— Примечательная личность, ничего не скажешь.
И задумчиво уставился перед собой: ему-то, что от графской примечательности?
Ну, любит Рицу Венецию, два раза в год, как на дежурство, летит в лежащий на
воде город, чтоб покормить голубей на площади Сан-Марко. Здорово. И что? Какое
отношение данная странность имеет к криминалу и тем паче к вампиризму?
Ну, кобелек, эротоман. Но даже не извращенец. Никаких вульгарных историй,
особенных пристрастий и экспрессивных изысков. Ни тебе посещения элитных
борделей, групповых случек, случайных связей с инфантильными юнцами и жеманными
гермафродитами. Только женщины и только такие, что и полковник бы не устоял,
отдался бы без размышлений. Агнешка одна, что стоит. Богиня.
Да, можно понять Игната. Смириться с потерей подобной кудесницы, себя не уважать.
А что еще? Прискорбное равнодушие к спортивным состязаниям. Уклонение от любых
вызовов на бой. Зато прямо-таки патологическое пристрастие к живописи и музыке.
Тоска! Оперы, кантаты, симфонии. И хоть бы один рок-концерт посетил или поп-фестиваль!
Биография? Стандарт, чуть разбавленный флером аристократизма: рауты, балы,
фешенебельные клубы. И ни тебе бурных юношеских эскапад, мутных родственников,
афер. Папаша почил вместе с мамашей, оставив отпрыску колоссальную сумму для
благополучного проматывания. Но и это мимо. Ни тебе шика и блеска, кутежей и
попоек. Скромность, но не жадность. На собственный комфорт и женщин денег не
жалеет, но и не усердствует. Милые безделушки дамам, себе самый лучший номер
самой презентабельной гостиницы. Милашкам цветы, себе рубашечку от Гуасон.
А женским обществом далеко не злоупотребляет, наоборот, вроде и пренебрегает. С
Агнешкой три года, до нее француженка Рене Сули — пять лет. Марина Керри —
четыре года. И ни на одной не женился. Вообще не был женат и, судя по всему, не
стремится.
Друзей — никого. Знакомых — много. Всех проверить не один год уйдет. Все в
большинстве своем влиятельные люди из его же круга.
Полковник потер подбородок: у него складывалось впечатление, что кто-то водит
его за нос. Второй раз он изучает досье графа и второй раз у него возникает
ощущение недоговоренности, мутности автобиографии этого знатного щеголя. Словно
спряталось что-то от глаз, как второе дно у озера. И знаешь — есть, а
подтвердить нечем. Даже эхолокация не помогает.
Горловский развернулся в кресле к стене и в раздумьях забарабанил пальцами по
столешнице. Минута, другая и понял, в чем дело. Досье на Рицу не соответствует
лицу, сидящему во временной камере. По документам складывается впечатление, что
граф — существо, абсолютно далекое от мира и его волнений, защищенное,
изнеженное, самовлюбленное. Эстет, далеко не аскет. Надменный сноб. Заносчивый
светский лев с отшлифованной этикетом извилиной. Способный разве что пустить
остроту в ответ на выпад в его сторону.
Ан, нет. Тот граф Рицу, с коим Горловскому довелось беседовать, производил иное
впечатление: уверенного, умного, благородного человека. Далеко не неженка и не
сноб. Доброжелателен, как любой с кистенем за спиной, парочкой линейных
бомбардировщиков в боевой готовности и крепким близким знакомством с сильными
мира сего. Такой не способен спускать оскорбления, молча взирать на
несправедливость. И не остановишь такого, и рот не закроешь. Шантаж, угроза, что
слону дробина. Значит?
Значит, кто-то подсуетился, подсунул прилизанное досье и хоть ты нос разбей,
иного не накопаешь. Высокий покровитель? По всему видать, к стратосфере ближе.
Значит, и с Лисой нужно быть максимально лояльным. Чтоб не затоптали по