Юсиф родился в деревне близ Казвина. Отец его, крестьянин, по имени Кербалай-Селим, был человек богобоязненный и благочестивый. Он мечтал сделать своего сына моллой и дать ему возможность войти впоследствии в просвещенный круг ученых богословов. С этой целью он привез Юсифа в Казвин и определил в школу. Достигнув совершеннолетия, Юсиф для пополнения и совершенствования богословских знаний отправился сначала в Исфаган, а затем в священный город Кербалу, где слушал проповеди ученейших богословов.
В продолжение многих лет, изучая мусульманские науки, Юсиф ближе узнал духовенство и ученых. Убедившись в том, что они лицемерны и лживы, он не захотел стать моллой и навсегда сохранил в сердце непреодолимое отвращение к этому званию. Из Кербалы он переселился в Хамадан.
Когда ему было сорок лет, он обучился за год ремеслу седельника. После чего вернулся в Казвин, где можно было заработать больше, чем в других городах. Здесь Юсиф женился и открыл мастерскую. Видя лицемерие молл и гнусные поступки продажных чиновников, этот честный и благородный человек возмущался всей душой, и не в состоянии был удержаться от изобличения их. Правдивость и смелость Юсифа завоевали ему немало искренних и преданных друзей, но в конце концов они же стали причиной его гибели.
На следующий день, за два часа до полудня, по приказанию шаха собрались во дворце министры, вельможи, благороднейшие сановники, достойнейшие ученые, потомки пророка-сеиды- и чиновники, начиная с великого везира и кончая уличным старшиной. Каждый из них, заняв свое место в обширной приемной, стоял молча, с трепетом ожидая появления властителя мира. Вскоре показался шах в полном шахском облачении. На голове у него была сверкающая корона. В руках он держал золотой скипетр, усеянный драгоценными камнями. На поясе висел меч- символ шахского могущества. Пояс, рукоятка и ножны меча, а также нарукавники были украшены самоцветами. Шах сел на трон и обратился к собравшимся со следующими словами:
— Уже седьмой год, о мои верноподданные, как я по воле предвечного творца царствую над вами. Каждому из вас я оказывал по мере сил милость и внимание. Я в свою очередь доволен всеми вами, так как вы по исконной преданности могущественной династии Сефевидов не проявили недостатка в усердии, искренности и любви ко мне. Теперь по некоторым причинам, которые я не считаю нужным открывать вам, я вынужден отречься от верховной власти и предоставить ее лицу, более достойному и опытному в делах правления. Человека этого укажут вам главный молла, военачальник Заман-хан, везир, казначей, Мовлана-Джемаледдин и главный звездочет. Вы все должны пойти к нему и с подобающими почестями торжественно привести во дворец. Посадив его на этот трон, вы должны признать его полновластным вашим господином и беспрекословно подчиняться его воле. Несчастье падет на голову того, кто нарушит этот мой приказ и осмелится проявить малейшее неповиновение новому шаху.
После этих слов шах, сняв с головы корону, положил ее на трон; снял также богатый свой наряд, отстегнул меч и облачился в простую одежду. Затем он вновь обратился к собравшимся:
— Отныне я один из самых обыкновенных людей, бедняк Аббас Мухаммед-оглы; с этого дня вы не увидите меня. Прощайте, да хранит вас всемогущий создатель!..
Потом он спустился со ступеней трона и направился в гарем.
Участники большого совета были крайне изумлены и не знали, как объяснить все происшедшее…
По повелению шаха все его жены собрались на женской половине и с нетерпением ожидали появления своего властелина. Увидев его в простой одежде, красавицы гарема готовы были расхохотаться, но суровый вид и грозный взгляд шаха заставили их сдержать смех. Хаджи-Мубареку было приказано привести Молла-Расула с двумя его помощниками. Моллы, заранее предупрежденные, ждали у дверей гарема. Когда они вошли и по приказу шаха уселись, он сказал:
— Милые мои жены, с болью в сердце я вынужден сообщить вам о весьма печальном событии. Да будет вам известно, что с этого дня я — уже не повелитель Ирана; у меня нет более ни великолепных дворцов, ни казны, ни других богатств, я не могу вас отныне нарядно одевать и содержать в роскоши. Теперь я — простой житель Ирана, бедный и зависимый. Поэтому я вынужден развестись с вами и предоставить каждой из вас полную свободу в выборе себе мужа.
Потом он приказал молле совершить обряд расторжения брака между ним и его женами. Молла-Расул в присутствии двух свидетелей приступил к своему делу. Жены поняли, что в жизни шаха произошло что-то необычное. Страх и смятение овладели ими. Они ничего не знали о случившемся и стояли растерянные и потрясенные.
По окончании обряда Хаджи-Мубарек, по приказанию шаха, разорвал листы брачных актов.
Затем шах вновь обратился к бывшим женам:
— Если кто-нибудь из вас, презрев бедность и лишения, согласится стать моей женой, то есть женой Аббаса Мухаммед-оглы, то молла вновь совершит брачный акт.
Почти все женщины выразили согласие стать женами шаха, так как он был молод и красив. К тому же они приняли все это за шутку и никак не могли примириться с мыслью, что Шах-Аббас, добровольно и по непонятной им причине отказавшись от престола, превратился в Аббаса Мухаммед-оглы.
Только две красавицы, взятые в шахский гарем против воли, заявили, смущенно потупив глаза, что они во всех отношениях чувствовали себя счастливыми, находясь в брачном союзе с шахом, но теперь, лишившись этого счастья, не согласны вступить в брак с Аббасом Мухаммед-оглы.
Обе красавицы тотчас же получили полную свободу. Одна из них была грузинкой. Ее прислал шаху в подарок правитель Грузии. Взяв свои драгоценности, богатые наряды и много золота, она на следующий же день со своим двоюродным братом уехала на родину. Там не поверили ее рассказам и решили, что она убежала из Ирана. Хотели далее вернуть ее обратно, но потом как-то забыли о ней. Впоследствии она вышла замуж за молодого грузина и осталась в Грузии.
Другая красавица, дочь богатого казвинского купца, была некогда обручена с красивым молодым человеком. Слуги шаха прознали о ее красоте и донесли его величеству. Ее взяли из отцовского дома и водворили в гарем. Она воспользовалась представившимся счастливым случаем, чтобы вернуться в отчий дом. Впоследствии она вышла замуж за своего бывшего жениха. Остальные жены вновь вступили в брак с Аббасом Мухаммед-оглы, после чего Хаджи-Мубареку было приказано отвести их пешком в дом, находившийся на окраине шестого квартала-города Казвина, а самому вернуться во дворец. Последним из гарема вышел Аббас Мухаммед-оглы и скрылся из виду. Мастерская седельника Юсифа находилась на восточной стороне площади, у шахской мечети. Прошло два часа после полуденной молитвы. Юсиф, совершив молитву, усердно работал в своей мастерской, дошивая заказанную ему уздечку, которая по просьбе заказчика должна была быть готова в тот же день. Около него сидели двое друзей и внимательно слушали его. Юсиф говорил о дороговизне, разорившей несчастных бедняков в этот тяжелый год: в конце прошлого года из-за длительной засухи и из-за того, что в районе Казвина было очень мало воды, большая часть урожая сгорела. Это и стало причиной дороговизны. Седельник говорил:
— Удивляюсь правительству, которое имеет множество возможностей провести воду в Казвин, но никак не использует их, хоть это очень важно для улучшения положения населения и благоустройства столицы.
В это время с западной стороны площади показалось густое облако пыли. Юсиф, держа в руке иглу, поднял голову и увидел торжественную процессию. Ему, конечно, и в голову не пришло, что она направляется к нему. Впереди шли двенадцать придворных слуг в пестрых костюмах и четырехугольных шапках. За ними двигались двенадцать знаменосцев с разноцветными знаменами в руках. Дальше двигалась толпа придворных слуг; один из них нес на голове большой круглый поднос. Затем следовали вооруженные палками стражи, сопровождавшие главного конюшего, который вел под уздцы красивую лошадь туркменской крови. Дорогое седло и попона на ее спине были усеяны драгоценными камнями, нагрудник расшит эхолотом, уздечка украшена жемчугами, с шеи лошади свешивалась кисть изумрудов.
За ними шли главный молла Ахунд-Самед, военачальник Заман-хан, везир Мирза-Мохсун, казначей Мирза-Яхья, Мовлана-Джемаледдин, главный звездочет Мирза-Садреддин, почтеннейшие ученые богословы, славнейшие сеиды, достойнейшие вельможи, сановники, чиновники и другие представители шахского двора. За блестящей свитой следовали пешие и конные воинские отряды. Торжественное шествие двигалось спокойно, величественно и остановилось перед мастерской седельника Юсифа.
Главный молла Ахунд-Самед и военачальник Заман-хан выступили вперед, отвесили Юсифу низкие поклоны. Юсиф поднялся на ноги и, недоумевая, ответил им таким же поклоном.
Главный молла заговорил первым:
— По предопределению судьбы, ты, мастер Юсиф, с этого дня являешься нашим повелителем. В настоящее время престол иранского государства свободен от Шах-Аббаса. Осчастливь и порадуй нас! Пожалуй во дворец, где должен совершиться обряд твоего восшествия на шахский престол.
Седельник Юсиф, ошеломленный услышанным, не находил объяснений этому происшествию. Перед ним в полном составе стояли представители высшей власти. Слова эти говорил ему не кто иной, как главный молла, считавшийся одним из самых влиятельных людей в Иране. Но вместе с тем все происходящее было до того удивительно и неожиданно, что Юсиф не мог поверить своим глазам и ушам. Наконец, собравшись с духом, он ответил главному молле:
— Высокочтимый молла! Я знаю, что вы один из самых разумных и самых влиятельных людей Ирана, но в данном случае… не знаю… не сошли ли вы с ума, не приняли ли гашиша, что обращаетесь ко мне с такими бессмысленными речами? Я- простой ремесленник, очень далекий от мысли занять престол, между мной и шахом-непроходимая пропасть. Клянусь творцом, я не могу понять, к чему клонятся ваши столь безрассудные речи. Покорно прошу оставить меня в покое и не потешаться надо мной.
Тогда выступил с речью Заман-хан.
— Ты, мастер Юсиф, — сказал он, — являешься в настоящее время кыблой вселенной, а мы все-твои рабы, псы твоего счастливейшего двора. С твоей стороны совершенно неуместно покорно просить нас о чем-либо. Ты можешь повелевать нами. Никто из нас не впал в безумие и не одурманил себя гашишем, все мы в полном сознании и здравом рассудке. Но предопределенное всевышним неотвратимо. С этого дня ты — повелитель всего Ирана. Поэтому, как уже имел счастье просить главный молла, пожалуй во дворец, чтобы без промедления был совершен обряд коронования.
После этого он обратился к стоявшим тут же четырем придворным слугам и приказал:
— Принесите шахские одежды и оденьте властителя мира!
Держа в руках поднос, на котором находились одежды шаха, придворные слуги вошли в лавку седельника Юсифа. Поставив поднос на пол, они принялись за дело. Сопротивление было бессмысленно, и седельник Юсиф покорно отдал себя в руки слуг. Сняв с Юсифа поношенное платье ремесленника, они одели на него богатое царское одеяние. Затем главный конюший подвел коня, покрытого вышитой золотом и украшенной драгоценными камнями попоною. Седельника Юсифа посадили на коня, и торжественное шествие в прежнем порядке направилось обратно к шахскому дворцу. На улице беспрерывно раздавались громкие, повелительные крики усердных шахских стражей:
— Посторонись! Посторонись!
Все жители Казвина- от мала до велика, мужчины и женщины, прильнули о окнам или, поднявшись на крыши домов, с любопытством смотрели на великолепную процессию. Но никто не знал, в чем дело, все были в большом недоумении.
У шахского дворца слуги помогли седельнику Юсифу сойти с коня. Главный молла и военачальник Заман-хан, подхватив его под руки, ввели в тронный зал и, соблюдая все требование этикета, посадили на шахский трон. Все вельможи, ученые, сеиды, высшие должностные лица и другие представители блестящего двора стали перед ним, сложив на груди руки, в почтительном ожидании.
Прочитав молитву, главный молла возложил на голову седельника Юсифа шахскую корону, на пояс его повесил меч, укрепил осыпанные бриллиантами нарукавники и вложил в руку скипетр. Затем он произнес еще одну молитву, и, обратившись к присутствующим, предложил принести торжественные поздравления шаху.
Дружные и несмолкаемые крики: «Слава ему!» раздались под сводами и отдались эхом во всех помещениях обширного дворца. Музыка заиграла торжественный гимн, взлетела сигнальная ракета, и за городом раздались раскаты ста десяти пушечных выстрелов.
Хотя после Саади и Хафиза персидская поэзия пришла в упадок и творения поэтов сводились в большинстве к пустым и бессодержательным сочетаниям слов, но в этот счастливый день нашлось несколько певцов, воспевших в звучных, торжественных одах восшествие Юсиф-шаха на престол Ирана. В одах прославлялись редкие достоинства нового шаха, уподоблявшегося в мудрости Сулейману, в щедрости — Хатему, в храбрости-Рустему, а могуществом не уступавшего стихии и року. Год его восшествия на престол был отмечен поэтами в следующем двустишии:
По окончании обряда коронования главный молла объявил всем собравшимся, что они свободны, и придворные немедленно удалились. В великолепном зале остались Юсиф-шах на троне да покорно стоявшие перед ним евнух Хаджи-Мубарек с несколькими евнухами, старший слуга Азим-бек со слугами; во дворе перед дворцом находились люди шахской охраны.
Чувствуя себя как бы в мире чудес, Юсиф-шах на несколько минут погрузился в глубокое раздумье. Затем, обратившись к Хаджи-Мубареку, он спросил:
— Кто вы такие?
— Мы — ваши покорнейшие рабы, — ответил Хаджи-Мубарек, евнухи шахского гарема; я-старший над евнухами, а это-мои помощники.
Потом Юсиф-шах обратился к слугам:
— А вы кто такие?
Азим-бек, главный слуга, ответил:
— Мы — ничтожнейшие слуги вашего величества: я-их начальник, а это-мои подчиненные. Далее Юсиф-шах спросил:
— А те, что стоят во дворе, кто они?
— Это отряд придворных стражей, — ответил Азим-бек. — Они всегда стоят наготове в ожидании шахских приказаний.
Юсиф-шах приказал: