— Но если вы нас подвезете в участок, это будет очень удачно.
— Не вопрос, — ответил Томас.
Он будто собрался что-то спросить, но передумал. Наверняка хотел поинтересоваться, где наша машина. И копам, и мужчинам не свойственно задавать лишних вопросов. Кроме того, он уже уложил меня лицом на мостовую и сейчас хотел быть полюбезнее.
— Я на переднем сиденье, — сказал Эдуард.
— Ладно, — ответила я.
Что-то в этом слове дало ему понять, что я не слишком довольна. Мы слишком давно и хорошо друг друга знали, чтобы можно было что-то скрыть. Он посмотрел на меня — его лицо было наполовину в тени, наполовину под уличным фонарем.
— Одну минутку, — обратился он к Томасу, и настала наша очередь отойти в сторону от полицейского, чтобы он не подслушал.
Я хотела рассказать Эдуарду окончание моего сна и спросить его мнения, почему этим заинтересовалась Вивиана. Откуда она знала? И что именно знала? Белль Морт перешла из сна в сон, или же она в контакте с тиграми Вегаса? У нее, как и у Марми Нуар, зверями зова служат кошачьи. Но метафизика не является сильной стороной Эдуарда. Он вряд ли знает больше, чем знаю я. Надо поговорить с кем-то, кто будет знать больше. С Жан-Клодом, наедине.
— Что-то с тобой случилось? — спросил он, стоя к Томасу спиной.
— Не могу понять. Надо побыстрее поговорить с Жан-Клодом с глазу на глаз.
— Она тебя спрашивала о твоих снах.
Я посмотрела на него и поняла, что он на это обратил внимание и почти все понял.
— У меня был сон, совершенно ошеломительный сон.
— Пусть будет ошеломительный, — улыбнулся он. — Ты можешь подождать до разговора с Жан-Клодом, или же будем развлекать Томаса?
Я подумала и решила:
— Вернемся к Олафу и Бернардо. Посмотрим, что там с Полой Чу и как подвигается дело. А метафизику я пока задвину на запасный путь.
— Ладно, если ты уверена.
— Уверена? На самом деле нет, но у меня значок. Ну, вот и будем действовать, будто я в самом деле маршал, а не ярмарочный уродец.
Он тронул меня за плечо:
— Анита, это на тебя не похоже.
— Вполне похоже. Я вот и решаю, способна я делать свою работу, или метафизика слишком глубоко въелась, чтобы мне значок носить.
— Метафизика тебе помогает лучше делать эту работу.
— Иногда. Но мы четыре часа потратили на мой целительный сон в обнимку с голым оборотнем-тигром, чтобы другие копы не видели, как мой внутренний зверь прорезал меня когтями изнутри. И на это время нам пришлось обоим отстранить себя от дела, а это плохо, Эдуард. Вот сейчас уже темно, и где-то там — Витторио. Золотое время потеряли, чтобы скрыть, кто я.
— Тогда перестанем спорить и поехали в участок. Бернардо нас догонит.
— Ты не понимаешь, Эдуард, Тед или кто ты сейчас есть: для тебя и для меня последние четыре часа, ушедшие, чтобы меня вылечить и скрыть, кто я, оказались важнее дела. Копы смотрят на это иначе.
— Мы нормально смотрим, Анита. — Не знаю, что отразилось у меня на лице, но он поймал меня за руку: — Не грызи себя.
— Я сказала правду.
— Это правда, только если хочешь в нее верить. Да, мы потеряли четыре часа, но зато ты поправилась, а мы узнали, что Макс не согласен с действиями Вивианы. Мы знаем, что Виктор не в восторге от матушки и стоит на стороне отца. Знать политические расклады у монстров города — это очень ценно, Анита.
Я хотела и могла бы поспорить, но Томас перебил:
— Извините, что вмешиваюсь, но я не могу прервать патрулирование надолго. Мне нужно вас отвезти и вернуться.
— Идем, идем, — отозвался Эдуард, все еще не выпуская мою руку. — Тебе нужно сейчас звонить Жан-Клоду?
Я покачала головой:
— Это терпит, Мы и без того много времени потеряли.
Он чуть задержал на мне взгляд, я посмотрела в ответ чистыми ясными глазами. Эдуард отпустил мою руку и отступил, потом повернулся к Томасу — с открытой честной улыбкой.
— Извините, Томас, не хотели вас задерживать.
— О'кей, но мне придется доложить по начальству, вы же знаете.
— Знаем, — ответила я.
На самом деле мы ничего такого не знали. Одна из причин, почему службе маршалов США не нравилось наше наличие в ее рядах, это что нас в нее всадили без дополнительного вспомогательного персонала. В принципе мы маршалы, но особо перед их начальством не отчитываемся. Противоестественный отдел почти что сам себе закон. Другие маршалы заполняют тонны документов, как только у них случится стрельба на службе, а мы взрываем кого надо и никаких бумажек не пишем. Единственный у нас документ — ордер на ликвидацию. Ставились эксперименты: некоторых из нас питались заставить писать отчеты, но подробности оказались невероятно мрачными и невыносимыми, и кто-то там наверху в службе маршалов решил, что подвиги противоестественного отдела не следует предавать бессмертию на бумаге. В обычной полицейской работе отчеты пишутся, чтобы прикрыть задницу, но когда дело оборачивается плохо, их могут против тебя же использовать. Мы пока что отчеты писать не обязаны и потому до сих пор не писали. Это может поменяться, но пока что политика на эту тему строится по принципу «не спрашивай — не говори».
Я села на заднее сиденье полицейской машины, раздумывая, важно ли иметь значок, если работа остается та же, что и была. Мы — наемные убийцы. Легальные, разрешенные правительством и им же нанятые. Из нас некоторые пытались быть хорошими маршалами, но в конечном счете важно лишь вот что: маршалы спасают жизнь, мы ее отнимаем. И все значки мира не изменят ни кто мы, ни что мы делаем.
Я ехала через потемневший город, потом появился свет и я увидела Стрип, поднимающийся над домами какой-то стихийной силой, пылающей в ночи. Ехали мы не туда, но я знала, что она там — как чуешь океан, даже когда не видишь.
Томас увозил нас прочь от ярких огней, и вот именно так я чувствовала себя: будто меня что-то толкает все дальше от света, дальше от всего, что значит «быть человеком», все дальше от моих представлений о том, кто я есть и кто я буду.
Я сидела позади, не вслушиваясь в тихий разговор Томаса с Эдуардом. Профессиональная беседа, копы всегда говорят о своем. Эдуард будет делать все правильно, и Томас будет по-прежнему ради нас стараться.
Я сидела, погружаясь в свое недоумение, пока оно не перешло во что-то вроде депрессии. Вот не знаю я, как быть одновременно и правильным копом, и правильным монстром. Начиналось столкновение двух моих миров, и как его остановить, я понятия не имела.
Нам с Эдуардом пришлось помахать значками, когда мы шли по коридору к допросной, но еще издали мы услышали спор. Я узнала голос и Бернардо, и его собеседника:
— Откуда вы знаете…
— Нельзя ее отпускать…
— Почему это нельзя?..
Выйдя из-за поворота, мы увидели, как детектив Эд Морган спорит с Бернардо. Вот тут я наконец заметила, что Морган пониже шести футов — точный рост Бернардо. А это всегда труднее — спорить с кем-то, глядя снизу вверх, но Морган старался. Олаф со скучающим видом прислонился к стенке, в небрежной позе, ни над кем не нависая.
Морган обернулся к нам, как буря, ищущая, куда обрушиться.