- Какая-то загадка, верно? - Уолли огляделся по сторонам, глядя на здания в псевдо-тюдоровском стиле и торопливо огибавших его людей. - Может быть, от меня требуется, чтобы я остался здесь? Симпатичный маленький городишко...
- Ты шутишь!
- Не совсем, - сказал Уолли. - Когда мы завершим свою миссию, что ты собираешься делать потом? Жениться на Тане и стать водяной крысой?
- Тана - это здорово, но... я - водяная крыса? - Ннанджи пожал плечами. - Стать Седьмым?
- Со временем - конечно. Чем собираешься заниматься?
- Буду свободным меченосцем - честным и верным своим клятвам. - Ннанджи несколько озадачила внезапно возникшая философская дискуссия. - А ты?
- Я бы хотел больше узнать о Мире. Но в конце концов, полагаю, я поселюсь в каком-нибудь спокойном маленьком городке, вроде этого, и стану старостой. - Уолли усмехнулся своей мысли. - И воспитаю семерых сыновей, как старый Киониарру. И еще семь дочерей, если Джия этого захочет!
Ннанджи недоверчиво уставился на него.
- Старостой? Почему не королем?
- Слишком много нужно крови, чтобы этого добиться, и слишком много работы после. Но мне нравится Тау.
- Если ты этого хочешь, милорд брат, - почтительно сказал Ннанджи, - то я уверен, что Богиня тебе поможет. - Он с отвращением наморщил свой вздернутый нос. - Я лично постараюсь найти что-нибудь получше.
----
Уолли боялся, что моряки могут забеспокоиться и поспешить с отплытием, но Брота обнаружила, что Тау - источник кожи. Хотя "Сапфир" был тяжело нагружен мрамором, его трюм был далеко не полон. Брота обожала торговлю... а в городах колдунов не было кожевников. Таким образом, вернувшись, воины обнаружили, что на корабле пахнет как в мастерской сапожника, а тяжело дышащие рабы носятся вверх и вниз по трапам, загружая на корабль сапоги и туфли, объемистый, но не тяжелый груз.
Брота и Томияно нахмурились, услышав новость о том, что лорд Шонсу не смог набрать воинов себе в помощь в Тау, но, похоже, их это не удивило. Ннанджи отправился в храм, а Уолли - на поиски Хонакуры, чтобы посоветоваться.
Вечера стали короче, и погода начала портиться. Ближе к ночи подошел грозовой фронт, и "Сапфир" раздраженно дергался на якоре посреди реки, со странно низким из-за мрамора центром тяжести. Лил дождь, стекая сквозь шпигаты. Холодная, мокрая темнота вползла в рубку еще до того, как закончился ужин.
Уолли был еще более озадачен, чем раньше. Жрецы обещали Ннанджи, что передадут весть в ложу. Тамошним кастеляном до недавнего времени был лорд Шонсу - так они сказали - но, по их мнению, теперь там был кто-то новый, чьего имени они не знали. Кастеляны часто приходили и уходили. Что теперь должен был делать Уолли? Возвращаться в Каср, или двигаться дальше в Ов? Логично было возвращаться в Каср, поскольку там он мог найти воинов, но ему угрожала серьезная опасность быть обвиненным в трусости. Похоже, в божественной загадке подразумевался все же Ов, но смысла в этом было не слишком много.
Сидя на полу и обняв Джию, чтобы было теплее, он передал новость о том, что в Касре есть ложа.
Холийи нарушил двухдневное молчание, сказав:
- Я слышал. Не знал, что это имеет значение.
- Значит, Каср, - твердо провозгласила Брота. - Три дня пути до Ча, затем обратно в Каср! - Похоже, следующий город всегда должен был появиться через три дня, но на практике путь каждый раз занимал больше времени.
Глухой ропот из темноты означал, что семья с ней согласна. Меняющие Курс уже не вызывали столь ожесточенного негодования, как вначале, но речной народ не желал участвовать в божественных миссиях. Они считали, что выполнили свою часть и им должно быть позволено вернуться к своим обычным занятиям.
- Что бы сказал жрец, если бы был среди нас, старик? - спросил Уолли.
- Откуда мне знать? - запротестовал Хонакура, издав смешок. - Я согласен, что сведения противоречивы, милорд. Ты должен молиться о том, чтобы тебя направляла Богиня.
Возможно, молитва бы и помогла, но Уолли решил попробовать слегка поднять общее настроение.
- Ннанджи! Спой нам песню, про Чиоксина.
- Нет, лучше про любовь! - запротестовала одна из женщин - кажется, Мата.
- Я не знаю песен про любовь, - сказал Ннанджи. - Они были запрещены в казарме.
Потом он начал, и из темноты донесся его мягкий тенор:
Я пою об оружии, и о том, кто сделал
Величайшие мечи, созданные людьми,
О том, как была заплачена цена жизни,
И Чиоксин купил себе семь лет.
Несколько минут спустя мелодию подхватила мандолина Олигарро. Это была заурядная баллада, и какого бы менестреля голос Ннанджи ни копировал, он был не слишком мелодичен, но он был новым для публики, и вскоре они, похоже, поняли, почему была выбрана именно она. Битвы и герои, чудовища и злодеи, кровь и честь плыли сквозь сгущающуюся тьму в ночь: шесть мечей, шесть геральдических животных, держащих шесть драгоценных камней, множество легендарных воинов... и затем тишина.
- Продолжай! - страстно воскликнул Матарро.
- Забыл слова? - саркастически спросил Томияно.
- Я знаю только еще один куплет, - сказал Ннанджи, и процитировал строки, которые пел когда-то своему лорду, когда тот сидел в ванне:
Грифон сидит на рукоятке
Среди белого серебра и голубого сапфира,
С рубиновым глазом и позолоченными когтями,
И стальной клинок с оттенком звездного света
Сделал он наконец седьмой меч,
И все остальные тот меч превзошел.
Снова наступила тишина.
- Это ведь не все? - запротестовала Дива.
- Нет, - сказал Ннанджи. - Есть еще что-то, но я никогда этого не слышал. Чиоксин умер. Седьмой меч он отдал Богине. Никто не видел его в течение семи сотен лет.
В рубке было теперь темно, как в шахте, Бог Сна был заслонен облаками, а ставни были большей частью закрыты от ветра.
- И Она дала его Шонсу? - затаив дыхание, спросил Матарро.
- Да. Он здесь, в этой рубке. Сага еще не окончена. Ее самая главная часть еще только должна наступить. И вы в ней участвуете!
- О-о! - произнесли несколько юношеских голосов, но послышался и ропот взрослых.