твое любопытство?
— А?… Да.
— Тогда до свидания.
— Еще один вопрос, если позволишь: как долго планируешь развлекаться? Я к тому,
что место негостеприимное, игрушка, хоть и занимательная, но неподходящая.
Девочка — солдатик, а пистолетики у нее всамделишные.
— Тебе ответить или сам ответ придумаешь? — предостерегающе прошипел вожак.
— Сам, — тут же все понял Урва и выставил ладони, успокаивая Бэф. — Не смею
тебя больше задерживать. Уже исчез, — взлетев, растворился в ночи.
`Хитрец и проныра', - качнул головой Бэф и вернулся к Лесс.
Два дня, что они провели вместе в замкнутом пространстве, по милости непогоды,
настолько сблизили их, что Бэф больше не сомневался в правильности своего
решения остаться с Лесс до конца пути.
Девушка заинтриговала его. Ее оптимизм и вера в то, что все будет хорошо, при
том, что это самое `все' на данный момент хуже некуда, поражала и заражала.
Нежная забота, рождала еще большую нежность. Остроумные шутки и смех, ответное
веселье. Кто кого развлекал и отвлекал от плохих мыслей, Бэф не понял, но
проникся. И принял Лесс безоговорочно, доверял, как, пожалуй, не доверял и
сородичам. Легкомысленность? Но как приятно чувствовать себя безрассудным,
пылким любовником, а не обремененным властью и долгом вожаком. Не кормить ложью,
не вкушать ее в ответ. Быть откровенным, открытым и получить в дар туже
откровенность и доверие.
- `Мне нравится, что вы больны не мной, мне нравится, что я больна не вами, что
никогда тяжелый шар земной не уплывет под нашими ногами. Мне нравиться, что
можно быть смешной, распущенной и не играть словами, и не краснеть удушливой
волной, слегка соприкоснувшись рукавами', - продекламировала Лесс утром
третьего дня, собираясь в путь. Она натягивала ботинки, шепча себе под нос
строчки стихотворения, а Бэф внимательно слушал, придерживая девушку за плечи.
Она повернулась, и с легкой печалью, глядя в глаза мужчины, закончила. — `Спасибо
вам и сердцем, и душой за то, что вы меня — не зная сами — так любите, за мой
ночной покой, за редкость встреч закатными часами, за наши не гулянья под луной,
за солнце не у нас над головами. За то, что вы, увы, больны не мной, за то, что
я, увы, больна не вами… Пойдем? Пара дней и будем дома.
— Надоел тебе?
— Нет. Но нужно двигаться. Организм не железный. Ему топливо требуется,
прозаическое. Любовь на завтрак и ужин…
— Утомила?
— Больного. Которому можно поставить памятник за геройский подвиг, но
желательно, при жизни.
Девушка встала, расстегнула ремень, перекинула через плечо бинокль и подняла
куртку:
— Одевайся, Бэфросиаст. Буран кончился, но магнолии еще не цветут.
Спорить граф не стал, накинул куртку на плечи и под видом тяжелобольного припал
к девушке, укутывая ее своей рукой и курткой. Хитрости Лесс не заметила.
Они с затаенным сожалением, одним на двоих, покинули пристанище и двинулись в
путь. Дорога через снежные заносы и каменные уступы была нелегкой, и ближе к
обеду Бэф понял, что переоценил свои силы и недооценил мужество маленькой
женщины.
Варн сел на занесенный снегом камень, припав спиной к валуну: