— Нет, — ответила я. — При таком выражении у тебя на лице — не должна.
Он улыбнулся, и эта улыбка была под стать глазам. Не очень отличалась от улыбки оборотня, который смотрит на тебя и прикидывает, какова ты на вкус. Только у Эдуарда улыбка ныли не такая теплая.
Мы оказались в залитой неоном темноте, но все равно слишком темно было для очков… глаза вернулись к норме? Я подождала, пока мы за Олафом и Бернардо прошли к машине Эдуарда. Когда мы заняли свои места, я опустила очки и посмотрела на Эдуарда:
— Как они?
— В норме, — ответил он, и голос его ушел в сторону от ледяных интонаций, стал не таким, которым пугают детей.
Я отдала ему очки — он покачал головой:
— Пусть у тебя будут, на всякий случай.
— А с моими что случилось?
— Разбились.
Он завел мотор и поехал за колонной полицейских машин, которые как раз выезжали, наполняя ночь мигалкой и сиреной, будто всех на свете хотели разбудить.
— А как они разбились, и что случилось с ветровкой, которую ты мне одолжил?
— Вивиана и ее тигры хотели положить еще одного тигра в постель к тебе и Виктору. Я не согласился.
Бернардо подался вперед, ухватившись за сиденье на резком повороте.
— Что случилось в коридоре, Анита?
— Она что-то сделала с детективом, — ответил Олаф.
Я глянула на него, почти невидимого в темноте автомобиля.
— Откуда ты знаешь, что я сделала?
— Я не знаю, что именно ты сделала, знаю только, что было что-то. Видел, как у тебя изменились глаза.
— Ты ничего об этом не сказал, — заметил Бернардо.
— Я не думал, что мы хотим извещать об этом второго полисмена.
— Извини тогда, что я ляпнул, — сказал Бернардо, поглядев на Олафа, и тут же снова на меня. — Но что ты сделала с Морганом?
Я посмотрела на Эдуарда.
— Расскажи им, если хочешь, — ответил он.
— Вы видели, что я сделала.
— Ты его заставила с собой согласиться, — сказал Олаф.
— Ага
— Как ты это сделала? — спросил Бернардо.
— Если я тебе отвечу «не знаю», ты мне поверишь?
Бернардо сказал «нет», Олаф сказал «да». И снова Бернардо посмотрел на него хмуро.
— Почему ты веришь?
— По выражению ее лица, когда она поняла, что сделала. Она сама испугалась.
Бернардо задумался, потом снова нахмурился.
— Но она не выглядела испуганной. Разве что взволнованной.
— Это был страх.
— Ты уверен?
— Да, — ответил Олаф.
— Потому что так хорошо знаешь Аниту?
— Нет. Потому что я знаю, как выглядит стран па лице, Бернардо. У мужчины или у женщины. Я его ни с чем не спутаю.
— Ладно. — Бернардо повернулся ко мне: — Ты вампир?
— Нет, — ответила я, подумала и добавила: — Не в традиционном смысле.
— Что это значит?
— Я не питаюсь кровью. Я не мертвая. Священные предметы и солнечный свет мне не мешают. Я почти каждое воскресенье хожу в церковь, и ничего там не вспыхивает.
Мне трудно было скрыть горечь в последней фразе.
— Но ты можешь замылить человеку мозги и заставить его делать, что ты хочешь. Как вампир.
— Вот это было в первый раз.
Машины перед нами остановились, свет мигалок смешался с неоном реклам на зданиях. Мы были совсем рядом со Стрипом, и самые яркие его огни перехлестывали через ближайшие дома, будто ночь подавалась в стороны под давлением искусственного рассвета.
— Приехали, — сказал. Эдуард.
— Это в переводе означает: «Перестань задавать вопросы»? — спросил Бернардо.
— Именно так, — ответил Эдуард.