все равно, что кричать в микрофон. Да-а… А ведь знала, что так и будет. Может,
за тем и позволила себе расслабиться и выплеснуть наболевшее в белый свет, как в
копеечку?
Алиса села:
— Все прочла?
— Извини, — совсем расстроилась Вероника Львовна.
— Не за что, мама. Ты меня извини, что с тетрадью разговаривала, а не с тобой.
— Боялась не пойму? — посмотрела на нее женщина.
— Да. Представила, что ты будешь чувствовать, узнав, что твоя дочь мало…
убийца… так еще и любит Варн, и понятно, молчала.
— Ты не убийца, девочка, ты — солдат. Был приказ, и ты его выполняла, как любой
подневольный. Тяжело нести чужие грехи, но не стоит принимать их на себя…
— Ты оправдываешь меня?
— Я стараюсь быть объективной. Тебе не в чем себя винить, не в чем, Алиса. Зря
ты боялась мне сказать. Неужели ты думала, что я не пойму тебя, оттолкну? Ты моя
дочь, а я твоя мать. Что бы ты ни сделала, чтоб ни случилось с тобой, это
останется непреложным. Я всегда буду рядом, приму, пойму, помогу. Я очень люблю
тебя, девочка моя, — обняла растерянную Лису женщина, зашептала тихо, ласково.
— Думаешь, мама старая, глупая? Думаешь, не понимает, что творится вокруг, что
значит служба в спецвойсках? Почести, деньги ничего мне не надо, только б вы
были счастливы, живы, здоровы. Списали-то как ненормальную, а разве ты
ненормальная? Разве ты виновата, что жизнь так обернулась?… Сколько я молилась,
девочка моя, сколько вестей от тебя ждала…
Голос женщины дрогнул от слезливых ноток. Лиса зажмурилась — и у нее глаза
щиплет.
Заплакать что ли? — уставилась перед собой зло.
— Ты ведь, как с войны пришла… Не узнала я Алисы. Не знаю. Отчего больше
плакала — от счастья или от горя. Поздно теперь и думать, и делать. Ты вот что,
доченька: что было, то было, не думай о том. Забудь. А он… раз так мил, то
какая разница — кто?
— Он не человек, мама, — заглянула ей в глаза Лиса: понимает ли? Ни укора, ни
страха, ни осуждения в ответ. Улыбнулась ласково. По голове погладила:
— Я поняла.
— Совсем не человек.
— Неправда. Что с ним не так? Летает? Разговаривает со звездами? Слышит мысли?
Тонко чувствует?… Слава Богу.
— Он прототип вампира.
— Пьет кровь? Убивает людей?
— Нет, — качнула головой Алиса, удивляясь спокойствию матери.
— Тогда в чем дело? Почему он там, а ты здесь? Ведь ты любишь его. Зачем
выдумывать преграды?
— Если я уйду, больше не вернусь…
Вероника Львовна отвернулась: хуже, чем плохо. Но…
— Ты хочешь быть с ним?
— Да.
— Тогда в чем дело? Если во мне, то скажу честно: мне больно потерять тебя, но
еще больнее видеть несчастной. Если ты будешь с ним счастлива, если тебе будет
лучше жить с ним, то лучшего и мне не надо.
— Мама…