Вирус психического заболевания!
Я работаю охранником в круглосуточном супермаркете. Сутки на ногах, скачки по
всему периметру. Три этажа, восемьдесят камер. Бешенная нагрузка и на психику, и
на организм. И что? Думаешь, я устаю? Думаешь, мне стало лучше? Нет! Наоборот!
Я поняла, что уже не стану человеком!
Я по-прежнему Варн!
Не знаю, в чем дело? В навязчивых мыслях о тебе, в тоске по тем временам, что мы
были свободны и вместе? Не знаю! Но точно осознаю, что я не человек!
Я не бегу, а парю. Не сплю по ночам и не чувствую усталости. Не могу есть мясо и
пить молоко. Обострено обоняние, чутье. Я вижу в темноте и слышу, как бьются
волны о песок сквозь гул голосов, лес стен и пластика! Порой слышу мысли мамы и
братьев! Соседей, покупателей, сослуживцев!
Что со мной, Бэф?
Не повод ли это прийти к тебе и спросить: что ты сделал со мной, во что
превратил?
И за что?
Лучше б ты не спасал меня. Разве я просила? Надеюсь, та девочка, внучка
профессора, не узнала вкус твоего поцелуя? Если нет — я не завидую ей'.
`Меня опять уволили.
Мне нет места среди людей, как нет места рядом с тобой. Если б ты действительно
любил меня, то нашел бы способ поставить на ту или другую сторону, а не бросить
посередине. Я словно шарик, зависший в воздухе. И на землю не опуститься, и в
небо не подняться. И не знаешь, что хуже, где и как лучше.
Вчера я была Варн, сегодня опять — человек. Походка стала тяжелой, мысли
ленивыми. Я вижу и слышу не больше других. И сплю, как медведь зимой. Но не
высыпаюсь. Днем не могу открыть глаза, а ночью — закрыть.
Мама тоже не спит, ходит и слушает мое дыхание.
Лучше б я не возвращалась — ей было бы меньше тревог и волнений.
А меня не мучили бы мысли о тебе'…
Вероника Львовна Сталеску осторожно закрыла тетрадку и покосилась на дочь. Та
спала, укутавшись в плед. Лицо, как у мертвеца — серое, с заостренным носом,
блеклыми губами. `Девочка моя', - вздохнула женщина и прикрыла рот ладошкой,
чтоб не вспугнуть чуткий сон дочери своим всхлипом. Подло, конечно, читать ее
записи, но как иначе узнать, что происходит с девочкой? Хотя вроде уже не
девочка — влюбленная женщина, отслуживший офицер. Но не для матери.
Как же тебя искалечили, доченька!
Чем тебе помочь?
Женщина подошла к дивану и села в ногах Алисы, погладила ее. Лиса тут же открыла
глаза, развернулась и уставилась на мать: что-то случилось?
— Т-ш-ш. Все хорошо, успокойся.
— Мам? — еще больше насторожилась девушка от смущенно расстроенного вида
женщины. Вероника Львовна понимала, что нужно откровенно поговорить с дочерью, и
откладывать разговор не стоит, но с чего начать, что сказать и спросить, чтоб не
травмировать Алису еще больше, не вспугнуть?
— Ты ничего не хочешь рассказать мне? — и вздохнула — глупый вопрос.
Риторический. Сейчас брякнет — `нет', и конец разговора.
Лесс нахмурилась: что это с мамой? Взгляд девушки прошелся по ее лицу, скользнул
в сторону, выхватил сдвинутую на столе тетрадь. Ах, вот в чем дело. Мама прочла
дневник. Конечно, нужно было понять сразу, что рано или поздно это случится.