- А между тем это так. И если у вас есть свободное время...
- Позвольте, но ровно в семь у меня свидание с дамой.
- Тем лучше. Мой ключ сделает так, что вы не подойдете к ней ближе, чем на двадцать шагов.
- Но ведь это же...
- Не бойтесь: обратный поворот ключа - и урод снова станет красавицей. О, мой аппарат может тушить и зажигать красоту, как выключатель, щелкающий в пальцах.
- Поразительно!
Через полчаса Катафалаки сидел в кресле экспериментатора. Глаза его были покрыты черной повязкой (настраивающие лучи, объяснили ему, слишком сильны - нужно процедить их сквозь темный фильтр), а в закупоренные чем-то непонятным уши доносились какие-то скребы и шумы. "Готово". Повязка сдернулась с глаз, и экспериментируемый увидел: на стенном циферблате половина седьмого. Не дослушав объяснений конструктора, он бросился за порог. Вместе с пробками и повязкой он сбросил с себя самую мысль обо всех таинственных манипуляциях, которым согласился себя подвергнуть из простого желания хоть как-нибудь укоротить слишком долгое ожидание. Но теперь радость встречи была близка, и Катафалаки всецело сосредоточился на ней.
Войдя в ворота парка Монсо, он быстро прошел мимо задумавшегося над мраморной клавиатурой Шопена, направляясь к белеющему на фоне склоненных к бассейну ив бюсту Мопассана. Без двух минут семь. На дальней скамье сидела она: Горгис сразу узнал и ее вчерашнее платье, и зонтик, под раскрытым шелком которого таились ее лицо и плечи. Он был уже в двадцати шагах от нее и, опережая себя голосом, тихо окликнул. Зонтик скользнул вниз, и тотчас же Катафалаки, будто ударившись о невидимую стенку, сделал шаг, потом другой и третий вспять. Оптико-акустический ключ - черт побери - действовал точно: на скамье, прямо перед ним, приветственно улыбаясь оскалом выпяченных из-под толстых губ соломенного цвета зубов, с выставившимися из-под шляпки длинным запотевшим носом, сидел, кокетливо комкая в красных перепончато-плоских пальцах батистовый платочек, монстр. Видя, что Катафалаки как будто не узнает его, монстр сначала закивал белесой паклей, выбившейся из-под шпилек и растопыренных ушей, затем привстал и, шевеля страшными костистыми щиколотками, двинулся на него.
- Я пришла сказать, что я согласна.
В голосе женщины было что-то от того, вчерашнего тембра (этим и ограничивалось фамильное сходство обеих сестер). Самообладание стало понемногу возвращаться к Катафалаки: он вспомнил героя гоцциевской "Женщины-змеи", "Читру" Тагора и решил быть стойким. Прежде всего надо не показать своей невесте, что с глазами его творится неладное. Ведь достаточно обратного поворота оптического ключа и... не терять же из-за минутного испытания счастья всей жизни. Поэтому, выдавив максимум улыбки, он сказал:
- Сегодня вы особенно прекрасны.
Красные обрубки благодарно пожали его руку. Жених воспользовался этим, чтобы проститься, и опрометью бросился к выходу из парка. Через четверть часа он уже стучал в дверь к мсье Луи. Никто не отзывался. На смену осторожно стучащему пальцу - с размаху бьющий кулак. Молчание. Недоумевая, Катафалаки спустился вниз, к портье. Там ему сообщили, что мсье выехал на несколько дней в Дижон. Испытание затягивалось. К "Читре" докомпоновывался еще один акт. Катафалаки ждал, события не ждали: в церкви шли оглашения, швейная машинка дострачивала приданое, а обладатель оптического ключа все не возвращался. При свиданиях с своей нареченной Катафалаки пробовал иногда хитрить: старался сесть боком, незаметно отвернуться или отвести глаза, но длинный лоснящийся нос тянулся к нему, как магнитная игла к своему полюсу. В конце концов Катафалаки постепенно научился не пугаться и с известной резиньяцией выдерживать нежный взгляд узких кротовых щелочек своей невесты. В кармане у него уже лежала телеграмма от мсье Луи, обещающего скорый приезд и помощь, и он смотрел на лицо своей будущей жены с тем чувством, с каким больной накануне операции оглядывает свою предназначенную к удалению язву или опухоль. В сущности, днем раньше или позже, может быть, даже лучше позже... К борту Катафалакиного сюртука пришпилили флердоранж, а палец правой руки его попал в кольцо.
На следующий день после свадьбы приехал наконец мсье Луи. Он не успел еще снять дорожный костюм, как в комнату вбежал Катафалаки. Оглядев его, нейронастройщик покачал головой:
- Вы мало похожи на молодожена.
- Это зависит всецело от вас... Пускайте в работу вашу оптическую штуку или...
- Но еще не распакованы вещи.
- Я вам помогу.
Голос и фигура Катафалаки выражали крайнее нетерпение. Мнимый изобретатель не мог выдержать взгляда его горящих глаз:
- Видите ли, я боюсь, что аппарат в дороге несколько испортился, потерял точность, и если произойдут непредвиденности - аберрация, интерференция волн, двоение изображения на сетчатке - я не отвечаю.
Но пациент уже сидел в кресле, подставляя глаза и уши под повязку и пробки.
Когда манипуляции были окончены и Горгис вскочил, чтобы идти, экспериментатор придержал его за локоть.
- Мой ключ вернул вам красоту жены. Поверхность. Опыление крылышек. Ну а бабочка упорхнула к Мильдью. Так и знайте.
Две минуты спустя Катафалаки впрыгивал в авто. Еще несколько минут, и машина стала у дома, в котором жил Мильдью. Взбежав по лестнице, Катафалаки рванул ручку двери. Она легко поддалась и впустила его в переднюю. Вначале он не слышал ничего, кроме своего неровного дыхания. Затем из-за стены послышался перелив знакомого иволжьего смеха. Придерживая рукой раздергивавшееся сердце, Катафалаки заглянул в комнату: раскачиваясь на колене Гюи, как птица на ветке, голубея счастливыми глазами, сидела его сбросившая с себя уродство, а кстати и кофточку, Читра. Нет! лучше длинный потный нос и желтый выщерб зубов, чем вероломная красота! "Неблагодарная!" хотел закричать Катафалаки, но в это время женщина, поцеловав кончик завитого уса Гюи, сказала:
- Как я благодарна этому вашему Катафалаки за то, что он так глуп. Ведь если бы не он...
И крик застрял в горле Горгиса. Ловя ладонями стену, он вышел по лестнице и тихо прикрыл дверь. Что ему оставалось делать? В подъезде он почувствовал, что не в силах идти дальше. Автомобиль, не успевший еще отъехать от дома, по его знаку откинул дверцу и, приняв его на качающиеся подушки, помчал домой. В тяжелом раздумье отщелкнул Катафалаки замок своего опустевшего одинокого жилища. Но что за странность? Из спальной полоса света. Он остановился, вслушиваясь. Знакомый, в иволжьих переливах, голос напевал: "Chacun avec sa chacune" 1. Мистический холодок тронул корни волос Горгису. Он хотел было назад, к двери, но в полутьме зацепил локтем вазу, брызнули осколки, и в освещенном квадрате двери появился, сверкая длинным фосфоресцирующим - как ему показалось - носом, двойник его жены.
1 Каждый с каждой (фр.).
Затем произошло объяснение. Испуганный не на шутку расстроенным и искаженным лицом своего мужа, двойник, роняя слезы с оконечины носа, признался во всем, обещая в обмен на забвение догробовую любовь. И Катафалаки простил: что ж, chacun avec sa chacune. Но веселая карусель парижских бульваров, круговорот пестрых галстуков и улыбающегося сквозь вуали кармина стали раздражать его. Всюду под круглыми канотье круглился смех, и бедному Катафалаки вдруг захотелось в город не столь веселых людей, где улыбки заткнуты сигарами, где дома и люди замотаны в туман, а жестикуляция дремлет в глубине шестнадцати миллионов карманов. К тому же кольцо на пальце правой руки напоминало пальцам о работе. Небольшая сумма, вырученная от продажи погодоугадывающей утвари покойного Витцлинга, приходила к концу. Приданого жены Горгис не хотел касаться. В одно из утр, порывшись в шкафу, он выволок пыльный ящик с набором зубных инструментов. Длинные, попугаевым клювом изогнутые щипцы, лежавшие сверху, успели уже проржаветь. Катафалаки, обмакнув замшу в наждак, принялся за чистку. Стоя на коленях над лязгающим ящиком, он представлял себе прогулки его игл, щипцов, крючков и щипчиков по прочным полукружиям британских челюстей; мечтательно сощурив глаза, он представлял себе множество десен, зацветающих - под влагой туманов и дождей - флюсами, костоедой, свищами, фистулами и пионами воспаленной надкостницы.
Через неделю Горгис Катафалаки, с женой и ящиком дантистских инструментов, пересек Ла-Манш.
9
Со дня превращения Катафалаки в лондонского жителя прошло четыре месяца. Хотя тридцать два, помноженное на восемь миллионов, дает двести пятьдесят шесть миллионов возможностей для начинающего дантиста, но на кожаное кресло, дожидавшееся звонков и пациентов в девятом этаже дома на Коммершэл-род, садилась только пыль. Полиция отнеслась слишком подозрительно к пробелу в документах приезжего врача, что же до пациентов, то после первой же неудачной попытки справиться с слоновьим клыком дюжего парня, загнанного болью на девятый этаж, врач сам не досчитался двух или трех своих передних зубов. Гонорар, сорвавшись со щипцов, так и не посещал пустых карманов Горгиса. Вскоре опустел и ящик с инструментами, проданный за полцены. Крючья вешалки торчали, как сучья безлистного дерева. Приданое быстро таяло. И в день, когда последние, жалобным дребезгом прощавшиеся ложечки были отнесены в комиссионную лавку, жена призналась Горгису, что она понесла. Бедняга схватился за голову. Жизнь с искусством опытного дантиста вытягивала из раскрытого зева карманов последнее пенни.
Надо было придумать выход. Целые дни бродил Катафалаки меж сверкающих витрин, воя газетчиков и резинового шороха шин. Восемь тысяч лондонских улиц играли в прятки с его запутывающимися шагами. На плакатах пароходных контор нарисованный синий дым предлагал выбирать любой меридиан. Маячащие сквозь туман буквы вывесок обещали кофе из Индии, ткани из Персии, замороженное мясо из Китая, фильмы из России, фрукты из Аргентины, философию из Германии, парфюмерию из Франции, джаз-банд - из Африки. Казалось, воздух всего мира, втянутый в этот гудящий гигантский вентилятор, хочет провертеться сквозь него. На грифелях бирж возникали шеренги цифр, а по асфальту, будто вдогонку за единицей, кружили нули колес. Все это было похоже на богатый пиршественный стол, вкруг которого обносят так быстро, что не успеваешь ничего взять. Надо было изловчиться и вовремя подставить свой прибор. Катафалаки попытался.
Счастливая мысль впрыгнула в голову Катафалаки как раз в то время, как он, откинув ее назад, разглядывал сумрачное здание Лондонского Банка, перегородившее ему путь. Дельцы, днюющие на узких улицах Сити, давно уже прозвали этот жесткий каменный контур "старой леди с Триднидл-стрит". Old Lady of Threadneedle Street в этот день, как и во все дни всех веков, безоконная, наглухо застегнутая на все камни, недовольно выгибала надбровья своих плоских арок. Грязная и закопченная, крепко втоптавшаяся в землю старая скаредница, казалось, боялась из миллиардов, запрятанных под гранитный подол, израсходовать десять пенни на билет в баню.
Но Катафалаки уже повернул к ней спину: внезапная идея привела в движение его ноги и, поворачивая носками из улицы в улицу, почти втолкнула в одну из узких дверей, раскрытых на Флит-стрит. Человек, дремавший под надписью "Прием подписки", повернул голову: "At Your service" 1. Идея, цепляясь за выступы слов, стала медленно, но упрямо выкарабкиваться из головы наружу.
1 К вашим услугам (англ.).
10
Мистер Кипсмайл вышел прогулять своего добермана. Чисвикский- парк, зеленеющий своими кронами в сотне шагов от дома на Кинг-стрит, в котором проживал мистер Кипсмайл, был местом вполне подходящим для такого рода прогулок. Аккуратные желтые дорожки, огибая газоны, бежали к туманной Темзе и поворачивали обратно к бронзовым воротам на Кинг-стрит. Воздух был ясен и тих, и мистер Кипсмайл, заложив руку за спину, посвистывал, причем свист его, адресованный к гоняющемуся за воробьями псу, то и дело обращался в область чистой музыки, пробуя изобразить нечто вроде "A Fine Old English Gentleman of the Older Time" 1: это означало, что Кипсмайл в хорошем настроении. Поперек дорожки бежал газетчик, выкрикивая заголовки, и пальцы джентльмена потянулись было привычным жестом к жилетному карману, но в это время в глубине длинной аллеи, внезапно вынырнув из-за поворота, показалась фигура, притянувшая к себе все внимание и пса, и его хозяина. Пес, забыв о воробьях, подняв уши, залаял навстречу длинной, в рост приближающейся фигуры, палке; хозяин, оборвав свист, внимательно вглядывался в пешехода. Страннический шест пешехода, медленно ступая по песку, вел за собой две обутые в тяжелые дорожные сапоги ноги, над коленом одной из них, встряхивая цифры, взблескивал педометр, у пояса раскачивалась дорожная фляга, из-за плеча, покрывая лопатки врознь торчащими носами, свешивалась груда крепких, на двойных подошвах башмаков; и только лицо пешехода, опущенное вниз, было невидимо из-под выцветших широких полей его шляпы. Мистер Кипсмайл покивал пальцем - опущенные поля не шевельнулись, мистер Кипсмайл крикнул: "Эй, сапоги!" - сапоги, повернув к нему дюжину двойных пяток, свернули в боковую аллею. Тогда заинтересованный странным продавцом мистер Кипсмайл двинулся вслед, набавляя шаг и голос. Пешеход остановил свой посох.
1 "Очаровательный старый английский джентльмен былых времен" (англ).
- Послушайте, - сказал Кипсмайл, учащенно дыша, - при таком обращении с покупателями вам самому придется износить все то, что у вас на спине.
- Я это и хочу, - последовал ответ.
Кипсмайл, скользнув глазами по истертой одежде и согнутым усталостью плечам незнакомца, остановил взгляд на шестизначной цифре педометра:
- Ого, может быть, вы работаете на обувные фирмы по испытанию прочности подметок?
Ничего не отвечая, пешеход вытер пот с исхудалого лица и шагнул своим посохом, но мистер Кипсмайл, у которого было доброе сердце, придержал бедняка за рукав:
- Гм, нелегкое ремесло. Но что делать: если рыбе предлагают червяка на крючке, надо или научиться переваривать крючки, или... - Он свистнул собаку и добавил: - Мы бы могли завернуть с вами в бар. Тут неподалеку. Я хочу предложить вам поесть и сполоснуть горло стаканчиком виски. В вашем положении я не стал бы отказываться.
Пешеход благодарно закивал и спросил:
- Бар на Кинг-стрит?
- Да, на Кинг-стрит.
- На правой стороне улицы?
- Нет, на левой.
- Тогда, простите, я не могу.