Внутренне я очень огорчен, но все-таки оправдываю тебя. Я знаю, что ты общительна, непосредственна, полна дружелюбия, и тебя часто неправильно понимают.
Ты убедила его, и он снова садится рядом с тобою. Теперь я должен найти какой-то способ войти в зал, по крайней мере для того, чтобы быть в курсе событий. Конечно, я испытываю унижение, потому что такое положение не достойно моего характера и нашей любви. Ревновать и следить за тобой…
Пытаясь найти вход, я огибаю здание и натыкаюсь на троих моих знакомых, среди них и П.П. - мой приятель, встречи с которым трудно избежать. Он сообщает, что мы с ним должны пойти на какое-то заседание, а я отвечаю ему, что это невозможно: «Я должен войти в зал и посмотреть представление». — «Зал битком набит, ни войти, ни выйти, ты и шага не сможешь ступить», — говорит он мне привычным самоуверенным тоном, не терпящим возражений. Я вынужден последовать за ним из страха, как бы он не догадался о моих истинных мыслях и чувствах и из-за боязни выглядеть смешным в их глазах.
Пока мы идем среди ночи по улицам, все больше и больше отдаляясь от места, где осталась ты, я вдруг нахожу удобную возможность убежать от них. Я бегом возвращаюсь и оказываюсь опять в той же самой позиции возле того окна, где стоял вначале. И вот я вижу М.М., шепчущего тебе что-то на ухо чересчур близко, а точнее — его рот прилип к твоему уху, а ты смеешься. Он разговаривает с тобою прилепленным к твоему уху ртом, и это тебя совсем не смущает! Ты улыбаешься! Я понимаю, что он предлагает тебе уйти куда-то, побыть вдвоем, поговорить. Ты согласна. Вы встаете посредине представления, а я слежу за вами в полуоткрытые ставни окна. Высчитываю, сколько времени вам понадобится, чтобы добраться до выхода, и направляюсь туда, чтобы, будто бы случайно, как бы невзначай, встретить вас. Я не хочу, чтобы ты догадалась, что я шпионю за тобой, потому что ты рассердишься, и я могу упасть в твоих глазах.
Я подхожу как раз в тот момент, когда вы выходите из дверей. Я собираюсь сказать ему «катись» в надежде, что он уйдет. Однако когда я приближаюсь к нему, не успев даже раскрыть рта, он бросает мне:
— Катись.
Но ему совершенно не подходит это слово, не идет ему такая фразеология, потому что он не смельчак. Слово выходит из его уст серым и бесцветным.
— Катись! — произношу я тоном, не терпящим возражений.
И раз он сразу не «катится», хватаю его и бросаю на пол. Беру тебя за руку, и мы уходим. Но удаляясь, я постепенно понимаю, что недостаточно поддал ему, мой гнев еще не прошел. Оставляю тебя на мгновение, возвращаюсь и спрашиваю его:
— Значит, ты осмелился сказать мне «катись»?
Мне было наплевать на то, что он ГЛАВНЫЙ ЗАВЕДУЮЩИЙ. Я сильно его толкнул. Кувыркнувшись пять раз, он падает с ужасным ревом и оглушительным шумом. Он разбивается вдребезги. Из него вылетает множество пружин, винтиков, гаек, цепочек и лампочек. И еще целая охапка проводов, блоков, светильников, механизмов, которые взрываются и тотчас же сгорают, испуская пламя и дым.
Присутствующие бегут сообщить ПОЛИЦИИ и ПОЖАРНОЙ СЛУЖБЕ о происшедшем. Ты осуждаешь меня за мой поступок. Я чувствую себя глубоко несчастным, потому что могу потерять твою любовь из-за пустяка, из-за того, который ничего не стоил.
Ты начинаясь, горбясь, удаляться и советуешь мне сделать то же самое, чтобы другие подумали, что мы старики, и подозрения их не пали на нас. (Уже прибыли полицейские и нашли М. М.). Я объясняю тебе, что твоя идея, конечно, очень разумна, однако, ели мы сгорбимся, то не сможем бежать быстро, и нас схватят. При этом я ощущаю: все, что произошло, немного отдалило нас, и я с силой тяну тебя вслед за собою…
Убегая и отрываясь от преследователей, я ощущаю, как понемногу исчезает твоя враждебность. Ты кладешь свою руку в мою, я чувствую, как твои пальцы гладят мою ладонь, и ты слегка склоняешь голову к моему плечу. Неожиданно ты поворачиваешься и улыбаешься мне. Отдаешься мне с нежностью и большим доверием, чем раньше. Я чувствую, как волна энергии переходит из твоего тела в мое, заполняя мои члены, провода и аккумуляторы большим количеством энергии.
Да! Ты — мой генератор, ты — зарядка для моих аккумуляторов. И ты будешь моей навсегда, потому что я хочу, чтобы ты заряжала только меня и никого другого. Это любовь, не шутка! Если кто встанет на моем пути, я сожгу его одним электрическим разрядом, вдребезги разобью его взрывной волной так, что лампочки будут летать в воздухе… Мы с тобою вдвоем сотворим чудеса, радость моя, вот увидишь! Камни оживут и заулыбаются, металлы расплавятся под одним моим взглядом, желанные предметы сами будут идти к нам в руки, голые деревья зазеленеют и зацветут в самую лютую стужу, мы пробьем брешь во времени — убежище для нашей любви и т. д. и т. д., — не мое это дело, перечислять все это. Я оставляю это занятие ученым, поэтам и писателям научной фантастики. Повторяю тебе, мы с тобой вдвоем натворим много чудес, радость моя, вот увидишь!
«ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! ВАЖНОЕ СООБЩЕНИЕ ВСЕМ РОБОТАМ-ПОЛИЦЕЙСКИМ: РОБОТ-РАБОЧИЙ ИЗ-ЗА ПОВРЕЖДЕНИЯ НАХОДИТСЯ ВНЕ КОНТРОЛЯ И НАРУШАЕТ ВСЕ ПРАВИЛА. ОН УНИЧТОЖИЛ ГЛАВНОГО ЗАВЕДУЮЩЕГО И УКРАЛ ГЕНЕРАТОР ТИПА Н.К. ОН ОСОБО ОПАСЕН, ПОСКОЛЬКУ СОЕДИНЕН С ГЕНЕРАТОРОМ И ИМЕЕТ ОГРОМНЫЙ ЗАПАС ЭНЕРГИИ. УЖЕ ВЫВЕЛ ИЗ СТРОЯ БОЛЬШОЕ ЧИСЛО РОБОТОВ-ПОЛИЦЕЙСКИХ. ПРИКАЗ: КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ РАЗЫСКАТЬ РОБОТА-РАБОЧЕГО И ГЕНЕРАТОР И (ЕСЛИ ВОЗМОЖНО) УНИЧТОЖИТЬ ИХ НА МЕСТЕ»
Планета очищает сама себя. Это нужно помнить в те моменты, когда мы бываем слишком довольны собой. Процесс исцеления естествен и неизбежен. Действие ветра и дождя, приливы и отливы, могучие реки, прочищающие задушенные, вонючие озера, — все это естественные ритмы, здоровые проявления вселенской гармонии. Конечно, мы тоже участвуем в этом процессе и делаем все от нас зависящее, чтобы его ускорить. Но мы лишь вспомогательная сила, и знаем это. Знаем, что не следует преувеличивать значение нашей работы. Гордыня — не просто грех: это глупость. И мы не обманываемся насчет важности нашей работы. Если бы нас здесь не было, планета исцелилась бы сама через 20–50 миллионов лет. Наше присутствие, по существующим оценкам, сокращает этот срок немного больше чем наполовину.
Одной из наиболее серьезных проблем прошлого был бесконтрольный выброс метана в атмосферу Метан — по газ без цвета и запаха, который иногда называют «болотным газом». Он состоит из углерода и водорода. Почти вся атмосфера Юпитера и Сатурна состоит из метана (на Юпитере и Сатурне люди никогда не жили), и незначительный процент этого газа всегда присутствовал в атмосфере Земли. Однако за ростом населения последовало соответствующее увеличение доли метана. В основном выброс метана в атмосферу происходил из болот и угольных шахт. Значительное количество добавили рисовые поля в Азии, удобрявшиеся выделениями людей и животных: метан является побочным продуктом процесса пищеварения.
Излишек метана скапливался в нижних слоях атмосферы на высоте от 10 до 30 миль над поверхностью планеты, где когда-то существовал слой озоновых молекул. Озон, состоящий из трех атомов кислорода, поглощает вредное ультрафиолетовое излучение солнца. Метан реагировал со свободными атомами кислорода в стратосфере, из-за чего значительно сократилось количество этого газа, необходимого для формирования озона. Кроме того, в результате реакций метана в стратосфере появился водяной пар, который еще больше сократил количество озона. Это вызванное метаном истощение озона в стратосфере привело к постоянной ультрафиолетовой бомбардировке поверхности Земли, следствием чего стало широкое распространение рака кожи.
Большой вклад в увеличение количества метана внес одомашненный скот. По данным Департамента сельского хозяйства США одомашненные обитатели Земли конца XX века вырабатывали более 85 миллионов тонн метана в год. Однако никто не пытался пресечь деятельность этих опасных животных. Вас забавляет мысль о том, что мир уничтожили стада «пускающих ветер» коров? Людям конца XX века, видимо, было не до смеха. Впрочем, последовавшее вскоре вымирание домашних животных в какой-то степени замедлило разрушительное действие этого процесса.
Сегодня нам нужно ввести цветные составы в крупную реку Эту задачу поручили Эдит, Брюсу, Полю, Элейн, Оливеру, Рональду и мне. Большинство членов нашей группы уверено, что мы на Миссисипи, хотя есть также основания полагать, что это Нил. Оливер, Брюс и Эдит считают, что это скорее всего Нил, а не Миссисипи, но они подчиняются мнению большинства. Перед нами широкая, глубокая река местами черного, а местами зеленого цвета. Цветные составы подготавливаются с помощью компьютера на большом заводе на восточном берегу, построенном предыдущей командой восстановителей. Мы наблюдаем за прохождением составов: сначала вводим красный, потом синий и желтый. У них разная плотность, и поэтому они образуют в воде параллельные полосы, растягивающиеся на многие сотни километров. Мы не знаем, действительно ли это активные вещества, то есть вещества, которые должны растворять загрязнители, устилающие речное дно, или это просто маркеры для химического анализа с помощью спутниковой системы на орбите. Нам необязательно понимать все, что мы делаем, до тех пор, пока мы строго следуем инструкциям.
Элейн в шутку предлагает искупаться.
— Это безумие, — отвечает Брюс. — Река славится обитающей здесь хищной рыбой, которая мгновенно обгладывает тело до костей
Мы все смеемся. Рыба? Здесь? Какая рыба может быть опаснее, чем сама река? Вода с легкостью съест наши тела, а возможно, и кости тоже. Вчера я записал на листке бумаги стихи и бросил листок в воду Он исчез мгновенно.
Вечерами мы бродим по берегу и ведем философские дискуссии Закаты на этом берегу всегда окрашены оттенками фиолетового, зеленого, алого и желтого цветов. Иногда, когда особенно красивая комбинация газов преображает солнечный свет, мы встречаем это событие бурным ликованием. Мы всегда оптимистично настроены и веселы, и нас никогда не угнетает то, что мы находим на этой планете Даже разрушение может быть формой искусства, разве не так? Не исключено, что это одна из величайших форм искусства, поскольку разрушение поглощает среду, пожирает свои собственные эпистемологические основы, и в этом возвышенно-аннигилирующем броске назад, на свои истоки, оно значительно превосходит по нравственной сложности формы всего лишь продуктивные. То есть трансформирующее искусство я ценю гораздо больше, чем созидательное. Я понятно излагаю? В любом случае, поскольку искусство облагораживает и возвышает души тех, кто его понимает мы возвышены и облагорожены условиями на 3емле Мы завидуем тем, кто в совместном труде создал эти уникальные условия, прекрасно понимая, что мы всего лишь обмельчавшая душой раса, живущая в неинтересную, последнюю в истории человечества эпоху. Нам не хватает динамичного величия наших предков и энергичности, что позволила им произвести подобное опустошение планеты. Этот мир — настоящая симфония. Конечно, вы можете сказать, что для восстановления планеты требуется гораздо больше душевных усилий, чем для разрушения, но вы будете неправы. Тем не менее, хотя наши дневные труды утомляют нас и оставляют без сил, мы испытываем постоянное возбуждение, потому что, восстанавливая этот мир, родину человечества, мы в некотором смысле участвуем в восхитительном первоначальном процессе разрушения. Ведь финал диссонирующего аккорда тоже часть диссонанса этого аккорда.
Сегодня мы прибыли в Токио, столицу островной империи Японии Видите, какие маленькие скелеты у граждан этой страны? Это одно из подтверждений того, что здесь действительно Япония. Известно, что японцы были невелики ростом Предки Эдварда тоже были японцами, и у него маленький рост (Эдит говорит, что у него тогда должна быть и желтая кожа, но она у него такая же, как и у всех нас Почему у него не желтая кожа?)
— Смотрите! — кричит Эдвард. — Гора Фудзияма! Это очень красивая гора, укрытая мантией белого снега На ее склонах работает одна из наших археологических групп. Они прокладывают тоннели под снегом, чтобы получить образцы отложений химических осадков, пыли и пепла XX века.
— Когда-то вокруг Токио стояло более 75 000 промышленных дымовых труб, — с гордостью говорит Эдвард, — которые ежедневно выбрасывали в атмосферу сотни тонн серы, азотных окислов, аммиака и углекислого газа. Не надо также забывать, что в этом городе было полтора миллиона автомобилей.
Многие автомобили еще сохранились, но под действием атмосферы они стали совсем хрупкими Если коснуться такого автомобиля рукой, он рассылается облаком серой пыли. Эдвард, старательно изучавший историю своих предков, рассказывает
— Нередко в безветренные летние дни плотность окиси углерода в воздухе превышала допустимый уровень в 2,5 раза. Из-за такого состояния атмосферы гору Фудзияму можно было увидеть только в один день из девяти. Однако никто не выражал недовольства.
И он продолжает рисовать нам картину того, как его маленькие предприимчивые желтые предки радостно и неустанно трудились в своем ядовитом окружении. Японцам, уверяет он, удавалось из года в год поддерживать на одном уровне и даже увеличивать валовой национальный доход, в то время как остальные страны уже начали отставать в мировой экономической борьбе из-за уменьшающейся в связи с неблагоприятными экологическими факторами численностью народонаселения. И так далее, и так далее… Через некоторое время нам надоедает бахвальство Эдварда.
— Перестань хвастаться, — говорит ему Оливер, — а то мы выставим тебя на открытый воздух.
Здесь у нас много работы. Мы с Полем управляем огромными машинами для прокладки траншей. Оливер и Рональд движутся позади, высаживая семена. Почти сразу же из земли лезут странные угловатые кусты с блестящими голубоватыми листьями и длинными кривыми ветвями. Вчера один из них схватил Элейн за шею. Он мог бы покалечить ее, если бы Брюс не вырвал его из земли. Но мы не расстроились Это всего лишь одна фаза в долгом медленном процессе восстановления. Таких инцидентов будет еще много. И когда-нибудь здесь зацветут вишневые сады.
Вот стихи, что съела река:
Уничтожение
1. Существительные: уничтожение, опустошение, катастрофа, крах, разорение, разрушение, ветшание, разгром, авария, снос, ломка, истребление, упадок, развал, потребление, разложение, забвение, ниспровержение, порча, увечье, дезинтеграция, падение, распыление, саботаж, вандализм, аннулирование, проклятье, угасание, исчезновение, обесценивание, нуллификация, распад, обломок, аннигиляция, устранение, нарушение, искоренение, ликвидация, стирание, гибель, свержение.
2. Глаголы: разрушать, ломать, крушить, рушить, громить, уничтожать, сносить, разорять, вспарывать, ветшать, истреблять, взрывать, отравлять, разбивать, потреблять, разлагать, ниспровергать, уродовать, дезинтегрировать, распылять, срывать, портить, аннулировать, разносить, бить, проклинать, швырять, гасить, обесценивать, обнулять, подавлять, давить, разбрасывать, расшатывать, топить, торпедировать, искоренять, опустошать, аннигилировать, пожирать, корродировать, стирать, ликвидировать, нарушать, разъедать, истощать, подрывать, тратить, растрачивать, вырезать, съедать, губить, обгладывать, изнашивать, истирать, долбить, сдирать, ржаветь.
3. Прилагательные: уничтожительный, разрушительный, варварский, губительный, безрассудный, беспощадный, смертоносный, пагубный, убийственный, хищный, зловещий, нигилистический, коррозионный, едкий, вредный, ядовитый, суровый.
— Я утверждаю, — говорит Этель.
— Я возмещаю, — говорит Оливер.
— Я объединяю, — говорит Поль.
— Я воссоздаю, — говорит Элейн.
— Я восстанавливаю, — говорит Брюс.
— Я собираю, — говорит Эдвард.
— Я возвращаю, — говорит Рональд.
— Я оживляю, — говорит Эдит
— Я создаю, — говорю я.
Мы переделываем. Мы обновляем. Мы чиним. Мы восстанавливаем. Мы очищаем. Мы воссоздаем. Мы обновляем. Мы перестраиваем. Мы воспроизводим. Мы спасаем. Мы реинтегрируем. Мы возмещаем. Мы реконструируем. Мы возвращаем. Мы оживляем. Мы воскрешаем. Мы настраиваем, переделываем, штопаем, налаживаем, ретушируем, поправляем, латаем, стягиваем дыры, лечим раны, укрепляем, сращиваем. Мы празднуем наши успехи энергичным призывным пением. Потом некоторые из нас уединяются.
Вот прекрасный пример проявления мрачного чувства юмора наших предков. В местечке, называвшемся Ричланд, штат Вашингтон, был промышленный комплекс, производивший плутоний для использования в ядерном оружии. Это делалось в целях «национальной безопасности», то есть для укрепления и усиления безопасности Соединенных Штатов Америки и для того, чтобы дать обитателям этой страны возможность жить беззаботно и с уверенностью в будущем. За относительно короткое время деятельность этого предприятия привела к появлению 55 миллионов галлонов концентрированных радиоактивных отходов. Вещества, из которых они состояли, были настолько «горячими», что спонтанно закипали еще в течение нескольких последующих десятилетий и сохраняли крайнюю токсичность многие тысячи лет наличие такого огромного количества опасных отходов представляло собой серьезную экологическую угрозу для довольно большой части территории Соединенных Штатов. Как же от них избавиться? Решение было найдено достаточно комичное. Промышленный комплекс по производству плутония располагался в сейсмически неустойчивой зоне, в поясе землетрясений вдоль побережья Тихого океана. Место для хранения отходов организовали неподалеку, прямо над линией сдвига пород, которая столетием раньше породила очень сильное землетрясение. На этом месте были сооружены сразу 140 железобетонных контейнеров. Неглубоко от поверхности земли и как раз в 240 футах над уровнем грунтовых вод реки Колумбия, водой из которой пользовался плотно населенный район страны. Кипящие радиоактивные отходы залили в эти контейнеры: прекрасный подарок будущим поколениям. Истинный смысл столь тонкой шутки стал понятен через несколько лет, когда в контейнерах обнаружились первые небольшие следы утечки. Некоторые наблюдатели предсказывали, что пройдет не более 10–20 лет, и от сильного жара швы контейнеров лопнут, после чего радиоактивные газы попадут в атмосферу, а жидкие отходы — в реку. Разработчики контейнеров, однако, уверяли, что их продукция достаточно прочна и выдержит по крайней мере век. Надо заметить, что этот срок составляет меньше 1 % от периода полураспада элементов, помещенных в контейнеры. Из-за перерывов в исторических записях мы не имели возможности определить, какой прогноз оказался более точным. Наши обеззараживающие бригады смогут попасть в эти пораженные районы примерно через 800 — 1300 лет. Описанный эпизод вызывает во мне беспредельное восхищение. Сколько же вкуса, сколько здорового чувства юмора было у наших предков!
Сегодня у нас выходной, так что мы можем отправиться в горы Уругвая и посетить одно из последних человеческих поселений. Видимо, самое последнее. Несколько сот лет назад его обнаружила группа восстановителей, и было принято решение сохранить поселение в первозданном виде, как музей для туристов, которые когда-нибудь пожелают увидеть планету-прародительницу. Войти туда можно через длинный тоннель из блестящего розового кирпича. Проникновению атмосферного воздуха внутрь препятствуют последовательно расположенные шлюзовые камеры. Сама деревня, приютившаяся между двумя скалистыми пиками, накрыта прозрачным сияющим куполом. Автоматические приборы поддерживают температуру внутри на постоянном, умеренном уровне. Там жили около тысячи человек. Их и сейчас можно увидеть на просторных площадях, в тавернах, в местах отдыха. Семьи, как правило, держатся вместе, часто при них собаки или кошки. Несколько человек стоят с зонтиками. Все прекрасно сохранились, и некоторые даже улыбаются. Пока еще неизвестно, почему все эти люди погибли. Некоторые умерли во время разговора, и ученые потратили много усилий — до сих пор безуспешно, — чтобы расшифровать и перевести последние слова, застывшие у них на губах. Нам не разрешается никого трогать, но мы можем заходить в их дома и осматривать имущество. Меня, как и многих других, все это волнует почти до слез.
— Может быть, именно они — наши предки! — восклицает Рональд.
— Ты говоришь глупости, — с упреком заявляет Брюс. — Наши предки, очевидно, бежали с планеты задолго до того, как эти люди родились.
Снаружи, совсем рядом с поселением, я нашел небольшую блестящую косточку, может быть, берцовую кость ребенка, а может, часть собачьего хвоста. Я спросил у нашего руководителя, можно ли мне оставить ее на память, но он заставил меня пожертвовать ее музею.
В архивах хранится огромное количество завораживающе интересной информации. Вот, например, прекрасный образец невнимания наших предков к экологическим закономерностям — сколько здесь чувствуется иронии! В океане, неподалеку от места, называвшегося Калифорнией, росли гигантские бурые водоросли, среди которых обитало обширное и сложное сообщество морских животных. У дна, на глубине 100 футов, между корневищ, удерживающих водоросли, жили морские ежи. Ими питались покрытые мехом существа, называвшиеся выдрами. Люди, жившие на Земле, истребили выдр, потому что им зачем-то «ужен был их мех. Вскоре начали вымирать бурые водоросли. Исчезали целые участки зарослей в несколько квадратных километров площадью. Это привело к серьезным коммерческим последствиям, поскольку бурые водоросли у людей высоко ценились, как и некоторые виды животных, обитавших в зарослях. Исследования морского дна выявили резкое увеличение количества морских ежей. Люди не только уничтожили их естественных врагов, выдр, но вдобавок к этому подкармливали морских ежей огромными количествами органических веществ, сбрасываемых из канализации в море. Миллионы морских ежей принялись обгладывать корневища бурых водорослей, лишая их крепления у грунта и там самым убивая растения. Когда нефтеналивные суда случайно выливали в море свой груз, многие морские ежи погибали, и бурые водоросли снова разрастались. Но такой способ контроля численности морских ежей оказался непрактичным. Предлагалось восстановить популяцию выдр, но к этому времени их осталось слишком мало Сборщики водорослей в Калифорнии решили эту проблему, сбрасывая в море негашеную известь, оказавшуюся смертоносной для морских ежей. Когда они умирали, а эти места завозили здоровые ростки бурых водорослей из других районов моря и высаживали их для разведения новых плантаций. Через некоторое время возвращались морские ежи и снова начинали поедать водоросли. И опять в этих местах сбрасывали негашеную известь. Позже, когда обнаружилось, что негашеная известь оказывает вредное воздействие на само морское дно, туда стали сбрасывать другие химикаты, чтобы как-то воспрепятствовать первоначальному воздействию. Все это требовало большом изобретательности, значительной энергии и материальных ресурсов. Эдвард считает, что в описанных действиях было что-то «японское». Этель говорит, что все эти неприятности с бурыми водорослями не произошли бы, если бы люди Земли в самом начале не истребили выдр. Как же она наивна! Она не понимает закономерностей иронии. Кроме того, ее раздражает поэзия. Эдвард теперь с ней не общается.
За последние века пребывания человека на Земле людям удалось вымостить бетоном и сталью почти всю поверхность планеты. Нам приходится разрушать эти покрытия, для того чтобы планета снова могла дышать. Было бы быстрее и эффективнее использовать взрывчатые вещества и кислоты, но быстрота ч эффективность не очень нас заботят; кроме того, есть опасения, что взрывчатка и кислоты нанесут экологии еще больший вред. Поэтому мы применяем машины с рыхлителями, которые вставляются в крупные трещины, уже появившиеся в бетоне. Куски покрытия, после того как мы их поднимаем, обычно быстро крошатся сами. Облака цементной пыли разносятся ветром по улицам городов, покрывая останки зданий тонким слоем серовато-белого порошка Эффект получается изящный и освежающий. Вчера Поль предположил, что, поднимая облака пыли, мы, возможно, тоже наносим экологии вред Эта мысль напугала меня, и я доложил о ней руководителю нашей группы Поля переведут в другую группу.
Ближе к концу они все здесь носили скафандры, похожие на наши, только более сложные. Эти скафандры валяются повсюду, словно оболочки гигантских насекомых. Наиболее оснащенные модели напоминают настоящие индивидуальные дома. Очевидно, их можно было не покидать даже для выполнения таких важных функций, как продолжение рода и деторождение. В нашем понимании именно нежелание людей Земли выходить из скафандров для выполнения этих функций послужило причиной резкого уменьшения численности населения.
Наши философские дискуссии. Бог создал эту планету Тут мы в каком-то смысле единодушны, если не заострять внимания на определении таких понятий, как «бог» и «создание». Но зачем Он принял на себя столько хлопот, создавая Землю, если в Его намерения входило сделать ее непригодной для жизни? Создал ли Он людей специально для этой цели? Или люди проявили свою свободную волю? Может быть, Бог избрал такой ход событий, чтобы отомстить собственному творению? Но зачем же Ему мстить своему творению? Возможно, подходить к разрушению Земли с точки зрения морали и этики просто неверно Я думаю, правильнее будет рассматривать этот процесс чисто в эстетическом плане, как отвлеченное достижение искусства, нечто вроде fouette en tournant или entrerhat-dix,[8] выполняемых ради самих себя и не требующих объяснений. Только этот путь позволит нам понять, как люди Земли могли проявлять столько энергии и единодушия, участвуя в собственном удушении.
Срок моей службы здесь скоро закончится. Но, испытав нечто столь ошеломляющее, я никогда уже не буду прежним. Хочу выразить свою благодарность за возможность увидеть Землю почти такой, как знали планету ее обитатели: ржавые ручьи, разъеденные долины, фиолетовые небеса, грязно-синие лужи, руины, голые холмы, пламенеющие реки. Скоро, благодаря самоотверженной работе групп восстановителей, подобных нашей, эти поверхностные, но все же красивые эмблемы смерти исчезнут. Планета станет просто еще одним миром для туристов, может быть, обладающим сентиментальной привлекательностью, но утратившим уникальную ценность для чувствительной души. Как уныло это будет снова приятная зеленая Земля. И зачем? Зачем? Во Вселенной достаточно планет, пригодных для жизни, но только одна Земля. Может быть, все наши труды здесь — ошибка? Иногда я думаю, что, взяв на себя осуществление этого проекта, мы были неправы. Но в такие минуты я напоминаю себе о нашей фундаментальной незначительности. Процесс исцеления естествен и неизбежен. С нами или без нас планета очистит себя. Ветер, дождь, приливы. Мы только чуть-чуть помогаем ей.
До нас долетел слух, что на Тибетском плоскогорье обнаружена колония живых землян, и мы отправляемся туда, чтобы узнать, правда это или нет. Зависнув над огромной пустой равниной рыжего цвета, мы замечаем медленно движущиеся громоздкие фигуры. Может быть, это земляне в скафандрах странной конструкции? Мы опускаемся. Члены других групп восстановителей уже здесь и окружили одно из найденных существ. Оно движется по неровному кругу, издавая непонятные крики и хрипы, потом останавливается напротив нас, но никак не реагирует, словно не замечает наших приветствий. Мы кладем его на землю, но оно продолжает бездумно двигать ногами, хотя подняться уже не может После короткого совещания мы решаем препарировать его Внешние пластины снимаются достаточно легко, но внутри нет ничего, кроме шестереночных передач и колец блестящей проволоки. Ноги и руки его теперь не двигаются, хотя довольно долго что-то еще продолжает жужжать и щелкать внутри. Прочность и стойкость этих машин оставляет у нас благоприятное впечатление. Может быть, в будущем подобные существа полностью заменят мягкие и хрупкие формы жизни на всех мирах, как это случилось на Земле.
Ветер. Дождь Приливы. Вся печаль стекает в океан.
Festive (англ.) — праздничный, веселый, радостный.
Fallout Shelter Five (англ.) — убежище от радиоактивных осадков номер пять.
Bruno Henriquez, 1987.
Νεαρχογ ΓΕΩΡΓΙΑΔΝΣ, ΛΕΥΚΩΣΙΑ, 1982 г.
Copyright © 1973, by Robert Silverberg.
Хореографические термины (фр.).