— Насколько хорошим магом был Рэндолл, Рэнди Шерман?
— В магии он был таким же умелым, как и во всем, что делал, — ответила она.
Из глубины дома вышла женщина, неся поднос с чашкой и блюдцем. У нее были длинные каштановые волосы жрицы, но тело худощавое и молодое. Я не удивилась, когда Феба ее представила как свою дочь Кейт.
— Значит, если Шерман начал говорить заклинание посреди боя, у него были основания думать, что заклинание поможет?
Дочь налила чай матери и протянула ей чашку.
— Рэнди никогда ничего зря не тратил. Ни патронов, ни физических усилий, ни заклинаний.
Она отпила из чашки, Бернардо последовал ее примеру и отлично справился с задачей не глазеть вслед Кейт, идущей на кухню с пустым подносом. Эдуард тоже отпил чаю.
Феба посмотрела на Олафа и на меня:
— Все еще мне не доверяете?
— Спасибо, но я предпочитаю кофе.
— Я не люблю чая, — ответил Олаф.
— Кейт может сварить вам кофе.
— Я бы предпочла просто задать вопросы, если можно.
И это действительно было так. Кроме того, опыт меня научил, что любители чая кофе варить не умеют.
— Почему вы думаете, что Рэнди во время перестрелки творил заклинание?
Я посмотрела на Эдуарда, он подхватил нить разговора — я просто не знала точно, что ей можно рассказывать.
— Мы не можем сообщать информацию по ведущемуся следствию, Феба. Но у нас есть веские причины думать, что Рэнди в разгаре боя говорил заклинание.
— Говорил? — переспросила она.
— Да.
— Рэнди был очень хорошим магом. Ему достаточно было бы произнести благословение мысленно.
— А какого рода заклинание ему пришлось бы произнести вслух? — спросила я.
Она наморщила лоб:
— Некоторым колдунам приходится говорить вслух, чтобы сосредоточиться. Рэнди это не было нужно. Значит, если он что-то вычитывал вслух, то это было нечто ритуальное и древнее. Что-то выученное наизусть, как старое заклинание. Не знаю, что вам известно о нашей вере, но большинство ритуалов создается для конкретного события. Процесс этот очень творческий и разнообразный. Если говорить о фиксированных словах, то это скорее церемониальная магия, нежели викканская.
— Но Рэнди был не церемониальным магом, а викканцем, — напомнила я.
— Да, верно.
— Что же такое он знал или думал, что надо было произнести в разгар боя? Что навело его на мысль о старом распеве, о выученных наизусть словах?
— Если у вас есть запись того, что он сказал, я могу помочь. Если хотя бы несколько слов, я смогу дать какой-то намек.
Я посмотрела на Эдуарда.
— У нас ничего нет, что мы могли бы дать вам послушать, Феба. Извините.
Очень тонко. Он ей не сказал, что у нас нет записей, а только что мы не можем дать ей послушать. Я бы ответила, что у нас их нет. Почему и предоставила отвечать Эдуарду.
Она отвернулась и сказала дрогнувшим голосом:
— Это так ужасно?
Вот блин! Но Эдуард ловко придвинулся, даже тронул ее за руку.
— Не в том дело, Феба. Просто — идет следствие, и мы должны тщательно дозировать исходящую информацию.
Она посмотрела на него почти в упор:
— Вы думаете, что может быть замешан кто-то из моего ковена?
— А вы? — спросил он совершенно не удивленным голосом, будто подразумевая: да, подозреваем, но скажите нам сами. Я бы не смогла скрыть удивления — и ее бы спугнула.
Она посмотрела ему в глаза, и его рука на ее руке вдруг приобрела значение. Я ощутила покалывание энергии и знала, что ни оборотни, ни вампиры здесь ни при чем.
Он улыбнулся и убрал руку.
— Феба, читать мысли полицейского без разрешения — незаконно.
— Чтобы ответить на ваши вопросы, мне нужно знать больше, чем вы говорите.
— Почему вы так решили? — спросил он с улыбкой.
Она улыбнулась и поставила чашку на журнальный столик.
— Я же экстрасенс. У меня есть информация, которая вам нужна, но я не знаю, какая именно. Я только знаю, что, если вы зададите мне правильный вопрос, я вам скажу что-то важное.
— Это вы чувствуете подсознанием, — встряла я.
— Да.
Я обернулась к сопровождавшим меня мужчинам и попыталась объяснить:
— Экстрасенсорные возможности, как правило, очень расплывчаты. Феба знает, что у нее есть информация, которая окажется важной, но чтобы это знание в ней пробудить, нужно задать верный вопрос.
— А откуда она это знает? — спросил Бернардо.