дозволенного, — позволил себе улыбнуться Щербинин.
— А Рицу как? Лиса? Что о них говорят?
— Девушка, говорят, угрюмая, неразговорчивая. Почти не видели ее. Либо гуляет,
либо в комнате сидит. А о графе отзываются очень хорошо: вежлив, тактичен, щедр.
Гостей в доме тоже не видели, приемов не было. Жили тихо, уединенно.
— Все?
— Все.
Полковник задумчиво погладил затылок:
— Выпускать, похоже, надо.
— Надо. Что еще Лиса напишет, неизвестно.
— Да, известно, — махнул рукой Горловский. — Что с нее возьмешь? Рванула вон
к любимому стихи почитать! Агентка, вашу!…
— Молодая, — пожал плечами Щербинин.
— Угу…. Готовь документы и конвой. Отправим ее завтра в госпиталь на
освидетельствование. И на списание.
— Куда отправим?
— Как всегда. К Овину. Двадцать минут конвоя — хлопот меньше. А то кто его
знает, что она от большой любви еще на свою да нашу с тобой голову устроит.
— Хорошо. Сейчас же отзвонюсь.
— Лично езжай.
— Как скажете.
— Предупреди, чтоб сильно не шлифовали. Хватит с нее. Три месяца достаточно.
Щербинин кивнул, хоть и считал, что полковник излишне мягок по отношении к Лисе.
— Что с Рицу будем делать?
— Пропуск подписывать. Эскорт готовить. И с почестями куда скажет. Но после
того, как поговорю с ним.
— Думаете, удастся рот ему закрыть?
— Угу. Если не хочет, чтоб любимая в дисбате сгнила или в психушке, не просто
промолчит, а еще и немым скажется. Выбор, Клим у него не велик.
— Не похож он на влюбленного. Не мальчик уже.
— Не мальчик, именно. А последняя любовь она крепче первой скручивает. Взяла
его Лиса со всеми аристократическими внутренностями. Жаль такую пару разбивать…
Жизнь-то она длинная, — подмигнул полковник заму. Тот понимающе улыбнулся,
кивнул:
— Готовлю пропуск?
— Готовь. По Гнездевскому дело движется?
— Тяжело, Виктор Николаевич, но работаем.
— Без вмешательства знакомых Рицу оно быстрей пойдет и тихо закончится. Отчеты
жду каждый день. Взвод Гнездевского расформируй. Лучше, конечно, всех списать.
— Лучше. Но 26 человек. Прекрасные специалисты. Жалко таких людей терять.
— Убирай их от греха, кого списывай, кого в другие части и отделы. Без права
самостоятельной работы. Не затягивай, — приказал, поднимаясь. — Я к Рицу.
Бэфросиаст сидел у стены на скамье и, обнимая ногу, смотрел на оконный просвет
под потолком.
— Добрый день, — украсив свое лицо улыбкой, сказал Горловский, входя в
помещение.
Граф вскользь глянул на него и вновь уставился на оконный проем.
— Тоска по свободе? — сел на скамейку к заключенному.
— Вас это удивляет? — недовольно уставился на него Рицу.