Появление Чернышева некоторое время оставалось незамеченным. Зайцев, Ганюшкин и Сломоухов в разных позах застыли у двери кафедры нормальной физиологии. Юрий Васильевич забрался на три табуретки, поставленные друг на друга, и, став на цыпочки, пытался что-то разглядеть сквозь стекло над дверью. Карпыч одной рукой держал табуретки, а второй вцепился в штанину Юрия Васильевича.
– Точно, - сказал Юрий Васильевич, - окно разбито…
– А ну-ка, товарищи, отойдите от двери, - приказал Федор Никанорович. - Слазьте, товарищ, со своих вавилонов. - Он достал из кармана ключ и отпер дверь.
Да, в комнате кто-то побывал. Большое стекло в окне было разбита. Лампы под потолком ярко горели. Афанасий Петрович лежвл на столе в той же позе, в какой его оставил Федор Никанорович прошлой ночью, и все прошли мимо него прямо к окну.
Федор Никанорович перегнулся через подоконник. Как раз против окна шумело высокое дерево, и листва его поблескивала а свете уличных фонарей.
– Тут карниз, - донесся его голос. - И широкий карниз.
В это время позади стоящих у окна людей раздался тихий стон.
Его не слышал Федор Никанорович, так как по улице как раз проехал грузовик.
И вновь раздался такой же стон.
Теперь к столу повернулись все. Первым подошел Карпыч. Ои нагнулся к лицу Афанасия Петровича.
– А Петрович-то живой, - раздался его дребезжащий голос. - Дышит.
– Отпустило его, значит, - оборонил Зайцев. - А чего, летаргия. Обыкновенная.
Сломоухов быстро подошел к столу, наклонился над Афанасием Петровичем. Приложил голову к его груди.
– Бьется, - сказал он. - И наполнение неплохое. Жив Афоня! Ну, а как же иначе? Чтобы меня, Слрмоухова, горем встречать? Эт-того безобразия не потерплю!
Сломоухов потряс кулаками над головой и резко приказал:
– Митрофаныч, вызывай неотложку… А ты, Зайцев, давай сюда мой мешок. Там в карманчике все есть, все, что надо. Шприц, камфора, нашатырь… Быстро! - И он захлопал в ладоши. - А вас, товарищи уважаемые, мы попросим пока не мешать.
Федор Никанорович, будто очнувшись, тоже подошел к столу, осторожно взял кисть руки Горбунова, про себя стал считать пульс, не отрывая взгляда от ручных часов. Когда он поднял глаза, перед ним, по другую сторону стола стоял директор института и тоже считал пульс.
– Аритмия, - сказал директор. - Ярко выраженная аритмия.
– Пульс пятьдесят, - прошептал Федор Никанорович, не отпуская руку.
– Для мертвого не так уже плохо, - обронил директор. - А? Как находите, Чернышев?
Директор осторожно положил руку Афанасия Петровича на край стола.
– Поддержать сердце нужно, - уверенно и радостно, сказал он. - Элементарная электротравма. А вы, Федор Никанорович, панику тут такую развели. Черт знает что! И всех лишних нужно попросить из комнаты. Воздух нужен, воздух! Больше воздуха.
Директор одним движением придвинул стол с Афанасием Петровичем вплотную к окну и быстро потер рука об руку.
Из окна в комнату ворвался резкий плачущий звук. Все вздрогнули. Чернышев осторожно выглянул в окно, но звук больше не повторился, только по-прежнему шумела листва.
Когда прибыл врач из неотложки, сломоухозский шприц уже кипятился на электрической плитке.