Оставшись один, я растянулся на диване. Стал думать, глядя в потолок. На потолке у меня жил паук. Ленивый Мурзик до сих пор не озаботился его снять, а кошке было все равно.
Я слышал, как Мурзик на кухне сюсюкает с этой хвостатой потаскухой.
Ладно. Положим, учитель Бэлшуну рассказал Цире о том, что я путешествовал в прошлое. И о моем позоре рассказал ей, конечно, тоже. А Цира, ложась под моего раба, поведала обо всем Мурзику.
А может быть, не обо всем...
С другой стороны, путешествие в позапрошлую жизнь может быть опасным. Более глубокое погружение во тьму веков, то, сё... Но не могу же я навсегда остаться бывшим банщиком!
- Мурзик! - рявкнул я.
Мурзик появился в комнате. Он глядел себе под ноги и вообще всячески показывал свое уныние.
- Ты, наверное, считаешь, Мурзик, что мы, рабовладельцы, все как один изверги и негодяи, - начал я. - Такое мнение глубоко ошибочно. Оно основано на твоем преступном прошлом, Мурзик.
Мурзик поднял голову. Он явно ничего не понял из сказанного.
Я нацарапал на обломке влажной глины записку. Просил учителя Бэлшуну уделить моему рабу еще толику времени. Мол, это связано с экспериментом над моими собственными путешествиями. Позволял, кстати, проводить с Мурзиком более жесткие опыты, чем со мной. Пусть учитель Бэлшуну не боится причинить этим мне ущерб, поскольку раб застрахован, да и срок гарантии на него еще не истек.
- Гляди, пальцами не затри, глина еще свежая, - наставил я моего раба. - Завтраком меня накормишь, посуду приберешь - и можешь идти к господину Бэлшуну. И веди себя там прилично.
Мурзик просиял. Открыл рот - хотел сказать что-то, но подавился и передумал. Я видел, что он был счастлив.
Вечером следующего дня ко мне заглянул Ицхак. Просто так заглянул, посидеть, как он объяснил.
В трусах и майке я восседал на диване. Ноги мои, которые, по правде сказать, давно не мешало вымыть, нежились в тазу с горячей водой. Стоя рядом на коленях, Мурзик усердно отмывал их. Я шевелил пальцами, чтобы Мурзику было удобнее отмывать.
Ицхак примостился рядом на табурете, рассеянно наблюдая за этой патриархальной процедурой. Похоже было, что он думает о чем-то другом.
- Вот, Изя, - сказал я, - твоя темпоральная лингвистика в действии.
- А? - Ицхак посмотрел на меня так, будто я его разбудил.
- Знаешь присловье "ноги мыть и воду пить"?
- Знаю...
Ицхаку было совершенно безразлично.
- Да что тебя гложет, Иська?
Он посмотрел на Мурзика, будто решая, стоит ли начинать разговор при рабе. Наконец, махнул рукой: какая разница. Все равно Мурзик в курсе всех наших дел.
- Да девка эта, Луринду, - начал он. - Маме она не нравится. Да и мне самому... Видишь ли... А тут еще карьера у нее в рост пошла... Ну нельзя на такой жениться, нельзя! Всю кровь из тебя высосет, в тряпку превратит, ноги вытирать начнет...
- Начнет, - убежденно сказал я. - Да брось ты ее.
- "Брось"! - Он посмотрел на меня страдальчески. - Знаешь, как она трахаться здорова?
- Будто других радостей в жизни мало, кроме как об эту доску биться. Да ты, Иська, может быть, в прошлой жизни императором был... а здесь по какой-то программистке с прыщами вместо сисек сохнешь...
- Каким еще императором?
Я принялся рассказывать ему об учителе Бэлшуну. Подробно описывал те истории, которые в "Главной книге" прочел.
Мурзик вытащил мои ноги из таза, обтер их полотенцем и облачил в чистые носки. Потом со вздохом поднес ко рту таз с нечистой жидкостью и начал пить.
Ицхак удивленно посмотрел на него, потом на меня.
- Он что, всю воду из таза выпьет?
- Не знаю. - Я пожал плечами. - А что? Говорю же тебе, темпоральная лингвистика в действии. Мудрость предков налицо.
- Да не выпьет он всю воду. Тут вон сколько. У него живот лопнет.
- Не лопнет.
Мурзик безмолвно хлебал.
Ицхак вдруг растревожился:
- Слушай, Баян, прекрати это дело. Подохнет раб-то.
- И пусть подохнет, не жалко. Не больно-то и нужен. На него все равно гарантия еще не кончилась.
Мурзик пил.
- Давай спорить, что выпьет, - предложил я. - Ставлю десять сиклей на Мурзика.
Ицхак ударом ноги своротил у Мурзика таз, едва не выбив ему при этом зубы. Таз опрокинулся, вода разлилась.
- Прибери, - сказал я, поднимая ноги в чистых носках, чтобы не замочились. И когда Мурзик вышел за тряпкой, повернулся к Ицхаку: Гуманист хренов! Да этот беглый каторжник спит и видит, как мы с тобой... и все свободные вавилонские налогоплательщики...
Мурзик вернулся с тряпкой и принялся гонять воду. Ицхак еще некоторое время горевал по поводу своих отношений с Луринду, а потом заинтересовался путешествиями в прошлые жизни. Спросил меня, был ли я уже в прошлом. Я сказал, что был и собираюсь еще.
Мурзик на мгновение замер, а потом как бы между прочим вставил:
- А вот у меня там такой друг остался... сотник...
И пошло-поехало. Остановить Мурзика было невозможно. Он сидел на корточках с грязной тряпкой в руках и захлебываясь рассказывал о своем сотнике.
...Как они в составе тысячи вошли в Вавилон. Встречал их Город цветами и кликами радости. Медленно ехали по лазоревой дороге к храму Инанны. И проплывали на изразцовых стенах, чередуясь, воины в долгополых одеяниях, с копьями в руках, с заплетенными в косички бородами, и тучные черные быки с отогнутыми назад рогами. И сказал десятнику сотник: "Знавал я тут одну харчевню за Харранскими воротами - ох, и знатная же это была харчевня, сынок!" И повернули коней, улучив миг, и поехали в ту харчевню.
И встретила их пригожая харчевница, телом дородная, ликом приветливая. Руками всплеснула, на шее у сотника повисла, да и десятника приветила. И угостила их кашей. Отменная была каша, домашняя, сытная, из настоящей пшеницы, зернышко к зернышку. Отведали с наслаждением. Как домой вернулись.
А пригожая харчевница за руку мальца вывела и сотнику на колени посадила: твой, говорит. Сотник на мальца поглядел - тому уже седьмой годок пошел - и заплакал...