совершила горловое харакири, да еще провентилировала мозг. Воспользовалась самым
кровавым, вызывающе-неприятным способом. Специально? Случайно? Срыв,
намеренность, стечение обстоятельств?
А Гнездевский? Тоже хорош! Пошел на встречу с дезертиром, очень опасным, и в
человеческом обличии бойцом, без группы сопровождения, без санкции сверху. Сам
по себе, сам за себя, взяв всего лишь четверых из своей группы, и никого более
не поставив в известность. Халатность? Переоценка собственных сил или опять же —
намеренность? А как понимать его разговор с Зелинским, сумбурный бред мальчишки
— племянника, докладную бойцов? Из полученных данных ясно, что капитан шел на
вампиров. Двух! Матерую особь, которую подозревали в графе Рицу и агенте Лисе!
Накрутил, намудрил. И возникает чувство, что капитан хотел перехитрить кого-то,
а перехитрил себя.
Просто черт знает что!
Полковник лишь качал головой и выжидательно поглядывал на Зелинского,
закопавшегося в бумагах, данных компьютера, то и дело поглядывающего на монитор
и дисплеи, что-то лопотавшего себе под нос с отстраненно-заумным видом.
Анализирующего полученные, увы, насильственным образом лабораторные данные.
Граф Рицу бушевал и грозил нешуточной расправой, что при его связях и
возможностях устроить даже полковнику СВОН было не трудно. Это так же не вносило
спокойствия в душу Горловского. Пришлось графа скрутить, силой взять пробы крови,
просканировать психофизические данные и ждать, очень, очень сильно надеясь, что
результаты подтвердят версию Гнездевского о том, что этот норовистый скакун —
вампир.
Пока же графа запихнули за решетку, понятно, в еще более раздраженном состоянии.
Минут тридцать, как он перестал пинать по железным прутьям и пытаться дотянуться
сквозь них то ли до горла караульного, то ли до телефона в его нагрудном кармане.
И не дай Бог, дотянется…
— Понять его, конечно, можно, — вздохнул полковник. Благородный отпрыск
древней фамилии в клетке для приматов, доставленный неизвестно куда, лишенный
всяческих привычных ему благ, комфорта, корректности по отношению к столь
знатной особе, да еще и подвергнутый анализу, как какой-то самец бабуина! Три
облупившихся стены, решетка, единственное узкое окно под потолком и деревянная,
не факт, что чистая скамейка. Да-а, полковник бы сам взбесился, вздумай его кто-нибудь
поместить туда. И уж желания отвечать на вопросы у него бы точно не возникло,
как и у Бэфросиаста, а вот воздать по заслугам наглецам…
`Н-да-а…Ну, авось, посидит, успокоится. Там что-нибудь выяснится и будет
понятно, что делать дальше с заключенным: под суд, на роль подопытного кролика,
или с извинениями на волю. Правда, чем больше времени он здесь проведет, тем
весомей придется извиняться. Так и до нижайших поклонов дойти недолго', - начал
раздражаться Виктор Николаевич.
— Что там, Адам? Вы скажите, наконец, или нет? — спросил у Зелинского.
— А-а… что, собственно? — хлопнул тот ресницами, вскинув взгляд на
полковника: что вы здесь делаете, говорил он. Горловский поджал губы: стареет
профессор. Ничего вокруг не видит. Все б ему в своих мифах копаться.
— Ах, да! — очнулся тот, выдал. — Видите ли, Виктор Николаевич, картина еще
не полная, только около 20 % данных обрабатываются. Но…в общем…м-м-м… что
могу сказать? Отменное здоровье у обоих. Что девушка, что граф Рицу не имеют
патологий в организме.
— К черту их патологию и здоровье, вы главное скажите, Адам!