— Да, это та самая баллада. Но люди напуганы. Они готовы поверить во что угодно. Чем Огненная дева хуже небесного ангела или морского владыки? К тому же Огненная дева издревле считается защитницей Ромнии. В легендах говорится, что она не раз появлялась в наших краях, чтобы защитить землю королевства.
— Неужели королю не хватает ума, чтобы найти какую-нибудь молодку, что владеет магией огня, и предъявить народу? И овцы сыты и волки целы.
— Не всё так просто. Кроме короля есть первый епископ, который, как известно, действительно верит во всю это сентиментальную чушь. Он ни за что не примет подобной подделки, а без благословления епископа люди не примут Огненную деву.
— Как всё это сложно, — вздохнула я. Ссадина на губе ныла, а в левом плече поселилась тупая, тягучая боль. Я скривилась, и Керо это заметил.
— Ладно, иди уже, доходяга. Скоро шесть, — он хитро улыбнулся, не отвлекаясь от работы.
Неужели знает? Я почувствовала, как краснеют щёки.
— Тогда я пойду на озеро, ополоснусь.
Знает — и пусть знает. Не пойман — не вор, решила я, и действительно направилась к озеру. Больше всего на свете мне хотелось кинуться к дубу и сидеть на нём до полуночи, пока капитан не задует свечу и не отправится в свои апартаменты, где-то внутри башни. Какой же он красивый, когда сидит в кабинете при свечах — пишет указы или читает какие-то документы. Но пока мамаша меня охаживала, я успела вляпаться в куриный помёт, не ходить же так?
До озера было с полчаса пути, но я добежала минут за десять. Само озеро меня не интересовало — там всегда в жаркие дни народ толпится. Осень скоро, все хотят поплавать вдоволь, осенью уж не до того.
Мало кто знает, что в правой стороне озера, что заросла камышами в три аршина, есть коса, по которой можно перейти на ту сторону, прямо в лес. Потом, у старой осины, повернёшь на восток — и через пару минут снова уткнёшься носом в озеро, только не то, где все купаются, а маленькое, закрытое со всех сторон деревьями и камнями озерцо с чистой, синей водой. Берег там пророс зелёной, крупнолистной травой с синими цветочками — берегницей. Если сорвать пару стеблей и выдавить сок на руку, получается настоящее мыло, но воняющее не дёгтем, как-то, чем моются в трущобах, а свежей росой и цветами. Несмотря на искус, я обычно стараюсь им не мыться — слишком уж привлекает внимание запах. По-моему, хозяин меня первый раз заметил, когда я помылась в озере, от души намылившись берегницей. Но сегодня можно себя побаловать. В таверне все заняты новыми постояльцами, я до ночи просижу на дубе, а потом лягу спать прямо в стойле. С утра потаскаю навоз — от запаха и следа не останется.
Сначала я стянула одежду и прополоскала в воде, тщательно натирая песком и травами. Полежит на камнях минут двадцать и высохнет, а если нет — прямо на мне дойдёт.
Вот теперь можно было помыться самой. Стараясь не задеть рану на губе, я умылась и порадовалась своему отражению, что большая редкость. На этот раз кулаки мамаши не оставили следа на моей мордахе, а разбитая губа быстро заживёт. На мне вообще всё заживает, как на собаке. Это, наверное, потому, что со мной обращаются как с собакой.
Вот если бы я была знатной дамой…
Если бы я была знатной дамой, и приехала в этот город, бургомистр обязательно назначил бы мне охрану. Не важно, что стражников дают только особам королевской крови, для меня бы сделали исключение. И, конечно, среди охранников был бы Капитан Айво Гелеанд. Айво. Я повторила это имя пару раз, чувствуя, как оно щекочет нёбо и отдаётся теплом где-то в груди. Мы бы проводили вместе много времени, разговаривая о том о сём, и он, конечно бы, в меня влюбился. Ну и что, что я такая высокая и у меня совсем нет женственных округлостей! Он бы понял, что я умная и забавная, что со мной интересно, и что ножички я кидаю лучше всех мальчишек на улице… Так, нет, вот этого не надо. Знатным дамам не пристало кидать ножички и ловить рыбу голыми руками. Хотя, я же больше ничего не умею. Я не вышиваю, не играю на лютне или флейте, о придворном этикете слышала только от Керо. Не получится из меня знатной дамы.
Кто-то схватил меня за плечо. Привычку орать мамаша из меня выбила ещё на шестом году жизни, поэтому сейчас я просто резко дёрнулась и отскочила в сторону. На берегу, опираясь на клюшку, стояла старушенция, настолько древняя, что, наверное, видела, как закладывали первый камень в городской стене. Длинные, спутанные патлы сливались с серым одеянием и нельзя было различить, где кончается бабкина голова и начинается тело. Низенькая, квадратная, несмотря на худющие руки и длинный костлявый нос, она оглядывала меня тёмными, карими глазами, чуть прищуриваясь.
— Вы кто? — выдавила я, отплывая подальше.
— А ты кто? — переспросила старуха неожиданно звонким, моложавым голосом.
— Я? Лиин. Из трущоб.
— Это всё, что ты можешь о себе сказать, деточка? Маловато, — старуха покачала головой и добавила. — Пойди сюда.
— С чего бы это?
— Не упрямься. Посмотреть на тебя хочу.
— Мало ли кто чего хочет? — заметила я, не двигаясь с места.
Бабка что-то прошептала себе под нос и поманила меня пальцем. Неожиданно ноги сами по себе понесли меня прямо к старухе. Как я ни пыталась заставить себя остановиться, конечности меня не слушались. Эта сумасшедшая ещё и колдунья? Тут же вспомнились детские страшилки о старухе, которая живёт в лесу и заманивает в чащу детей, чтобы потом сварить их в огромном котле. Но я-то уже не ребёнок, мне шестнадцать или семнадцать лет — я не знаю, когда точно родилась. Сама не помню, а мамаша не говорит.
Стопы вынесли меня прямо к старухе.
— Длинная какая — возмутилась она, и я тут же бухнулась на колени, оказавшись одного роста с ведьмой.
Морщинистая рука прикоснулась к моей щеке, но на этот раз я не ощутила омерзения.
— Волосы у тебя красивые. И глаза. Руки дай-ка!
Мои руки поднялись ладонями вверх и замерли прямо перед ведьминым лицом. Я попыталась что-то сказать, но язык ворочался с трудом, как будто песка наелась.
— Боишься? Правильно боишься. Но рано. Самое страшное впереди ещё.
Ну, спасибо, бабуля, успокоила.
Старуха накрыла мои ладони своими, и руки пронзила дикая, режущая боль. Что-то острое вкручивалось в моё тело, пронзая плоть и кости. Я беззвучно закричала, из глаз хлынули слёзы, но ведьма не собиралась меня отпускать. Боль вползала всё глубже, щупальцами охватывая ноги, живот и голову. Когда казалось, что больше я вынести не в силах, набегала новая, ещё большая волна, заставляя меня удивляться собственной двужильности. Но, наконец, предел был достигнут, и я отключилась от происходящего, словно шаловливые русалки утянули меня вниз, под воду.
'Который час? — с этой мыслью я очнулась и буквально выскочила из воды. 'Неужели опоздала? — быстренько натянув штаны, рубашку и растоптанные туфли я понеслась к любимому дубу. Только бы успеть! Только бы не пропустить тот самый момент, когда капитан встанет из-за стола, на секунду подойдёт к окну и я смогу поглазеть на него близко-близко. Разглядеть, как завязан его галстук, какого цвета пуговицы на рубашке. Иногда, задумавшись о каких-то вещах государственной важности, он запускает руки в волосы, или невзначай поправляет падающую на лоб прядь, заправляя её за ухо. Я пару раз слышала, как караульные, да и горожане, цедили: 'Тоже мне франт. Одет с иголочки, стрижка не по уставу. Хотя, чего ему устав — смотри, как высоко взлетел. Невесть откуда взялся и за семь лет из простого караульного дослужился до капитана. Третий человек в городе, опосля бургомистра и судьи. Ничего, кто высоко летает, тот больно падает! . Таким завистникам сразу хотелось сделать какую-нибудь пакость. По малолетству кидала землю в крынки Гоженки — молочницы, да подкидывала червей в овощи толстозадой Катрины, у которой лоток на базаре прямо у ратуши. Эти сильнее всех злословили, но пол города знает, что Гоженка на капитана пару лет вешалась, а дочь Катрины так вообще забралась к нему в апартаменты, то ли стражу подкупила, то ли ещё как, и прямо в кровать к нему улеглась. Ни стыда, ни совести. Капитан ей выдал одеяло и отправил домой. Никто бы и не узнал, если бы она сама подружкам не пожаловалась, а те уже разнесли по всему городу.
Я добежала до дуба, чуть отдышалась и схватилась за самую нижнюю ветку, чтобы подтянуться. Руки словно обожгло огнём. Прямо в центре каждой ладони светился круг, переливаясь жёлто-красным, как маленькое солнце. Тут же вспомнилась странная бабка и дикая боль, от которой я отключилась в лесу. Что за ерунда? Может, уснула на берегу да на какую-нибудь травку наткнулась? Мало ли, что там, в лесу, водится.
Тут я догадалась посмотреть на часы. Увы, им нечем было меня обрадовать. Капитан должен был выйти из башни ещё пять минут назад. Значит сейчас он, скорее всего, у первого караула. Хотя проверяют их безо всякой системы, я, за те три года, что капитан занимает это место, успела запомнить, что к чему. Если в городе воруют не очень чтобы много, никаких крупных краж, и вообще тихо как на кладбище, обход начинается с первого караула — у ратуши.
Я была там через две минуты — бегаю я быстро, но Капитана там не оказалось. Как не было его ни на площади, ни у главных, ни у торговых ворот, ни у храма Лели. От получасового бега заболел бок, и я прижалась к каменной стене какого-то дома, чтобы отдышаться.
— Лиин! — тихо позвал кто-то из-за угла.
Я огляделась и заметила Тора — младшего сына вечно пьяного кузнеца Вотуша. Раньше Вотуш считался хорошим мастером, и жил не где-нибудь, а на торговой улице. Но после того, как жена его умерла, производя на свет шестого ребёнка, Вотуш начал пить, терять заказы, и в конце-концов переехал в трущобы. Вообще в трущобах хозяин и мамаша самая богатая парочка. Постоялый двор с таверной стоит как раз на границе между трущобами и западной дорогой, поэтому те, кто едет к нам с запада — торговцы, паломники и путешественники, остаются на ночь у них.
— Лиин! Опять мечтаешь? Тебя Роза искала.
— Роза? А, мамаша… Чего хотела? Орала сильно?
— Да не, я не слышал чего она там орала, просто велела Тоське тебя срочно найти, ей там вроде по хозяйству нужно подсобить. А Тоська меня отправила.
Тоська — вторая дочь кузнеца, старшая сестрица Тора. Странное у них семейство — имена всех детей начинаются на Т. Да и внешне они один в один — рыжие, худосочные, какие-то несуразные с оттопыренными ушами и носами с горбинкой. Для пацана ещё ничего, но Тоса и Талина — две тётки, выглядят просто уродицами, хуже Кикимор. И как только Хозяину не страшно спать с такой страхолюдиной как Тоська? Ох-ох-ох, что мне-то с ним делать. Сегодня он, надеюсь, упьётся вусмерть, но завтра-то всё равно вспомнит про меня.
— Эй, ну чего стоишь-то? Тоська мне задницу так надерёт — три дня на животе буду спать! Короче, я тебя нашел, сказал, чтобы ты чесала к Розе, а дальше выкручивайся как знаешь!
— Да ладно, дуй домой. Иду уже. — Отмахнулась я.
— Идёшь, как же. Ты слиняешь к чёрту на кулички, а меня поколотят!
— Я тебя хоть раз обманывала? Сказала, иду, значит иду.
Похоже, выбора не было. Пойду, сделаю, чего велят, у мамаши всё равно на меня сейчас времени нет, глядишь, до полуночи успею ещё сбегать к дубу.
В таверну я забежала через сени, чтобы не показываться в парадной или в главном зале. Мамаша может и при всех отлупить. То у меня то обувь грязная, то рубаха старая, то ещё что-нибудь не так.
Кухарка заставила меня вынести помои, Тоська вручила мне ведро и тряпку, чтобы я отдраила пол в комнатах для гостей, потом я помогла Керо управиться с лошадьми, и тут Майна заставила меня срочно отнести в главную залу три бутыли вишнёвой настойки из погреба. Обычно меня в главный зал не пускают: 'Нечего людям аппетит портить своей рожей', - говорит мамаша, а меня это только радует. Тоську и Майну вечно хватают за разные места, правда, им то за счастье — ночь с постояльцем даёт прибавку к зарплате. Не от хозяина, конечно, а от клиента.
Я спустилась в погреб, нащупала в темноте одну бутылку отборной наливки и две похуже. Если первая хорошо пойдёт, остальными народ догонится и разницы не заметит. Притащи я три бутыля хорошего вина, мамаша потом такую истерику закатит — неделю к дубу не подойду, если вообще двигаться смогу.