`Лучше б объяснил', - глянула та на брата.
`Я объясню', - заверил Урва: `Пей и пошли спать. Слышала, что вожак сказал'?
— Он любит тебя, — с тоской глядя в светлеющее небо в окне, сказал Урва. Он
сидел у саркофага Лесс, убаюкивал сестру, рассказывая сказку о великом чуде, что
доводится познать не каждому смертному, не то что — бессмертному. В голосе Варн
чувствовалась печаль.
— Ты не знаешь, что это такое, — догадалась Лесс.
— Не помню, — вздохнул тот. Оперся на край усыпальницы и, положив голову на
руки, посмотрел внутрь, в чуть искаженное рубцующимися ранами лицо подопечной. —
Любовь — это дар. Она относится к сфере чувств, а нам они неведомы. Наше сердце
— ледышка, и по венам течет не кровь, а красный фреон. Но в отличие от людей, мы
стараемся понять тех, кто чем-то выделяется из нас.
— А люди?
— Они чураются всего необычного, относят его к сфере неопознанного, ставят в
ряды артефактов. Им так проще. У нас другие взгляды на жизнь, малышка. У людей
она коротка, у нас — бесконечна, и все же мы ценим ее больше, чем они. Причем не
только свою жизнь, но и любого другого существа. У нас в замке часто
останавливаются те, кто в свое время был изгнан с обжитых мест людьми. Человечки
не любят, не желают делить свою территорию с кем бы то ни было. Даже их Боги
живут далеко от них — на небе, где-то глубоко во Вселенной, не видимые, не
осязаемые.
— Почему?
Урва пожал плечами:
— Люди слабы, уязвимы и оттого боятся всего, что нельзя понять, поработить,
подчинить. Они предпочитают гегемонию мирному сосуществованию. Понять, значит
принять. Им тяжело сделать первое и фактически невозможно — второе. Страх, вот
что не дает им мыслить здраво, жить открыто. Продлить свою жизнь, познать то,
что лежит вне плоскости их знаний. Хочется, да не можется. Страх перед болью,
страх перемен, ломка стереотипов, принятие иных способов существования, иных
взглядов на вещи — это серьезное испытание для человека. Их физическая оболочка
и психика хрупки. Потому лишь один инстинкт превалирует над остальными, главный
принцип существования — самосохранение. Выключи его и включится другая программа
— самоуничтожение. Человек доведет себя до могилы, заодно положив рядом пару
соплеменников. Они еще более одиноки, чем мы. Каждый за себя, сам по себе,
раскиданные по миру, живущие каждый в своей ячейке соты — благоустроенных
квартирках. Закрытые двери, закрытые окна, как спасение от вторжения, как
страховка безопасности, спасение себя и глупых безделушек, коими они окружают
себя, отдавая им свое сердце и жизнь.
— Грустно.
— Грустно, — согласился Урва. — Но это не наша печаль, малышка, у нас хватает
своих. Спи, дядя Урва посторожит твой сон…
— Бэф больше не придет?
— Нет. Пока ты не поймешь, кто ты и с кем. Но он всегда будет рядом, всегда.
Поверь, я знаю, что говорю.
— Я Варн!
— Ты несмышленыш, запутавшийся, потерявшийся и зависший меж двух миров. Но
каждый из нашего клана всегда будет рядом с тобой, что бы ты ни выбрала. Только
позови, только подумай.
— Я не понимаю.