- Не читай в потемках, - говорит жена, - испортишь себе глаза.
Потом мы садимся ужинать. Кошка, жена и я. Дочь говорит "не хочу", берет пирожное и уходит из кухни жуя.
- Испортишь себе желудок, - говорит вдогонку жена.
- А, - отвечает дочь, переворачивая страницу.
После ужина снова приходит милиция. На сей раз в количестве двух человек. Один - в бесцветном плаще. Видимо, он следователь. За спиной у милиции маячит оплывший силуэт бывшей жены бывшего мартеновца, ныне подследственного.
- Я следователь, - говорит тот из двух, что в плаще. - Что вы слышали в ночь совершения преступления?
- Мы ничего не слышали в ночь совершения преступления, - говорит жена. - В ночь совершения преступления мы спали.
Милиция профессионально не верит. У нее возникают сомнения в искренности показаний жены.
- Неужели ничего?
- Ничего.
- Странно.
Бывшая жена арестованного вертится тут же. Среди нас. И среди милиции. Мельтешит и шныряет. То здесь, то там.
- Крепко спите, - говорит милиция.
- Не жалуемся, - говорим мы.
А бывшая жена Пятакова, чуть не убившего Пашу, говорит:
- Он там, в больнице - Пашка - такую ряху наел, прямо интеллигент. А что в реанимации полежал два дня, ему только на пользу. Хоть протрезвел.
Милиция вносит сказанное нами в протокол и устраняет бывшую жену Пятакова, всю жизнь проработавшего на мартене и нанесшего удар тяжелым тупым предметом сковородой П. Скороходову из сто тридцатой квартиры.
- Не мешайте следствию, - говорит милиция и опять обращается к нам: Так значит, спали? - и ухмыляется в тени абажура.
Жена говорит:
- Да, спали. Мы после половой невоздержанности всегда спим хорошо и крепко. - И говорит: - Хотите, проведем следственный эксперимент?
- Не надо, - говорит милиция. А жена говорит:
- Занесите причину крепкого сна в протокол. Иначе я его не подпишу.
Тогда милиция говорит:
- Ладно, и без того все достоверно. Двери обшиты дерматином обе. Под дерматином вата слоем три сантиметра. Плюс дерево. Плюс расстояние. Достоверно.
- Нет, занесите, - говорит жена. - Я настаиваю.
Милиция встает, говоря:
- Мы к вам как к сознательным гражданам, а вы к нам - без уважения. А мы, между тем, на службе и более того - при исполнении.
- До свидания, - говорит жена милиции. - Если вы нам понадобитесь, мы вызовем вас по телефону 02.
А дочери она говорит:
- Запри, а то кошка пугается.
Дочь с Конан Дойлом в руках встает и, не отрывая глаз от страницы, запирает дверь. "Это мы вас вызовем", - слышу я из-за двери и обнаруживаю бывшую жену посаженного Пятакова. Она заняла место милиции. В тени желтого абажура. Ее лицо в этой тени окончательно увядает и, кажется, осыпается.
- Представляете? - говорит она из тени. - Я тут ночую - после инцидента, - чтоб имущество, которое ему при разводе отошло, сберечь и сохранить. Они же и так все вынесли. Телевизор на запчасти разобрали, ковер продали, пиджак сняли. А он всю жизнь на мартене проработал. Потому что дурак.
Кошка прячется жене под юбку. Она целый день сегодня пугается чужих людей, чужих голосов, чужих запахов.
- Представляете? - опять говорит бывшая жена своего бывшего мужа. Слышу я ночью какие-то шорохи и шаги на лоджии. Подхожу, а там этот стоит, друг Пашки. Гастроном. Пьяница, вор и подонок. Я говорю - э, тебе чего, а он говорит - хочу на кухне уборку сделать влажную, а то мы там в последний раз насорили. Я как заору! Вот так. А он перелез через перила и прыгнул с балкона. В окно, которое из подъезда наружу выходит.
Потом она говорит что-то еще и просит подтвердить на суде, что он всю жизнь на мартене, а они подонки. Ковер вынесли и пиджак, и телевизор. И скажите, говорит, что он, когда выпьет - доверчивый, а также дурак.
Я обвожу взглядом комнату.
Жена спит, сидя на стуле.
Кошка жмется к ее ногам, совершенно ошалевшая, и шерсть на ней стоит и топорщится.
Дочь, дочитав Конан Дойла, смотрит на чужую неуместную женщину, не понимая, откуда она взялась у нас в квартире, что здесь делает и о чем говорит.
Я же - о чем она говорит, понимаю, а вот зачем - хоть умри.
- Я могу вам чем-то помочь? - спрашиваю я, останавливая ее монолог.
- Вы на суде скажите им. Чтоб спасти его. И имущество. А то он всю жизнь на мартене.
- Хорошо, скажу, - обещаю я и выхожу в прихожую. Как бы провожая гостью.
- Так я пойду, - говорит она, - а вы скажите.
- Посидели бы еще, - говорю я и отпираю замок.
- А Пашка, - говорит она на прощание, - вот такую харю отъел на казенных харчах. И всего за неделю.
Я захлопываю дверь и возвращаюсь в комнату.
За окном ревет, прогревая на морозе мотор, мотоцикл и поют пьяные веселые люди. Поют, естественно, "Ой, мороз, мороз, не морозь меня".
- Может, сегодня праздник? - думаю я. - Церковный какой-нибудь. А я работал. А может, просто легко у людей на сердце и прекрасно.