Лесс другая.
Она сидела на карнизе и с любопытством смотрела на конвульсии человечков, что
бились внизу, на детской площадке в экстазе от орущего в диссонанс с гитарой
голоса.
Рядом приземлился Урва, проследил за ее взглядом и спросил:
— Хочешь к ним?
— Я сыта.
— Не для пищи, для веселья. Познакомишься с людьми ближе. Поверь мне — они
настолько забавны, что стоят того, чтоб спуститься на землю.
Последнее Лесс не понравилось, и она невольно поморщилась: стоит ли себя
утруждать, если голод не мучает? А наблюдать можно и отсюда.
— Я серьезно. Незабываемые впечатления, — заверил Урва, качнувшись к ней с
видом змея-искусителя. Лесс, наконец, оторвала взгляд от компании человечков и
уставилась на брата, заинтересовавшись словом — незабываемое.
— Такое бывает?
— Бывает.
— И долго буду помнить?
— Надеюсь, — пожал тот плечами.
— Пошли, — кивнула без раздумий и ринулась вниз.
— Э-э! Стой! — только и успел крикнуть Урва. Но разве остановишь молодую Варн,
которая знакомится с миром и ведает не больше детеныша? Сам виноват — замешкался.
А вообще молодая послушна. Сказали — стой! Стоит. Сказали, иди — идет. Сказали —
вниз головой в мостовую — ага. Все на уровне инстинктов, зыбкой памяти тела, уже
остывшего и отжившего, но только еще рожденного. Но оно не осознает своего
рождения, как и не помнит смерти. Так всегда и везде — жизнь приходит через
смерть, и материя оплачивает цену души. Детство — любознательно, юность —
тороплива, зрелость молчалива и размеренна. Но доживет ли эта Варн до зрелости —
огромный знак вопроса, учитывая неординарность ее рождения, которое и
сказывается на ней столь плачевным образом.
Урва усмехнулся и поспешил за сестрой, предчувствуя веселье.
Юный мученик гормональных перестроек своего организма перестал колотить по
струнам и насиловать связки, увидев появившееся на площадке видение в образе
утонченно красивой женщины в черном.
Рыжее взлохмаченное чудо шагнуло к Лесс, оглядело с ног до головы и выдало,
склонив голову набок:
— Оп-с, ля-ля-фам!
Лесс скопировала его небрежную позу и наглое выражение лица, отчего невольно
развеселилась. Ее улыбка, видимо, понравилась парню. Он пригладил вихры на
голове и отвесил поклон, произнеся самым любезным тоном:
— Ра-азрешите представиться: Феодосий!
Лесс почудился странный запах, она принюхалась, пытаясь понять, что это? И
услышала голос Урва в голове: молоко. Так пахнут неискушенные, юные…
Парень и, правда был не искушен: он зарделся, смутился от столь пристального
внимания красивой и явно опытной женщины. Ему очень хотелось выглядеть достойно
случаю: немного развязным, немного равнодушным и очень, очень уверенным в себе.
Однако, слова вязли на языке, взгляд боялся задержаться на достоинствах фигуры и
лица женщины, а руки не могли найти приют, и то терли еще не знакомую с бритвой
щеку, то приглаживали волосы на голове, то лезли в карманы. Мысли были сумбурны:
даст — не даст, получится — не получится, а ну, его к черту, лишь бы не ушла!