Это был Шимрон.
Повелитель темных, теперь и наместник царицы овермунской, как и прежде ощутил смесь странных чувств, глядя на место прибытия. Легкий порыв страха, дикая радость и унылая грусть... Сбросив с головы белое покрывало, он быстрой легкой поступью проник к входу в храм.
Внутри здание выглядело ничуть не лучше, чем снаружи. Несколько колонн были настолько стары, что любой несильный удар способен был, казалось, разбить их непрочные корпуса. В зале, где оказался Шимрон, царил таинственный полумрак, и только большие трещины в сводчатом потолке позволяли проникнуть внутрь пыльным столпам света. Впрочем, даже эти несколько столпов по странным иллюзорным причинам не могли осветить пространство хоть на метр возле себя. Они казались светлыми кинжалами, призванными разрушить древний храм даже внутри. По углам зала было так темно, что с трудом различалась блестящая паутина и много-много хлопьев пыли, застрявших в ней. В один из самых тихих моментов, когда снаружи умолк ветер, где-то среди обломков каменных алтарей послышалось грозное шипение гадюки. Змея проползла среди кусочков черепицы, коснулась гладким боком бюста большой, но сломанной белой статуи, скользнула по грязному рисунку пентаграммы прямо в щель в стене.
Шимрон сделал еще несколько шагов внутрь и остановился около одного из столпов света.
- Рад видеть тебя, брат мой... - неожиданно зашептало едва шипящее эхо. - Я так долго ждал дня, когда смогу увидеть тебя, о надежда всех Двенадцати!
- А я рад слышать тебя, Гер-Крон, - ответил холодно тот и едва склонил голову.
Спиной он чувствовал, как сзади проносится холодный ветер. Краем глаза он увидел едва заметное движение паутины в углу. Обернулся.
- Ты пришел за советом или за пророчеством? - зашипело эхо.
- За пророчеством, - ответил Шимрон.
- Что ж...
В темноте мелькнула какая-то неясная конечность, блеснула серой длинной костью и вновь исчезла.
- По нраву мне твой выбор...
Наместник не смел перебивать раздумья духа. Он терпеливо ждал, стараясь смотреть только на солнечные столпы.
- Расскажи мне, брат, что заставило тебя прийти так рано? - между тем спросил Гер-Крон.
- Одно обещание, - неуверенно сказал тот. - Обещание усопшего царя Акиллера.
- Обещание? - заинтересовалось эхо, и в тех лучах, что скользили мерным светом по ближайшей стене, долгих несколько секунд тянулось очень длинное, серое тело, движимое четырьмя такими же конечностями.
- Это обещание было последним, - продолжал Шимрон, - и я очень боюсь, что исполнится оно.
- Ничего не бойся, брат мой, но скажи сперва, каково оно было?..
- Акиллер, умирая, сказал, что я лишусь браслетов на рассвете третьего дня, - ответил он, опустив глаза, - сказал он также, что это и его последнее желание.
- Великий царь убит был в мой первый день правления? - уточнило эхо.
- О да. В тот же день я наложил свою печать на браслеты, и в тот же день Адеинен приняла их.
- Значит, мы добились того, к чему стремились первое время... Но желание... Оно было загадано в день Сильтиарна, не так ли?
Темный кивнул. Эхо вновь умолкло, и только движение странного существа улавливалось в подрагивании солнечных столпов.
- Третий день, Шимрон! Выходит, это третий день моего правления!.. Удачнее время и не представишь!
И вновь тишина. И шипение. Шимрон напрягся.
В самом широком и, увы, ближайшем к нему столпе света решил показаться Гер-Крон. И хотя предводитель темных давно привык к страшному виду своих солдат, на этот раз он все равно незаметно вздрогнул. На него смотрели восемь глаз, беспорядочно рассыпанные по безволосой серой голове. У существа не было ни рта, ни носа, ни ушей. Эта небольшая яйцевидная голова держалась на довольно длинной худой шее, которая расширялась в узкие и костлявые плечи. Невероятно длинными пятипалыми руками существо едва придерживалось за стену. На кончиках сих тонких пальцев с крупными суставами виднелись безобразные присоски. Если бы существо держалось прямо, его рост едва ли не в два раза превысил бы рост Шимрона. Но ровно стоять оно не могло: ноги постоянно сгибались в острых коленях.
- Теперь же слушай мое пророчество! - слышалось эхо, издаваемое Гер-Кроном. Его восемь карих глаз вихрились внутри так же, как недавно увиденные Шимроном глаза Зелиала. - Еще и не минет первый день моего правления, как встретит тебя овермунец. И скажет он тебе новость, которая перевернет, должно быть, всю твою жизнь, ибо будет он вороном среди соколов!
- Предатель? - прошептал изумленно Шимрон.
- Его новость позволит тебе рассчитать все, и на рассвете третьего дня, когда состоится величайшая битва, судьба наша будет решена еще до окончания правления всех Двенадцати!
- Небывалое происшествие... подумать только, предатель среди овермунцев!..
- О да! Это и погубит их! Столетия нашего усердного труда не прошли даром! Мы готовили "ворона" с самого его рождения... Ха! И вот, в этот день мы пробили брешь даже в неприступном стане Белой Армии. Разве не чудесный знак? Империи суждено пасть!..
Гер-Крон склонил набок голову, чуть помолчал и добавил:
- А после битвы наших воинов будет в три раза больше поверженных овермунцев.
Этих слов было достаточно. Забыв узнать о судьбе браслетов, Шимрон повернулся и быстро зашагал к выходу. Однако краем уха ему удалось услышать шипение, пронесшееся холодом где-то сзади:
- А что до источников... Береги их пуще всех великих сокровищ, ибо не вижу я, какова судьба их...
Шимрон сел на гнедого жеребца, резко дернул поводья. Конь вздыбился, заржал. Наездник в последний раз взглянул в умирающий лик храма Солнца, на медный диск, как венец возвышающийся на крыше постройки. И пришпорил коня. Поднимая тучи пыли, а затем и вихри песка, резвый гнедой жеребец понесся по пустыне Анугх, к порталу на Калиатру.
Калиатра, Дворец Акиллера, кабинет государя
- ...Ваше величество желает ли принять Маргоса Шаогорна Прорайна?
- Желает, - ответил Шимрон.
Было четыре часа вечера, когда наместник вернулся во дворец. Не успел он и поесть, как его завалили документами, требующими подписания, пришли люди, уточняющие о процессе погребения Акиллера. Но единственным, что соответствовало событию в его настроении, было каменное, почти траурное лицо. В тот день его кабинет посещало много вельмож, дворян, офицеров человеческой армии, но ни одного овермунца. И теперь, когда у наместника не было ни сил, ни желания принять кого бы то ни было, он услышал заветное слово - Прорайн. Прорайн - самый древний вулкан, порождавший только величайших воинов, так или иначе сыгравших огромную роль в овермунской истории.
Двери тихо отворились. Шимрон, оторвав взгляд от пергамента, взглянул на прибывшего.
Стоящий перед ним овермунец заметно отличался от тех, что ему доводилось видеть. Обычно высокие, широкоплечие воины с твердыми чертами лица и прямыми взглядами не были похожи на не слишком высокого, не слишком впечатляющего телосложением солдата, в чьем выражении лица проскальзывала какая-то женственная мягкость, а во взгляде - подозрительность одновременно со слащавой покорностью. Когда он снял из уважения свой капюшон - до этого ни один овермунец Шимрону такой чести не оказывал! - черные кудри упали на его плечи.
Маргос, приложив к сердцу кулак - еще один признак уважения, которого наместник ни разу не удостоился, - сказал тихо:
- Приветствую, великий наместник!
- И тебя приветствую, - ответил Шимрон кивком, изо всех сил стараясь не выказывать своего нетерпения. - Проходи, присаживайся, не стой в дверях, мой друг.
Тот вновь поклонился и занял предложенное место напротив, в мягком кресле с высокой спинкой. Он смотрел на наместника через тот самый стол, за которым еще вчера Акиллер дописывал свои последние строки.