сознательное, хорошо спланированное убийство… — Игнат развел руками. —
Расстрел однозначно, вне зависимости, признаешь ты себя виновной или нет. Вина
все равно уже доказана, зафиксирована и лежит под моей ладонью.
Алиса угрюмо молчала — а что скажешь?
— Давай так — сейчас ты отправляешься в камеру и думаешь. Крепко думаешь… дня
два. Больше дать не могу, этот срок — фантастика. И мыслишь в одном направлении
— хочешь ли ты умереть во цвете лет из-за гнилой подружки и дурного сержанта?
Что тебе милей в свете данного выбора — превратиться в постановление о расстреле,
в уведомление о, прямо скажу, паршивой смерти, что уйдет в родной дом, или
написать рапорт о принятии тебя в ряды СВОН, где тебя научат, не размениваясь на
мелочи, применять силы на благо Отечества. А чтоб не возникало сомнений, и ты не
навесила мне еще одно внеочередное звание — мастера по развешиванию макаронных
изделий на уши, я советую тебе ознакомиться с одним документом.
Игнат порылся в ящике стола, куда скидал бумаги и флэши, вытащил пластиковую
папку:
— Вот он, милый! Возьми, почитай. Весьма поучительная информация.
Девушка нехотя взяла листы, принялась читать, и чем дальше вчитывалась, тем
сильнее менялась в лице:
`- Лиса, извините, Алиса Сталеску, давно задумала убить сержанта. Мне трудно
вспомнить, когда она первый раз сказала — `я его убью! Но это точно произошло в
первый год службы под его началом. Алису выводило из себя буквально все, чем нам
приходилось заниматься. Она постоянно ворчала, критиковала и службу, и
начальство, и устав, а сержанта возненавидела за одно то, что он не давал нам
послабления. Я не придавала значения ее выпадам, думала — устала, постепенно
втянется в режим и все пройдет, но постепенно разговоры об убийстве стали
напоминать паранойю. Она говорила об этом каждый день и даже не раз просила меня
помочь. А потом попросила постоять на углу дома сержанта, чтоб она могла в его
отсутствие беспрепятственно проникнуть в дом и заложить взрывчатку. Я отказалась
и… подумала, что она бредит. Я и мысли не допускала, что ее угрозы воплотятся
в жизнь. Поэтому не доложила сержанту о том, что задумала Сталеску… Да, и
откуда она могла взять взрывчатку?…
— Вы знаете, отчего погиб сержант Стокман?
— Говорят, от взрыва…
— Он чистил оружие. Вставил обойму и ушел к праотцам. Один патрон в связи с
несоответствием калибра и особым видом детонатора сработал, как мина. Началась
цепная реакция. Весь арсенал в доме сержанта взорвался.
— Вы хотите сказать, что она все-таки поменяла патроны и заложила мину в доме
сержанта?
— Именно. Ваша подруга…
— Какая же она мне подруга после подобного преступления?
— Не верю! — Алиса брезгливо отбросила листы от себя. — Сочинение рядового из
особого отдела. Практикуются юнцы, да? Или подобный пасквиль прерогатива
тренировочных занятий СВОН?
— Алисия, а какой мне смысл чернить твою подругу? — поддался к ней Гнездевский.
— Не знаю, — совершенно расстроилась она.
— Может, Маликова замешана в преступлении, а? — подозрительно прищурился
капитан.
Алиса сжала челюсти, опустила взгляд.
— Ясно-о-о, — протянул тот, — женская солидарность. Хор-рошая вещь. Одна