Ннанджи с сомнением взглянул на остальную часть сокровища, молча ища поддержки со стороны Уолли, а потом Хонакуры, но понял, что они предоставляют ему решать самому.
- Чье это?
- Мое! - Однако в голосе Катанджи не хватало убедительности.
- Нет! - Даже сидя на палубе, Ннанджи мог смотреть на него сверху, словно цапля на рыбу. - Как Первый, ты не можешь ничем владеть. И даже если бы ты был Вторым, это не может принадлежать тебе. Если бы я поручил тебе ухаживать за моей коровой, и она бы отелилась, теленок все равно принадлежал бы мне. Таков закон.
Он посмотрел на жреца, который, усмехнувшись, кивнул.
Несколько мгновений он задумчиво хмурился, пока остальные ждали его решения, а корабль скользил в свете утреннего солнца.
- Я думаю, эти драгоценности осквернены, - сказал Ннанджи. - Их следует отдать Богине в ближайшем храме.
Катанджи и Брота обменялись недовольными взглядами.
- Погоди минуту, - сказала Брота со своего трона, словно алый Будда, готовый изречь проповедь. - Шонсу, ты видел, как Катанджи фехтует. Какой из него, по-твоему, получится воин?
- Мертвый.
Она кивнула.
- Ннанджи, ты тоже это знаешь. У мальчика нет будущего в твоей профессии, но он - прирожденный торговец, каким был мой старший, Томиярро, может быть, даже лучше. У него хорошо бы пошли дела на Реке, даже если он никогда больше не получит новых меток.
- Он не такой плохой, как кажется, - сказал Уолли. - Он просто притворяется.
Ннанджи подозрительно взглянул на Катанджи, лицо которого было лишено какого-либо выражения.
- Но, - добавил Уолли, - он никогда не станет Третьим, если хочет прожить долго. Ннанджи, - мягко сказал он, - госпожа права.
- Пусть он принесет мне присягу, - предложила Брота, - и станет водяной крысой. Это его призвание. Когда-нибудь он сможет жениться на девушке из торгового клана, и у них будет свой собственный корабль. Это лучше, чем быть мертвым, не так ли? - Она по-матерински улыбнулась Катанджи - похоже, вполне искренне.
Ннанджи покраснел.
- Воин нанимается в торговцы?
- Будь любезен, объясни, что в этом плохого? - спросила Тана голосом, источавшим сладость отравленного меда. - Мама и я очень хотели бы знать.
Наступила тишина; Ннанджи напряженно разглядывал драгоценности и шея его покраснела так же, как и его щеки. Он только что собственным языком выкопал себе могилу, решил Уолли, и с интересом стал ждать, сумеет ли он из нее выбраться.
- Ты в самом деле этого хочешь, подопечный? Стать водяной крысой? Торговцем?
Катанджи поколебался.
- Думаю, я был бы лучшим торговцем, чем воином, Нандж, - тихо сказал он. - Но я хочу остаться с тобой - по крайней мере, на несколько лет.
- Что ж, если ты в самом деле станешь водяной крысой, полагаю, у тебя будет такая возможность, - нехотя сказал Ннанджи.
- Но моя честь, наставник? - у Катанджи были очень большие и очень невинные глаза.
Ннанджи яростно посмотрел на него. Потом, тщательно подбирая слова, сказал:
- Воин гарнизона или свободный меченосец не может заниматься торговлей, так как это отвлекает его от его обязанностей. Однако у водяной крысы есть обязательства перед своим кораблем, так что торговля для него допустима. Это ясно?
Катанджи вздохнул.
- Это очень умно! - Потом он снова взглянул на брата. - Но что скажет тетя Груза?
Снова наступила тишина... звук, словно шум выходящего пара... затем Ннанджи наконец расхохотался, и Катанджи присоединился к нему; они вместе покатывались со смеху над какой-то семейной шуткой, которая остальным была неизвестна. В озадаченном молчании все смотрели на них.
Ннанджи не мог говорить. Он колотил кулаками по палубе. Он несколько раз утирал слезы и пытался что-то сказать... затем снова встречался взглядом с братом, и их снова охватывал приступ истерического смеха. Кем бы ни была тетя Груза, ее имя обладало магической силой.
Для Уолли это было трогательным напоминанием о том, что два брата вместе провели детство - и при том не очень давно. Он пытался идти в бой с очень юными помощниками. И, несмотря на их очевидные различия, братья в действительности очень гордились друг другом.
Наконец припадок закончился, и Ннанджи вновь обрел контроль над собой.
- Ладно, малыш, - сказал он. - Можешь оставить все себе... кроме этого. - Он протянул руку и поднял жемчужную нитку, которая извивалась в его пальцах, словно пойманный солнечный луч. - Госпожа Брота, не могла бы ты запечатать все остальное в мешочек и положить в безопасное место? Если со мной что-то случится, все это будет принадлежать Катанджи.
- Конечно, адепт, - сказала Брота.
Ннанджи некоторое время разглядывал жемчуг.
- А эти жемчужины... они самые прекрасные из всех, и они честные благодаря им всплыла вся эта история. Так что я оставлю их на виду, как напоминание нам, чтобы мы были честными. Но их красота померкнет по сравнению с другой красотой.
Он поднялся, повесил бусы на шею Таны и быстро ушел.
Тана задохнулась от изумления и подняла руку: двести золотых? Она посмотрела на мать, потом на Уолли. Потом вскочила и побежала за Ннанджи.
- Вот дерьмо! - с нескрываемым отвращением тихо пробормотал Катанджи.
- Вероятно, ты хочешь присутствовать при опечатывании, молодой человек? - спросил Уолли. Хонакура понял намек и увел Катанджи вместе с его сокровищем. Томияно последовал за ними, оставив на палубе лишь Уолли и Броту.
- Думаю, все будет в порядке, - сказал Уолли.
Брота молча смотрела на него.
- Ты благородный человек, милорд. Лишь немногие, какого бы ранга они ни были, отказались бы от того, что им предлагают.
- Полагаю, здесь сыграли свою роль обстоятельства, - сказал Уолли. - Но что насчет Ннанджи? Знаешь, иногда я думаю о нем как о яйце, о большом яйце, которое я нашел на берегу. Время от времени отваливается очередной кусок скорлупы, и я могу мельком увидеть то, что должно из него вылупиться. Что бы это ни было, оно станет лучшим в своем роде. Кто бы мог подумать, что он способен на подобную утонченную речь?
- На что ты намекаешь, милорд?
- На то, что Тана упускает очень неплохой шанс.
Брота задумчиво кивнула.
- Как мать, я бы этого не сказала, лорд Шонсу... но я сомневаюсь, что она его достойна.