— Встань, парень, — сказал Конан, хмурясь. — Не люблю, когда валяются в ногах. Теперь отвечай и говори мне всю правду, иначе мой демон разорвет тебя на куски: как ты здесь оказался и за что превратил в обезьян весь город?
Юноша, опасливо косясь на дверь, поднялся с колен. Голос его дрожал.
— Я… я пришел сюда. Давно, еще в начале зимы. Мне было нечего есть… Меня выгнал хозяин. Это жестокий и несправедливый человек, владыка! — Видя, что Конан пока не собирается произносить заклинаний или как-нибудь по-иному наказывать ослушника, он говорил все смелее и увереннее. — Меня зовут Джамла, владыка. Десять лет назад Рамдаса, мой хозяин, купил меня на невольничьем рынке. Он оставил меня при своей гончарной мастерской, там был нужен мальчишка для поручений, а я был с детства обучен этому ремеслу и приглянулся мастеру. Он выучил меня всему, что знал сам, и мы работали наравне. Хозяин пообещал мне свободу, если я сделаю такой кувшин, в котором в зной вода оставалась бы холодной, а в стужу — теплой. И я сделал такой кувшин. Он объявил, что отпускает меня, и я остался мастером при его мастерской. Я нажил состояние, обзавелся домом. И подумал: будет хорошо, если хозяин мастерской отдаст за младшего мастера свою младшую дочь — ведь старшая замужем за старшим. Я надел лучшие одежды и пришел к нему со сватами, а он…
— Заявил, что его дочери не нужен бывший раб, велел дать тебе пятьдесят палок и выгнал из города, — кивая, закончил Конан.
Гончар был изумлен.
— Да-а, — сказал он, глядя на киммерийца широко раскрытыми глазами. — Неужели это правда, владыка, что могущественные колдуны могут видеть все прошлое и будущее человека, едва посмотрят ему в глаза?
За стеной раздалось новое презрительное фырканье. Конан сказал со всевозможной строгостью в голосе, едва сдерживая смех:
— Продолжай. Что же ты сделал, когда он тебя выгнал из города? Рамдас ведь один из городских старейшин, не так ли?
— Да, владыка! Он творит беззаконие когда вздумается и держит в руках всю Гончарную Слободу! Никто не смеет ему слова сказать! А я… что ж, судья отобрал у меня кров — «за надругательство над добрым именем», как он сказал. И я пошел куда глаза глядят. Потом начались дожди… Я оказался здесь. Добрый старец приютил меня. За эту зиму он выучил меня грамоте и счету. Но в конце зимы вдруг жестоко заболел и умер. Я проплакал над ним три дня, а потом похоронил у ручья. От его могилы ночами исходит свет, и я хожу туда иногда…
— Ну а обезьяны?
Юноша опустил голову так низко, что черные пряди волос совсем скрыли лицо.
— Умирая, старец велел мне хранить источник и эти книги для того, кто когда-нибудь придет за ними, — сказал он еле слышно. — Как-то вечером мне было очень тоскливо, и я сел читать. И нашел книгу магических заклинаний…
— И от тоски превратил весь город в обезьянник, так, что ли? — нахмурился Конан.
— Не весь! Только родичей Рамдаса, того судьи, той мерзкой бабки-сводни, которая свидетельствовала против меня и…
Его оборвал громовой хохот. Конан смеялся, закинув голову, смеялся так, что тряслись стены убогой хижины и скрипел и шатался стол, на котором он сидел. За стеной ему вторил хохот дракона.
— Всех родичей, клянусь тринадцатью рогами Нергала! Да тут на острове всяк друг другу брат, кум или сват! — приговаривал киммериец, смеясь. — Ты, парень, либо святой, либо помешанный! Ну, а что ты ищешь теперь в этих книгах и свитках?
Юноша покраснел так густо, что это стало видно даже сквозь загар.
— Приворотное зелье, — пробормотал он, краснея еще больше. Конан от хохота едва не свалился под стол.
— Вот что, парень, — сказал он, отсмеявшись, — это дело ты брось. Давай расколдовывай город, а после этого я дам тебе денег и отпущу с миром. Ты купишь себе дом где-нибудь в другом месте, где никто не знает, что ты в детстве был рабом. Там и женишься. Ну? — Джамла мялся, и Конан пригрозил: — Не то смотри, я велю своему демону разорвать тебя на сотню маленьких Джамл!
Вендиец задрожал и снова бухнулся киммерийцу в ноги с воплем:
— Пощади, владыка! Я бы и рад их расколдовать, но не знаю, как! Я просто прочел заклинание из книги, а какое обратное, я не знаю! Их там тысячи!
— Аридо! — позвал Конан. — Иди сюда и попробуй разобраться в этих закорючках.
Джамла, полагая, что тут ему и конец, захрипел, моля о пощаде. Но каково же было изумление юноши, когда вместо чудовища в хижину вошел старый кхитаец в одеждах из расшитой парчи! А старик как ни в чем не бывало уселся за стол и принялся листать черную книгу, бормоча при этом:
— Этот отшельник был воистину святым! Скопить столько мудрости за одну человеческую жизнь! Забавно только, что он, видимо по незнанию, мешает все в кучу: лечебные мази, заговоры, проклятия… Это не то, это не то, «пять способов бессмертия», не то, «зимняя одежда, обогреваемая газами человеческого тела» — ого! He то, не то… «Варение золота из ртути», чушь какая… Ага, вот это заклинание: «Превращение неугодного человека и всех его родичей до сотого колена в отвратительных хвостатых обезьян. Стань лицом к востоку»… Так, понятно, понятно. Очень простые чары. И разрушить их так же просто, как и навести. Иди-ка сюда, неумеха.
Джамла неуверенно приблизился. Кхитаец вручил ему книгу, повернул лицом к западу и велел:
— Читай заклинание, только с конца. Читай внимательно, не пропусти ни одной буквы! Идем, Конан, более нам здесь делать нечего. — С этими словами он встал и вышел из хижины.
— Это тебе на свадьбу, — сказал Конан, высыпав на дощатый стол десять ярких рубинов. И вышел вслед за драконом.
Тот уже в нетерпении постукивал хвостом.
— Едем скорее. Этот юнец так напуган, что все сделает правильно. Если мы поторопимся, то еще успеем до заката в храм.
Устраиваясь поудобнее на его широкой спине, Конан слушал краем уха, как молодой звонкий голос старательно читает вслух бессмысленные, вывернутые наизнанку слова.
Конан с драконом решили не рассказывать в Ланке о своем визите к хижине отшельника — не следовало привлекать к себе слишком большого внимания. Когда они вернулись в город, то пожалели, что не остались ночевать в лесу: всюду горели огни, люди пели, смеялись, только что не ходили на головах от счастья. В конце концов киммериец, устав от раздраженного ворчания дракона, оставил его в комнате на постоялом дворе, а сам присоединился ко всеобщему ликованию. К исходу ночи он уже не помнил, скольких девок перетискал и сколько кувшинов выпил. Его едва хватило на то, чтобы с рассветом добраться до кровати и рухнуть на нее.
Едва он проспался — вернее, едва дракон счел, что он проспался, — они отправились в храмовый дом.
Верховный Брахман, избавившись от обезьяньего облика, оказался хитроглазым старичком с большим, изъеденным волчанкой носом. Киммериец вспомнил, что волки-оборотни, влезая в волчью шкуру, мигом излечиваются от всех болезней, даже смертельных. С этой точки зрения обезьяной Прамурти выглядел гораздо лучше — та, по крайней мере, была совершенно здорова.
— Вы принесли нам удачу, чужестранцы! — радостно возгласил он после обмена приветствиями. — Проклятие снято! Или вы и есть те, кого бы нам следовало благодарить, ведь вы, как я помню, собирались посетить отшельника?
Конан и дракон переглянулись, и мудрейший Ши Чхан с поклоном ответил:
— Мы никогда бы не осмелились без нужды тревожить покой святого человека. И посуди сам, мудрый Прамурти, как бы мы могли за один день успеть доехать до другого конца острова и к утру вернуться обратно? Лошадей у нас не было, а у вас в городе их, как я видел, вовсе не держат.
— Да, — покачал брахман головой в тяжелой чалме, — От лошадей нам пришлось избавиться. Ни одна лошадь не потерпит, чтобы на ней сидела верхом обезьяна… Тьфу, мерзость какая, да простит мне милостивый Рудра!
— Но теперь, почтеннейший, когда город ваш непостижимым и чудесным образом избавился от напасти, — продолжал Ши Чхан медовым голосом, — исполнишь ли ты нашу просьбу? Сапфир все еще при нас, и мы по-прежнему готовы преподнести его в дар грозному и милосердному богу.
— Разумеется, разумеется, с радостью и охотой! — воскликнул Прамурти, пожирая глазами камень, лежащий на ладони киммерийца. — Еще вчера вечером, когда проклятие спало, мы вошли в храм, заправили все светильники, зажгли курения и вознесли благодарственное моление Трехликому… Если вам будет благоугодно передать нам камень сегодня же, мы сегодня же и начнем все приготовления, потребные к этому сложному обряду.
Чужестранцам было благоугодно, сияющий сапфир был торжественно возложен у подножия алтаря Рудры Трехликого, а жрецы принялись готовиться к церемонии Воздания Хвалы.
Все три дня, что они готовились, соблюдая строжайший пост и размышляя над сокровенным таинством трех ипостасей грозного бога, Аридо пребывал в дурном настроении. Первый раз за много лет он оставался в облике старика-кхитайца более трех суток подряд, ему было неудобно в человеческой оболочке, он ходил по комнате из угла в угол, словно по клетке. К тому же он начинал хотеть спать.
Наконец, на четвертый день, Конан был призван в храм, где ему возвестили ответ бога: острова драконов по-прежнему существуют, Великая Катастрофа не затронула их, воды Потопа не поглотили. Своими очертаниями схожие с огромным драконом, раскрывшим пасть и взмахнувшим хвостом, они лежат далеко во Внешнем океане. Чтобы попасть туда, нужно отплыть от южной гряды Жемчужных Отмелей, что в Лемурийскоы море, и плыть на восход солнца, выверяя курс каждое утро.
Услыхав радостную весть, дракон взбодрился и заторопил Конана с отъездом. Было понятно, что путь до заветных островов займет не один день, и потому путешественники решили, что они все-таки купят большую лодку с парусом. По расчетам дракона к концу шестого дня они должны были уже оказаться у его берегов.
Обе гавани Ланки имели судоверфи, и киммериец исходил их из конца в конец, выбирая себе лодку с той тщательностью, с какой иной вельможа выбирает на невольничьем рынке рабыню. Еще один день ушел на то, чтобы опробовать новое судно и наполнить его всем необходимым для дальнего путешествия.
Лодку назвали «Остров Дракона», в память об одиноком островке посреди Лемурийского моря, где изгнанник промучился столько долгих лет в тоске и одиночестве. «А как же Раина?» — ехидно поинтересовался на это Конан. «С Раиной я был одинок более, чем когда-либо, — серьезно ответил Аридо. — Если бы не ее дивный голос, я утопил бы девчонку на третий же день».
Когда все наконец было собрано и можно было трогаться в путь, Аридо высвистал подходящий ветер, он наполнил новый, еще ни разу не сбрызнутый пеной парус, и долгое странствие началось.
Справляться с парусом и рулем дракон научился в первый же день. Хуже было другое: он постоянно норовил подогнать суденышко, и дважды чуть не перевернул его. Но к тому времени, как они, обогнув Уттарийский полуостров, вышли к Жемчужным Отмелям, Конан мог смело оставлять Аридо на ночь у руля. Это очень облегчило киммерийцу жизнь, потому что первые несколько дней путешествия он почти не спал.
Дракон тоже не спал, и это начинало на нем сказываться. Особенно это было заметно, когда он превращался обратно в дракона и плыл рядом с лодкой, иногда подталкивая ее. Бирюзовая чешуя словно поблекла, отросшие заново усы уныло повисли, глаза утратили блеск. Он купался все реже и реже, пока наконец не перестал вылезать из лодки совсем, часами неподвижно просиживая на корме в облике старого кхитайца, уставясь в море невидящими глазами.
Дни шли, а острова все не появлялись. Засыпая и просыпаясь, Конан видел одну и ту же картину: бескрайние синие волны и сгорбленная, нахохлившаяся фигурка на корме. То, что подходили к концу запасы еды, не слишком волновало киммерийца, море так и кишело всякой съедобной живностью, куда большей бедой было то, что кончалась пресная вода.