Мысли, казалось, притянули желанный запах. Пес прянул с места, и через несколько мгновений уже различал впереди светлую изнанку задранного короткого хвостика. Косуля неслась прочь от хищника, молча преследующего ее.
Сначала он думал, что гнаться будет в пол-силы, чтобы продлить удовольствие, но зверушка оказалась молодой и выносливой, и он выкладывался вовсю, радостный, охваченный охотничьим азартом. Хрустел под лапами снег, смерзшаяся трава и листья, мелькали стволы деревьев, моргало меж ними желтое око луны.
Исход охоты был предрешен: ни одно животное не спасется от полного сил оборотня. Пес прыгнул и вцепился зубами в горло косули. Она даже не успела издать предсмертный вскрик: убивал Дрозд быстро. Охота, погоня доставляли удовольствие, также как и вкус теплой крови на языке, а вот мучения жертвы — нет. Наслаждаться мучениями другого — удел людей, по крайней мере, некоторых из них. Он — оборотень, и хищная часть его натуры всего лишь требует удовлетворить ее охотничьи потребности.
Пес наелся еще теплого мяса, уселся на испачканный кровью снег рядом с растерзанным телом косули, задрал острую морду к небу и завыл. И это был победный, радостный вой существа, счастливого тем, что оно живо, молодо и сильно, а значит, ему все по плечу.
Холодной зимней ночью, свежей, будто молодая весенняя трава, пробивающаяся буйной зеленой гривой на солнцепеке, Дрозд понял, что окончательно перестал стыдиться себя. Да, он оборотень, пес, и, пожалуй, гордится этим. У него есть друг, готовый прийти на помощь в трудную минуту. У него есть Виночка, которой безразлична его природа. И теперь у него появилось вполне достойное занятие, которое не даст ему голодать, а со временем доставит должное положение. Что до прошлого, оно умерло, истлело и развеялось пылью на ветру, чтобы никогда больше не потревожить. Значит, он может с чистой совестью жить так, как хочется. Завести семью, детей. Никто никогда не узнает, чьи они внуки. А уж он постарается, чтобы все помнили — их отец был достойным нелюдем.
Ранним утром Дрозд вернулся в город, успокоенный. Дома он, правда, еще с неделю не ночевал, охотился, но потом пришел как ни в чем не бывало.
Винка поначалу смотрела на него очень настороженно, ждала объяснения, но парень вел себя, будто не было тех сумасшедших ночных поцелуев и объятий. По-прежнему приглашал ее погулять, разговаривал, шутил, чмокал в щечку, и только. Девушка совсем растерялась и стала гадать, уж не приснилось ли ей все. Она и хотела бы спросить его прямо, да стеснялась.
А Дрозд решил не торопиться. Ему казалось, спешка в объяснении будет отдавать нелюдской простотой нравов. Виночка же достойна нормальных человеческих отношений. Вот он и ухаживал за ней, будто познакомился чуть ли не вчера, казалось, позабыв их скитания, пережитые вместе опасности и редкие, но от того еще более щемяще-сладкие моменты робкой близости.
Вьюн, наблюдая за другом, постоянно покусывал губу, но рта не раскрывал. Как ни нравилась ему Винка, жениться он и впрямь не собирался, а потому решил не мешать псу строить отношения человеческим путем, неторным и запутанным, в корне отличным от прямолинейной манеры нелюдей.
Время шло, приближалась Долгая ночь, рубеж года, поворот зимы к весне. В Яре, как и в соседнем Ладе, это был большой праздник. Самый короткий день в году назывался Кануном, и гулять народ начинал с обеда, а особо прыткие не слишком твердо держались на ногах уже накануне.
Праздненства по традиции не обходились без подарков. Вьюн вручил Винке целый туес сладостей: леденцовых петушков, пряников, орехов в меду. Девушка сняла крышку и поставила лакомство на стол: пусть все угощаются. Рыжий тут же запустил туда лапу.
— Ты кому подарил? — съязвил Дрозд. — Себе, ненаглядному?
— Подарил Ромашечке, — невозмутимо ответил кошак. — Но я ж знаю, что она девушка добрая, со всеми поделиться захочет. Вот и выбирал с расчетом, чтоб и мне приятно было. Ты тоже бери, не стесняйся.
— Я сладости не люблю.
— Тогда терпи. К вечеру у Мяты косточек для тебя выпрошу, она как раз холодец ставит.
На самом деле Вьюн ссудил друга златиками на покупку хорошего меча. Кошак очень неплохо зарабатывал в лавке торговца одеждой, а пес спустил изрядную часть сбережений на подарок Винке. Впрочем, увидев восхищение, появившееся на ее лице при взгляде на ожерелье нелюдской работы, он и думать забыл о потраченных деньгах.
— Так это ты увел вещицу из-под носа у дочки Грабинника? — поинтересовался кошак, заглядывая девушке через плечо и не забывая при этом прикоснуться губами к ее ушку. — Болтали, девица отступилась, лишь когда решила, что красавчик-нелюдь для нее же старается. А я все думал, кто у меня женское внимание перехватывает?
— Больно надо, — отмахнулся Дрозд. — Я не на себя ей намекал, а на командира, Сыча. Волк давно по этой язве сохнет, а она измывается над ним, как хочет. Может, увидев это ожерелье на шейке красивой девушки, задумается, что не она одна — свет в окошке.
Винка, в пол-уха слушая разговор парней, с восхищением перебирала в руках изящную гирлянду из листьев, цветов и ягод, вырезанных с великим искусством из серовато-зеленых, лиловых и молочно-розовых камней. Девушка еще в Землях Клыкастого влюбилась в изделия нелюдских мастеров-камнерезов. Оборотням на удивление удавалось ухватить не только суть изображаемого предмета, но и душу камня. Их поделки играли, дышали, жили, в отличие от большинства вещиц мастеров-людей, во множестве продававшихся в Плесе. Поэтому и ценились нелюдские работы намного дороже, хотя использовались для них лишь дешевые камни.
Оборотни тоже получили от Винки подарки. Вьюн — рубаху, изукрашенную игривыми красными сердечками, а Дрозд — пояс, расшитый летящими соколами.
Рыжий, налюбовавшись на нарядную одежку, выжидательно глянул на друга. Пес пошел к себе в комнату и вернулся с небольшой плоской бутылью темно-коричневого стекла.
— Вот, держи, — протянул Вьюну. — Только не хвастайся в городе, а то я нагоняй получу.
— Это че та… — кошак пренебрежительно завертел подарок в руке, вдруг глаза его вспыхнули. — Неужто катаринка?! — принялся сколупывать сургуч с пробки, откупорил, нюхнул, потом благоговейно приложился. — Она! Ну, Дроздок, удружил! — физиономия котяры расплылась в блаженной улыбке. — Я ее не помню когда в последний раз пробовал. Откуда?
— Из Кветня, вестимо, — улыбнулся Дрозд. — Контрабандистов не так давно поймали, у одного из кармана выпала, я подобрал. Хотел к остальному добру положить, да вовремя сообразил, что это. Короче, Клыкастый попутал.
— Надо же, из Кветня теперь через Лад товар тащат, — удивленно покачал головой Вьюн и, встретившись с вопросительным взглядом Винки, пояснил: — Ромашечка, это катаринка, настойка на кошачьей мяте. Травка эта растет только в Кветне, и то, говорят, не слишком хорошо. Да и рецепт тамошние оборотни хранят в глубочайшей тайне. А напиток получается… м-ммрр-р, — кошак не сдержал восторженного мурлыканья. — Особливо на наш, кошачий, вкус. Так уж и быть, попробуй в честь праздника, — протянул ей бутылку. — Только не усердствуй. Катаринка бешено дорогая и для девушек крепковата.
— Да я не стану пить, просто понюхаю, — сказала Винка, принимая кошачью драгоценность.
Вьюн не стал возражать и настаивать на непременной дегустации. Девушка поднесла горлышко к носу и почувствовала сильный приятный аромат, не похожий на известные ей запахи настоек. Те обычно благоухали сушеными травами, а катаринка пахла, как только что растертые в ладонях свежие листья.
— Ну, все, давай, — рыжий заметил, что на лице подружки вместо недоверия проступило удовольствие, и поспешил забрать бутылку. — Тебе, пожалуй, такое крепкое и пробовать не стоит.
Винка без сожаления вернула Вьюну настойку, взглянула на Дрозда, и оба расхохотались.
— Ну и что смешного? — нахмурил брови кошак. — Вы и половины моего удовольствия не получите. Травка ж не зря называется кошачьей мятой. А напиваться можно пивом, вином или, на худой конец, сивухой.
— Да никто на твою бутыль не покушается, — сквозь смех проговорил Дрозд. — Дай лучше рубаху с сердечками поносить, жадоба.
— Она тебе мала будет! — возмутился кошак, а через мгновение смеялся вместе с друзьями.
Когда начало смеркаться, троица отправилась на площадь перед ратушей, где и происходили гулянья. Там посередине горел огромный высокий костер, по сторонам от него — несколько поменьше, служивших для приготовления пищи. Свиные туши еще не насадили на вертела, а вот вино с травами в котлах уже подогревали. Выпить за рассвет после Долгой ночи — давняя традиция, да и отогнать прочь легкий морозец, пытающийся пробраться под одежду, тоже неплохо.
Высокие двустворчатые двери ратуши, украшенные сверху и по бокам гирляндами из еловых веток и остролиста, стояли открытыми. На каменные ступени лился свет факелов и множества свечей. Внутри веселились отцы города, богатые торговцы, да гарнизонные командиры, кто постарше — с семействами, помоложе — с подружками. Народ попроще гулял на площади. Горожан такое разделение не обижало, да и было оно весьма формальным. Молодежь сновала туда-сюда, и замечаний им никто не делал. Винка, слишком хорошо помнившая суровые ладские обычаи, поначалу опасалась за друзей-оборотней, но в праздничном мельтешении не было ни намека на разность присутствующих. Крепкие здоровьем нелюди, пожалуй, были одеты полегче человеческого племени, хотя Вьюн, к примеру, вырядился в отороченную лисьим мехом щегольскую куртку, которую не так давно выклянчил у Стрижа за бесценок, как сам хвастался.
— Зайдем ненадолго внутрь? — спросил Дрозд, кивнув на распахнутые двери ратуши. — Хочу выпить с Тисом и Сычом, а они наверняка там.
— Идите вдвоем с Ромашечкой, — предложил Вьюн. — Мне среди сливок общества показываться не с руки. Слишком много хороших знакомых, а сейчас они все при мужьях. К чему ставить дам в неловкое положение?
— В праздничную ночь капелька рыжего счастья перепадет и женщинам попроще? — поддел друга Дрозд.
— Им и по будням перепадает, и вовсе не капелька, — Вьюн начал надуваться в своей обычной кошачьей манере. — Давайте, топайте скорей, я вас жду.
Винка с оборотнем вошли в ярко освещенный просторный зал. Там пахло свечным воском, хвоей, потом, вином и кушаньями. Несмотря на распахнутые двери было тепло из-за натопленных печей, сотен горящих свечей и множества тел, разгоряченных выпивкой и танцами. Девушка расстегнула полушубок, распахнула пошире, благо одета была ничуть не хуже большинства присутствующих дам и девиц, спасибо Вьюше. А уж подарок Дрозда и вовсе вызывал завистливые взгляды.
Оборотень с девушкой направились к маячившему у дальней стены воеводе, но дорогу им неожиданно заступила вынырнувшая из толпы дочь градоправителя, Астра. Высокая, широкая в кости, пока еще по-девичьи стройная, но со временем обещающая стать крепко сбитой северянкой, голубоглазая и светловолосая, как и большинство ладцев. Обычно надменное выражение красивого лица сейчас было необычно взволнованным. Не сказав ни слова приветствия, девица чуть не ткнула пальчиком с ухоженным розовым ноготком в украшение Винки.
— Откуда у тебя это?
— Подарок, — коротко ответила девушка, помнившая рассказы Дрозда о бедном Сыче, настрадавшемся по милости своенравной красотки.
— Чей? — не отставала та.
— Разве я должна тебе отвечать?
— Его? — Астра, не глядя, кивнула на Дрозда.
— Что вы, ясная госпожа, — расплылся в улыбке парень. — Я же вам говорил, что по поручению командира покупаю. У меня и денег-то таких никогда не водилось.
Девица, не говоря ни слова, заносчиво вскинула голову, развернулась и исчезла в толпе. Только парочка двинулась дальше, как едва не столкнулась с Сычом, державшим в каждой руке по наполненному кубку.
— Привет, Дрозд! С праздником. За ясный рассвет! — сунул парню один из кубков, ко второму приложился сам. — Подружка? — с интересом взглянул на девушку.
— Подружка!? — за плечом полукровки неожиданно возникла разрумянившаяся Астра, за музыкой и гомоном расслышавшая слово, но не уловившая интонацию. — Да как ты посмел! После всего, что мне говорил… Клялся…