Огненные купола - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 3

Часть 2АТАН

ГЛАВА 16

Карета обогнула поворот дороги и подъехала к месту, где ждали Спархок и Сефрения. Элана оживленно беседовала с Оскайном и Эмбаном, но вдруг осеклась, и глаза ее расширились.

— Сефрения! — воскликнула она. — Это Сефрения!

И, отбросив прочь королевское достоинство, опрометью выскочила из кареты.

— Держи себя в руках, — сказал Спархок с мягкой улыбкой.

Элана подбежала к ним, обвила руками шею Сефрении и расцеловала ее, плача от радости.

Впрочем, не только королева проливала слезы этим утром. Глаза затуманились даже у закаленных рыцарей церкви. Келтэн открыто плакал, опускаясь на колени, чтобы принять благословение Сефрении.

— Женщина-стирик — особо важная персона, Спархок-рыцарь? — с любопытством спросил Энгесса.

— Весьма важная, атан Энгесса, — ответил Спархок, наблюдая, как его друзья тесно обступили маленькую женщину. — Она весьма глубоко проникла в наши сердца. Мы бы разрубили мир на части, если б только она попросила об этом.

— Это великая власть, Спархок-рыцарь, — одобрительно заметил Энгесса. Он уважал людей, обладающих властью.

— Воистину, друг мой, — согласился Спархок, — и это лишь наименьший из ее талантов. Она мудра и прекрасна, и я отчасти убежден, что если б она захотела, то могла бы остановить приливы.

— Однако она очень мала ростом, — отметил Энгесса.

— Это лишь видимость. В наших глазах она по меньшей мере ста футов ростом — а может быть, и двухсот.

— Стирики — странный народ со странными способностями, но я никогда не слышал, чтобы они были способны изменять свой рост. — Энгесса был человеком прямолинейным и явно не воспринимал гипербол. — Двести футов, говоришь ты?

— По меньшей мере, атан.

Сефрения была совершенно захвачена изливавшимися на нее нежными чувствами, и Спархок получил возможность приглядеться к ней поближе. Она изменилась. Прежде всего, она казалась более открытой. Стирики никогда не раскрывались до конца в присутствии эленийцев. Тысячи лет фанатической ненависти и притеснений приучили их к осторожности — даже с теми эленийцами, которых они любили. Защитная скорлупа Сефрении, та самая скорлупа, которую она так долго сохраняла вокруг себя, что, вероятно, не сознавала ее существования, — исчезла бесследно. Все двери ее души были распахнуты настежь.

Переменилось в Сефрении и кое-что еще. И прежде лицо ее словно светилось, но теперь оно просто сияло. Тень горестной тоски, казалось, навсегда поселившаяся в ее глазах, теперь исчезла. Впервые за много лет знакомства с Сефренией Спархок увидел ее целостной и совершенно счастливой.

— Долго ли это будет продолжаться, Спархок-рыцарь? — вежливо осведомился Энгесса. — Сарсос, конечно, близко, но… — он не закончил фразы.

— Я поговорю с ними, атан. Быть может, мне удастся убедить их, что эту сцену можно завершить и попозже. — Спархок подошел к возбужденной компании, столпившейся у кареты.

— Атан Энгесса только что высказал интересное предположение, — сообщил он. — Идея, конечно, новая и необычная, но он указал, что мы, вероятно, могли бы проделывать все это уже в стенах Сарсоса — раз уж город так близко.

— Вижу, в этом он не переменился, — заметила Сефрения Элане. — Неужели он все так же пытается неуклюже острить по любому удобному поводу?

— Я работаю над этим, матушка, — улыбнулась Элана.

— На самом деле я спрашивал вот о чем: пожелаете ли вы, дамы, наконец въехать в город или же предпочтете заночевать прямо здесь, на дороге.

— Вечно ты все портишь, — упрекнула Элана.

— Но нам и в самом деле лучше двинуться дальше, — сказала Сефрения. — Вэнион ждет нас, а вы знаете, как он не выносит любителей опаздывать.

— Вэнион?! — воскликнул Эмбан. — Я думал, что он уже давно умер.

— Я бы так не сказала. Он живехонек и бодр, даже слишком бодр. Он поехал бы со мной вам навстречу, если бы не растянул вчера лодыжку. Держится он храбро, но нога у него болит больше, чем он согласился бы признать.

Стрейджен шагнул к Сефрении и без малейшего усилия поднял ее на подножку кареты.

— Чего нам ждать в Сарсосе, дорогая сестра? — спросил он на безупречном стирикском наречии. Элана изумленно взглянула на талесийца.

— До чего вы скрытны, милорд Стрейджен. Я и не подозревала, что вы говорите по-стирикски.

— Я давно хотел сказать вам об этом, ваше величество, да как-то все из головы вылетало.

— Я полагаю, Стрейджен, тебе нужно готовиться к некоторым неожиданностям, — сказала Сефрения. — Да и всем остальным тоже.

— К каким еще неожиданностям? — спросил Стрейджен. — Вспомни, Сефрения, что я вор, а воры не любят неожиданностей. Это вредно для нашего здоровья.

— Я полагаю, что всем вам лучше пересмотреть свои представления о стириках, — предупредила Сефрения. — Здесь, в Сарсосе, нам нет нужды притворяться простыми и необразованными, и на здешних улицах вы встретите совершенно иных стириков.

Она уселась в карету и протянула руки к Данае. Маленькая принцесса тотчас взобралась к ней на колени и поцеловала ее. Зрелище было безобидное и совершенно естественное, но все же Спархок в глубине души изумился тому, что этих двоих не окружил нимб сияющего света.

Затем Сефрения взглянула на Эмбана.

— О боги, — сказала она. — Ваша светлость, я совсем не рассчитывала на то, что вы окажетесь здесь. Насколько глубоки и незыблемы ваши предубеждения?

— Ты мне нравишься, Сефрения, — отвечал маленький толстяк. — Мне не по душе упорное нежелание стириков приобщиться к истинной вере, но я отнюдь не принадлежу к воющим фанатикам.

— Не согласишься ли выслушать совет, друг мой? — спросил Оскайн.

— Охотно.

— Я бы посоветовал тебе рассматривать свой визит в Сарсос как отдых и на время забросить подальше свою теологию. Гляди по сторонам, но пусть то, что тебе не понравится, обойдется без твоих комментариев. Империя была бы в высшей степени довольна, Эмбан, если бы ты так и поступил. Прошу тебя, не тревожь стириков. Они народ чувствительный и едкий, да к тому же обладают способностями, которых мы не можем постичь до конца. Так что давай не будем вызывать вспышек, которых легко можно избежать.

Эмбан открыл было рот, словно собираясь резко ответить, но затем в его глазах появилось беспокойство, и он явно передумал.

Спархок коротко переговорил с Оскайном и Сефренией и решил, что большинство рыцарей церкви вместе с пелоями станет лагерем под стенами города. Эта предосторожность поможет избежать неприятных случайностей. Энгесса отослал атанов в гарнизон к северу от городских стен, и эскорт, окружавший карету Эланы, въехал в город через никем не охраняемые ворота.

— В чем дело, Халэд? — спросила Сефрения у оруженосца Спархока. Юноша, хмуря брови, озирался по сторонам.

— Конечно, это не мое дело, леди Сефрения, — сказал он, — но разве разумно здесь, на севере, строить дома из мрамора? Зимой в них, должно быть, на редкость холодно.

— Он так похож на своего отца, — улыбнулась Сефрения. — Сдается мне, Халэд, ты разоблачил один из наших тщеславных трюков. Видишь ли, на самом деле наши дома выстроены из кирпича. Они лишь отделаны мрамором, чтобы придать красоту нашему городу.

— Леди Сефрения, даже кирпич недостаточно хорошо сохраняет тепло.

— Только не тогда, когда строишь двойные стены, а пространство между ними заполняешь футовым слоем штукатурки.

— Но на это нужно много сил и времени.

— Ты бы немало удивился тому, как много сил и времени могут затратить люди, чтобы потешить свое тщеславие. Кроме того, Халэд, мы ведь всегда можем немножко сжульничать, если в том будет нужда. Наши боги обожают мрамор, а мы хотим, чтобы они чувствовали себя здесь как дома.

— А дерево все же практичнее, — упрямо сказал он.

— Конечно, Халэд, так и есть, но оно такое обыденное. Нам нравится быть не такими, как все.

— Да, уж это вам вполне удалось.

Сарсос даже пах иначе. Во всяком эленийском городе ощущались неприятные испарения — смесь сажи из дымящих труб, гниющего мусора и зловония из примитивных и плохо очищавшихся сточных ям. В Сарсосе же пахло розами. Стояло лето, и повсюду были небольшие парки и скверы, усаженные розами. Лицо Эланы стало задумчивым, и Спархок внутренним взором провидел обширную программу общественных работ, которые предстоят в будущем эленийской столице.

Архитектура и расположение зданий в городе были тонко продуманны и в высшей степени сложными. Улицы были широкими и по большей части прямыми — если только жители города не нарушали их упорядоченность по каким-то эстетическим причинам. Все дома были отделаны мрамором и по фасаду украшены изящными белоснежными колоннами. Это был совершенно не эленийский город.

И обитатели его выглядели странно не по-стирикски. Их сородичи на западе носили мешковатые одеяния из белого домотканого холста. Такая одежда настолько широко была распространена среди западных стириков, что стала как бы их отличительным знаком. Стирики Сарсоса одевались в шелка и лен, и хотя они тоже отдавали предпочтение белому цвету, встречались и другие оттенки — синий, зеленый, желтый, а иногда и ярко-алый. Стирикских женщин на Западе видели редко, но здесь их было множество. Они тоже одевались ярко и вплетали в волосы живые цветы.

Однако куда больше бросалось в глаза различие в поведении и манере держаться. Стирики Запада были скромны, даже пугливы, как олени. Они казались слабыми — слабость должна была смягчить эленийскую агрессивность, хотя именно она частенько лишь больше разъяряла эленийцев. Сарсосские стирики были какими угодно, но только не слабыми. Они не ходили с опущенными долу глазами, не говорили тихим неуверенным голосом. Они были напористы. Они громко спорили на перекрестках и громко смеялись. Они расхаживали по широким улицам своего города с высоко поднятыми головами, как бы гордясь тем, что они — стирики. О различии между западными и Сарсосскими стириками яснее всего говорило то, что дети свободно играли в парках, не испытывая ни малейшего страха.

Лицо Эмбана закаменело, ноздри раздувались от гнева. Спархок очень хорошо понимал, отчего патриарх Укеры так раздражен. Честность принуждала его признаться, что и сам он разделяет это раздражение. Все эленийцы были убеждены, что стирики — низшая раса, и рыцари церкви, несмотря на свое обучение, в глубине души тем не менее разделяли это убеждение. Спархок ощущал, как в его сознании рождаются непрошеные мысли. Как смели эти надутые громогласные стирики возвести город намного прекраснее того, что под силу построить эленийцам? Как смеют они процветать, быть счастливыми? Как смеют они вышагивать по этим улицам с таким видом, будто они так же хороши, как эленийцы?

А затем Спархок перехватил печальный взгляд Данаи и отшвырнул прочь эти мысли, свое невысказанное раздражение. Он крепко взял в узду свои неприглядные чувства и внимательнее всмотрелся в их истоки. То, что он увидел, ему не понравилось. Покуда стирики были слабы, покорны, жили в нищенских халупах, он был готов первым ринуться на их защиту, но сейчас, когда они прямо и дерзко смотрели ему в глаза, вызывающе не склоняя головы, он испытывал сильный соблазн хорошенько проучить их.

— Трудно, не правда ли, Спархок? — мрачно осведомился Стрейджен. — Мое незаконное происхождение всегда вызывало у меня ощущение некоторого родства с угнетаемыми и презираемыми. Умопомрачительная смиренность наших стирикских братьев так воодушевляла меня, что я даже выучил их язык. И все же я должен признаться, что эти люди выводят меня из равновесия. Они все так омерзительно довольны жизнью.

— Стрейджен, иногда меня просто мутит от твоей цивилизованности.

— Мой бог, да мы как будто нынче не в духе?

— Извини. Я просто только что обнаружил в себе качества, которые мне не по душе. Это не улучшает настроения.

Стрейджен вздохнул.

— Эх, Спархок, всем нам лучше бы никогда не заглядывать в собственную душу. Не думаю, чтобы хоть кому-то понравилось то, что он там найдет.

Не один Спархок испытывал затруднения, глядя на Сарсос и его обитателей. Судя по лицу сэра Бевьера, он был раздражен еще сильнее прочих. В его глазах читалось потрясение — и даже гнев.

— Слыхал я как-то одну историю, — обратился к нему Улаф в той обезоруживающей манере, которая яснее всяких слов говорила о том, что сэр Улаф намерен высказать свою точку зрения; впрочем, это было одно из главных свойств сэра Улафа — он раскрывал рот в основном для того, чтобы изложить свою точку зрения. — Так вот, собрались как-то дэйранец, арсианец и талесиец. Дело было давно, так что все они говорили еще на своих родных наречиях. Так или иначе, они заспорили о том, на котором из этих наречий говорит Бог. В конце концов они решили пойти в Чиреллос и попросить архипрелата, чтобы он задал этот вопрос самому Богу.

— И что же? — спросил Бевьер.

— Что ж, всем известно, что Господь всегда отвечает на вопросы архипрелата, так что очень скоро они получили ответ, и их спор был улажен раз и навсегда.

— Ну, и…

— Что — «ну и»?

— На каком наречии говорит Бог?

— На талесийском, Бевьер, а как же иначе? Всем это давным-давно известно. — Улаф был из того сорта людей, которые способны говорить такое с совершенно невозмутимым видом. — Это, впрочем, неудивительно. До того, как заняться делами вселенной, Господь был генидианским рыцарем. Бьюсь об заклад, ты этого не знал, верно?

Бевьер мгновение непонимающе таращился на него, а затем рассмеялся с некоторым смущением.

Улаф глянул на Спархока и едва заметно подмигнул. В который раз Спархок вынужден был отдать должное своему талесийскому другу.

У Сефрении был в Сарсосе свой дом, и это оказалось еще одной неожиданностью — прежде всегда казалось, что она не владеет, просто не может владеть никаким недвижимым имуществом. Довольно большой дом располагался в глубине парка, где кроны гигантских древних деревьев осеняли холмистые лужайки, клумбы и искрящиеся на солнце фонтаны. Как и все здания в Сарсосе, дом Сефрении был из мрамора, и внешний вид его казался странно знакомым.

— Ты сплутовала, матушка, — укоризненно заметил Келтэн, помогая Сефрении выбраться из кареты.

— Прошу прощения?..

— Твой дом в точности повторяет храм Афраэли, который мы видели во сне на острове. Даже колонны вдоль фасада точь-в-точь такие же.

— Полагаю, ты прав, дорогой, но здесь это в порядке вещей. Все члены Совета Стирикума похваляются своими богами. Этого от нас ждут, и не поступай мы так, наши боги сочли бы себя задетыми.

— Ты — член Совета? — изумился Келтэн.

— Конечно. Я ведь, в конце концов, верховная жрица Афраэли.

— Немного странно, что стирик из Эозии входит в правящий Совет города в Дарезии.

— А почему ты решил, что я из Эозии?

— А разве нет?!

— Конечно, нет — и наш Совет правит не только Сарсосом. Мы принимаем решения, обязательные для всех стириков, где бы они ни были. Может быть, войдем? Вэнион ждет нас.

Она провела их по мраморной лестнице к широким, покрытым искусной резьбой бронзовым дверям, и они вошли в дом.

Здание было выстроено квадратом вокруг внутреннего дворика, где посредине пышного сада бил мраморный фонтан. Вэнион полулежал в мягком кресле неподалеку от фонтана, устроив правую ногу на горе подушек и с отвращением посматривая на забинтованную лодыжку. Его волосы и борода стали совершенно белыми, и вид у него был весьма почтенный, однако морщин на лице совсем не осталось. Конечно, заботы, тяготившие его, исчезли, но вряд ли это объясняло происшедшую в нем поразительную перемену. Даже следы тяжкого бремени мечей, которые он когда-то забрал у Сефрении, загадочным образом исчезли. Спархок еще никогда не видел лицо Вэниона таким молодым. Увидев их, Вэнион опустил свиток, который перед тем читал.

— Спархок, — сказал он раздраженно, — где тебя носило?

— Я тоже рад видеть вас, милорд, — ответил Спархок.

Вэнион резко глянул на него, но тут же рассмеялся с некоторым смущением.

— Кажется, я выразился слегка невежливо?

— Капризы, милорд, — сказала Элана. — Чистой воды капризы.

Затем она отбросила прочь королевское достоинство и, подбежав к Вэниону, обвила руками его шею.

— Мы недовольны вами, лорд Вэнион, — объявила она горячо и наградила его звучным поцелуем. — Вы лишили нас своего совета и своего общества в час, когда мы больше всего в вас нуждались. — И снова поцелуй. — В высшей степени невежливо было покинуть нас, не испросив на то нашего разрешения. — С этими словами Элана вновь поцеловала Вэниона.

— Я осыпан упреками или милостями моей королевы? — спросил он, явно смутившись.

— Всего понемножку, милорд, — пожала плечами Элана. — Я решила сберечь время и сразу позаботиться обо всем. Я очень, очень рада видеть тебя, Вэнион, но я сильно горевала, когда ты покинул Симмур крадучись, словно вор в ночи.

— На самом деле мы никогда так не поступаем, — педантично уточнил Стрейджен. — Когда что-то украдешь, нельзя бросаться в глаза, а красться в ночи значит привлекать к себе внимание.

— Стрейджен, — сказала королева, — заткнись.

— Я увезла его из Симмура, чтобы спасти ему жизнь, — сказала Сефрения. — Он умирал, а я была в некотором роде лично заинтересована в том, чтобы он остался в живых. Поэтому я увезла его туда, где могла заняться лечением. Пару лет я нещадно приставала к Афраэли, и наконец она сдалась. Я могу быть очень настойчива, когда добиваюсь чего-то нужного, а Вэнион был мне очень нужен.

Сейчас Сефрения не делала ни малейшей попытки скрыть свои чувства. Невысказанная любовь, годами существовавшая между нею и магистром пандионцев, теперь стала явной. Не пыталась Сефрения скрыть и то, что было невиданным позором в глазах и эленийцев, и стириков. Она и Вэнион открыто жили в грехе и не проявляли по этому поводу ни малейшей тени раскаяния.

— Как твоя лодыжка, дорогой? — спросила она.

— Опять распухает.

— Разве я не говорила тебе, чтобы ты прикладывал к ней лед?

— У меня не было льда.

— Так сделал бы его, Вэнион. Ты же знаешь заклинание.

— Лед, который я сотворяю, не такой холодный, как твой, Сефрения, — пожаловался Вэнион.

— Эти мужчины! — воскликнула она с преувеличенным возмущением. — Дети, настоящие дети! — И поспешно отправилась на поиски тазика.

— Ты уловил, Спархок? — спросил Вэнион.

— Конечно, милорд. Я бы сказал, весьма гладко проделано.

— Спасибо.

— О чем это вы? — спросил Келтэн.

— Ты не поймешь, — ответил Спархок.

— И за миллион лет, — прибавил Вэнион.

— Как вы растянули лодыжку, лорд Вэнион? — спросил Берит.

— Доказывая свою правоту. Я говорил Совету Стирикума, что молодые стирики физически весьма плохо подготовлены. Мне пришлось показать это, обогнав в беге все население города. Все шло прекрасно, покуда не подвернулась кроличья нора.

— Какой позор, лорд Вэнион, — вздохнул Келтэн. — Насколько я знаю, это был первый проигранный тобой поединок.

— Кто сказал, что я проиграл? Я настолько обогнал остальных и был так недалеко от финиша, что успел доковылять до него первым и победил. Совет решил по крайней мере подумать над обучением юношей воинскому искусству. — Вэнион взглянул на оруженосца Спархока. — Привет, Халэд. Как поживают твои матери?

— Неплохо, милорд. Мы навещали их, когда везли королеву в Чиреллос, чтобы она могла перебросить архипрелата через колено и как следует отшлепать.

— Халэд! — возмутилась Элана.

— Разве я не должен был этого говорить, ваше величество? Мы все считали, что вы покинули Симмур именно с таким намерением.

— Ну… что-то вроде того… но ты не должен говорить об этом открыто и в таких выражениях.

— А, я и не знал. Я ведь и сам думал, что это неплохая идея. Нашей Святой Матери нужно время от времени о чем-то беспокоиться. Это не дает ей испортиться вконец.

— Потрясающе, Халэд, — сухо пробормотал патриарх Эмбан. — Всего за одну минуту ты ухитрился оскорбить и церковь, и государство.

— Что такое творится в Эозии в мое отсутствие? — нетерпеливо вопросил Вэнион.

— Между мной и Сарати было небольшое недоразумение, лорд Вэнион, — ответила Элана. — Халэд просто преувеличил. Он частенько делает это — когда не занят тем, что оскорбляет одновременно церковь и государство.

— Кажется, у нас подрастает второй Спархок, — ухмыльнулся Вэнион.

— Боже, спаси церковь, — помолился Эмбан.

— И корону, — добавила Элана.

К Вэниону протолкалась принцесса Даная. Она несла Мурр, обхватив рукой кошку поперек живота. Мохнатая мордочка Мурр выражала полное отчаяние, лапы неуклюже болтались в воздухе.

— Привет, Вэнион, — сказала Даная и, вскарабкавшись на колени Вэниона, одарила его небрежным поцелуем.

— Ты подросла, принцесса, — улыбнулся Вэнион.

— А ты думал, что я уменьшусь?

— Даная! — вскипела Элана.

— Оставь, мама, мы с Вэнионом старые друзья. Он держал меня на руках, когда я еще была младенцем.

Спархок бросил осторожный взгляд на друга, пытаясь понять, знает ли Вэнион, кто такая на самом деле маленькая принцесса. Лицо Вэниона, однако, оставалось невозмутимым.

— Я скучал по тебе, принцесса, — сказал он.

— Знаю. Все скучают по мне, когда меня нет рядом. Ты не знаком с Мурр? Это моя кошка. Мне подарил ее Телэн. Правда мило с его стороны?

— Очень мило, Даная.

— Я тоже так думаю. Отец хочет, чтобы Телэн начал послушание, когда мы вернемся домой. Лучше покончить со всем этим, пока я еще маленькая.

— Вот как? И почему же, принцесса?

— Потому что я собираюсь выйти за него замуж, когда подрасту, и мне бы хотелось, чтобы вся эта дурацкая учеба нам не мешала. Хочешь подержать мою кошку?

Телэн покраснел и немного нервно рассмеялся, старательно делая вид, что заявление Данаи — не более чем девчоночья болтовня. Глаза у него, однако, стали слегка ошалелые.

— Принцесса, их нельзя предупреждать заранее, — наставительно сказала баронесса Мелидира. — Нужно выждать и сказать правду только в последнюю минуту, когда отступать будет уже некуда.

— Ах вот как, стало быть, это делается? — Даная взглянула на Телэна. — Почему бы тебе не забыть то, что я сказала? Я все равно не намерена ничего предпринимать еще лет десять-двенадцать. — Она помолчала. — А может быть, восемь. Не стоит тратить время попусту, верно?

Во взгляде Телэна появился нешуточный испуг.

— Она только дразнит тебя, Телэн, — заверил мальчика Келтэн. — И даже если нет — она все равно передумает задолго до того, как достигнет опасного возраста.

— И не надейся, Келтэн, — заверила Даная голосом твердым, как сталь.

Тем же вечером, после того как большинство гостей расселили по соседним домам, Спархок, Сефрения и Вэнион сидели в прохладном саду внутреннего двора. Принцесса Даная, усевшись на мраморном бортике фонтана, наблюдала за своей кошкой. Мурр обнаружила, что в бассейне плавают золотые рыбки, и следила за ними с напряженным и зловещим интересом, ритмично подергивая хвостом.

— Прежде чем я начну, мне нужно кое-что узнать, — сказал Спархок, в упор глядя на Сефрению. — Как много ему известно? — он кивнул на Вэниона.

— Я бы сказала, все. У меня нет секретов от него.

— Это слишком общий ответ, Сефрения. — Спархок замялся, обдумывая, как бы половчее задать вопрос, не выдав себя.

— Ой, Спархок, не занудствуй, — сказала Даная. — Вэнион знает, кто я такая. Вначале ему пришлось нелегко, но теперь он более или менее привык.

— Это не совсем так, — возразил Вэнион. — Впрочем, кому по-настоящему нелегко, так это тебе, Спархок. Как ты справляешься?

— Плохо, — фыркнула Даная. — Он все время задает вопросы, даже когда знает, что не получит ответа.

— А Элана что-нибудь подозревает? — спросил Вэнион уже серьезно.

— Конечно нет, — ответила Богиня-Дитя. — Спархок и я с самого начала решили ничего ей не рассказывать. А теперь расскажи им обо всем, Спархок, да смотри, чтобы на это не ушла вся ночь, — того и гляди, за мной явится Миртаи.

— Это, должно быть, сущий ад, — посочувствовал Вэнион своему другу.

— Не всегда. Впрочем, мне приходится не спускать с нее глаз. Один раз она вызвала стайку фей, чтобы опылять цветы в дворцовом саду.

— Пчелы такие копуши, — пожала плечами Даная.

— Возможно, но люди привыкли к тому, что опылением занимаются пчелы. Если передоверить эту работу феям, рано или поздно пойдут всякие толки. — Спархок откинулся на спинку кресла и взглянул на Вэниона. — Сефрения рассказала тебе о ламорках и Дрегнате?

— Да. Значит, это не пустые побасенки? Спархок покачал головой.

— Нет. В окрестностях Дэмоса мы столкнулись с отрядом ламорков из бронзового века. После того как Улаф вышиб мозги их вожаку, они исчезли — все, кроме мертвых. Оскайн убежден, что это в своем роде отвлекающий маневр — наподобие тех игр, которые разыгрывал Мартэл, чтобы отвести нас подальше от Чиреллоса на время выборов архипрелата. Мы то и дело натыкались на следы Крегера, и это прибавляет некоторый вес теории Оскайна, но ты ведь всегда учил нас не повторять заново уже прошедшую войну, так что я не ограничиваюсь предположением, что события в Ламорканде — всего лишь отвлекающий маневр. Я не могу всерьез согласиться с тем, что кто-то затратил столько сил лишь для того, чтобы удержать рыцарей церкви подальше от Тамульской империи — здесь ведь, в конце концов, есть и атаны. Вэнион кивнул.

— Спархок, когда ты доберешься до Материона, тебе понадобятся помощь и совет. Тамульская культура чрезвычайно сложна, и ты, сам того не зная, можешь совершить непоправимую ошибку.

— Спасибо, Вэнион.

— Впрочем, не ты один. Твои друзья не самые тонкие дипломаты в мире, а Элана, когда она взвинчена, способна зайти чересчур далеко. Она и в самом деле поссорилась с Долмантом?

— О да, — отозвалась Даная. — Мне пришлось зацеловать их обоих чуть ли не до бесчувствия, прежде чем я сумела их помирить.

— Кого бы лучше послать с ними, Сефрения? — спросил Вэнион.

— Меня.

— Это исключено. Я не желаю расставаться с тобой.

— Как мило, дорогой. Почему бы тебе тоже не поехать с нами?

— Я… — Вэнион замялся.

— Глупости, Вэнион, — сказала Даная. — Ты не умрешь в тот самый миг, как покинешь пределы Сарсоса, — точно так же, как ты не умер, когда покинул мой остров. Ты сейчас совершенно исцелен.

— Я беспокоился не об этом, — сказал он, — но ведь Сефрения все равно не может покинуть Сарсос. Она член Совета Стирикума.

— Вэнион, — сказала Сефрения, — я была членом Совета Стирикума несколько столетий. Я уезжала отсюда и прежде — и порой очень надолго. Другие члены Совета поймут меня. Им и самим время от времени приходится покидать Сарсос.

— Я что-то плохо понимаю, что представляет из себя этот правящий Совет, — сознался Спархок. — Я знал, что все стирики связаны друг с другом, но не представлял, что настолько тесно.

— Мы предпочитаем не предавать это огласке, — пожала плечами Сефрения. — Если бы эленийцы знали о Совете, они усмотрели бы в этом всемирный заговор стириков.

— Ты довольно долго в Совете, — сказал Спархок. — Он обладает реальной властью или это лишь некое церемониальное сообщество?

— О нет, Спархок, — сказал Вэнион, — Совет обладает большой властью. Стирикум — теократия, и Совет состоит из верховных жрецов — и жриц — младших богов.

— Быть верховной жрицей Афраэли — не слишком выгодная должность, — Сефрения улыбнулась, с нежностью взглянув на Богиню-Дитя. — Она не особо заинтересована в том, чтобы выдвигать себя повыше, потому что обычно добивается своего другими способами. У меня есть некоторые привилегии — например, этот дом, — но мне приходится сидеть на собраниях Тысячи, а это порой очень утомительно.

— Тысячи?

— Это другое название Совета.

— Так значит, младших богов — тысяча? — удивился Спархок.

— Ну конечно, — сказала Афраэль. — Это общеизвестно.

— Но почему именно тысяча?

— Потому что это приятное число, и название его звучит приятно. По-стирикски «тысяча» — «Агералуон».

— Я не знал этого слова.

— Это означает «десятижды десятью десять по десять» — что-то в этом роде. Мы как-то спорили на эту тему с одним моим кузеном. Он держал ручного крокодила, и тот откусил ему палец. После этого у кузена трудности со счетом. Он хотел, чтобы мы были «Агераликан» — девятью девять по девять, но мы объяснили ему, что для этого числа нас уже многовато, и если мы хотим быть «Агераликан», придется кем-то пожертвовать. Мы спросили, вызовется ли он добровольцем, и он решил отказаться от этой идеи.

— С какой стати ему понадобился ручной крокодил?

— Это наше всеобщее пристрастие. Нам нравится приручать зверей, которых не под силу приручить вам, людям. Крокодилы не так уж плохи — во всяком случае, их не нужно кормить.

— Нет, но зато приходится каждое утро пересчитывать детишек. Теперь я понимаю, почему ты все время твердишь о китах.

— Ты очень упрям, Спархок. Я произвела бы громадное впечатление на своих родных, если бы у меня был ручной кит.

— По-моему, мы немного отвлеклись, — сказал Вэнион. — Сефрения говорила мне, что у тебя возникли какие-то экзотические подозрения.

— Я пытаюсь найти объяснение тому, чего еще толком не видел, Вэнион. Это все равно что описывать лошадь, видя один ее хвост. В моем распоряжении разрозненные кусочки и клочки мозаики — и более ничего. Я решительно убежден, что все, с чем мы сталкивались до сих пор — и многое, с чем еще не сталкивались, — как-то связано воедино, и направляет все эти события один разум. Я думаю, Вэнион, это бог — или боги.

— А ты уверен, что твоя война с Азешем не приучила тебя видеть враждебные божества под кроватями и в темных углах?

— Я опираюсь на авторитетнейшее мнение, что лишь богу под силу воскресить целую армию из прошлого. Тот, кто высказал это мнение, был весьма уверен в своей правоте.

— Не вредничай, отец, — строго сказала Даная. — Понимаешь, Вэнион, дело это очень сложное. Когда воскрешаешь армию, нужно воскрешать каждого солдата в отдельности, а для этого надо знать о нем все. Именно из-за деталей обычно и терпят поражение маги.

— У тебя есть предположения? — спросил Вэнион у друга.

— Несколько, — проворчал Спархок, — и одно неприятней другого. Помнишь, я рассказывал тебе о тени? Той, что преследовала меня по всей Эозии после того, как я убил Гверига?

Вэнион кивнул.

— Она появилась снова, и на сей раз ее видели все.

— Это звучит малоутешительно.

— Вот именно. В последний раз этой тенью были Тролли-Боги.

Вэнион содрогнулся, и оба они, как по команде, посмотрели на Сефрению.

— Правда, приятно знать, что в тебе нуждаются? — сказала Даная сестре.

— Я поговорю с Заластой, — вздохнула Сефрения. — Здесь, в Сарсосе, он собирает сведения для императора. Вероятно, он знает много о нынешних событиях, так что я приглашу его зайти завтра.

Послышался громкий всплеск.

— Я говорила тебе, Мурр, что этим все и кончится, — самодовольно сказала Даная кошке, которая с ошалелым видом барахталась в фонтане, стараясь удержаться на плаву. Положение Мурр ухудшалось тем, что золотые рыбки, защищая свое обиталище, яростно тыкали носами в ее лапы и брюшко.

— Вылови ее из воды, Даная, — сказал Спархок.

— Тогда я и сама промокну, отец, и мама будет ругать меня. Мурр сама ввязалась в эту переделку, пускай сама и выбирается.

— Она утонет.

— Ни в коем случае, Спархок. Она умеет плавать. Видишь, она изо всех сил плывет по-кошачьи.

— Что-что?

— По-кошачьи. Ведь нельзя же о кошке сказать «плывет по-собачьи», верно? Она же, в конце концов, не собака. Мы, стирики, всегда говорим «по-кошачьи» — верно, Сефрения?

— Только не я, — пробормотала Сефрения.

ГЛАВА 17

Забавнее всего было то, что родители никоим образом не могли предвидеть, когда именно принцессе Данае вздумается нанести им ранний утренний визит. Случались эти визиты не каждый день, и порой без них проходила вся неделя. Сегодняшний визит был как две капли воды похож на предыдущие. Постоянство — один из наиважнейших атрибутов божества. Двери спальни с грохотом распахнулись настежь, и принцесса, с развевающимися волосами и горящими от восторга глазами, влетела в спальню и одним гигантским прыжком очутилась на постели, где спали ее родители. За прыжком, как всегда, последовали возня и рытье в одеялах, покуда Даная наконец прочно не угнездилась между отцом и матерью.

Она никогда не наносила эти визиты в одиночестве. С Ролло не было никаких хлопот. Ролло был хорошо воспитанной игрушкой, всегда готовой развлекать других, но не навязчивой. Истинным бедствием была Мурр. Она обожала Спархока и в совершенстве владела искусством зарываться под одеяло. Проснуться оттого, что когтистое существо бесцеремонно карабкается вверх по ноге — довольно неприятный способ пробуждения. Спархок заскрежетал зубами, но стерпел.

— Птицы уже проснулись, — сообщила Даная почти укоризненно.

— Я просто счастлив за них, — пробормотал Спархок, сморщившись: кошечка, шнырявшая под одеялами, принялась ритмично запускать когти в его бедро.

— Ты сегодня что-то не в духе, отец.

— Я был в духе несколько минут назад. Пожалуйста, скажи своей кошке, чтобы не путала меня с подушечкой для булавок.

— Она делает так, потому что любит тебя.

— Я в восхищении, однако предпочел бы, чтобы она держала свои когти при себе.

— Он всегда такой по утрам, мама?

— Иногда, — рассмеялась Элана, обнимая девочку. — Я думаю, это зависит от того, что он съел на ужин.

Мурр замурлыкала. Взрослые кошки мурлыкают с пристойной сдержанностью — в отличие от котят и кошек-подростков. Этим утром мурлыканье маленькой кошки напоминало приближающуюся грозу либо скрежет мельницы с разболтавшимися жерновами.

— Сдаюсь, — сказал Спархок. Он откинул одеяла, выбрался из постели и набросил халат. — С вами тремя невозможно выспаться, — упрекнул он. — Пойдем, Ролло?

Жена и дочь Спархока озадаченно глянули на него, затем обменялись встревоженными взглядами. Спархок сгреб в охапку игрушечного медвежонка Данаи и поковылял из спальни, волоча Ролло за правую ногу. За его спиной Элана и Даная озабоченно перешептывались. Спархок шлепнул медвежонка в кресло.

— Ролло, дружище, это же совершенно невыносимо, — сказал он, стараясь, чтобы его было слышно в спальне. — Не понимаю, как ты можешь все это сносить. — В спальне воцарилась мертвая тишина. — Я думаю, старина, нам с тобой стоило бы уехать ненадолго, — продолжал Спархок. — Они уже обращаются с нами, точно мы — предметы обстановки.

Ролло ничего не сказал, но, впрочем, Ролло вообще был молчалив.

Зато Сефрения, стоявшая в дверях, была явно озадачена.

— Спархок, ты хорошо себя чувствуешь?

— Превосходно, матушка. А отчего ты спрашиваешь? — Спархок не ожидал, что у спектакля, устроенного им исключительно для жены и дочери, окажется лишний зритель.

— Надеюсь, ты понимаешь, что разговариваешь с набивной игрушкой?

Спархок уставился на Ролло с притворным изумлением.

— Бог мой, Сефрения, кажется, ты права. Как странно, что я сам не заметил этого. Наверное, так бывает, когда человека ни свет ни заря выставляют из собственной постели. — Он изо всех сил старался сохранить невозмутимый вид, но получалось это у него плохо.

— О чем это ты говоришь, Спархок?

— Вот видишь, Ролло? — обратился Спархок к медвежонку, пытаясь спасти хоть что-то. — Они нас просто не понимают — ни одна.

— Э-э… принц Спархок? — Алиэн, камеристка Эланы, незамеченной вошла в комнату, и в ее больших глазах была та же озабоченность. — Вам нехорошо?

Достоинство Спархока рушилось на глазах.

— Это очень, очень долгая история, Алиэн, — вздохнул он.

— Вы не видели принцессу, милорд? — спросила Алиэн, как-то странно поглядев на него.

— Она в постели у матери. — Ситуация решительно превратилась в безнадежную. — Я же отправляюсь в ванную — если это кого-нибудь интересует.

И Спархок побрел прочь из комнаты, волоча за собой жалкие остатки достоинства.

Стирик Заласта оказался аскетического вида человеком с белыми волосами и длинной серебристо-седой бородой. У него было худощавое, какое-то незавершенное, как у всех стириков, лицо, косматые черные брови и низкий красивый голос. Он был старейшим другом Сефрении и почитался всеми как мудрейший и могущественнейший маг Стирикума. Он носил белое просторное одеяние наподобие рясы с капюшоном и не расставался с посохом, который носил скорее для виду, потому что был довольно крепок и не нуждался в опоре при ходьбе. По-эленийски он говорил хорошо, хотя и с сильным стирикским акцентом. Этим утром Спархок и его друзья собрались во внутреннем саду Сефрении, чтобы услышать во всех подробностях о том, что на самом деле происходит в Тамуле.

— Мы не можем с уверенностью сказать, настоящие они или нет, — говорил Заласта. — Видели их редко и весьма бегло.

— Но это определенно тролли? — спросил Тиниен. Заласта кивнул.

— Тролля ни с кем невозможно спутать.

— Истинная правда, — пробормотал Улаф. — Весьма вероятно, что здесь видели именно настоящих троллей. Какое-то время назад все они вдруг собрались и покинули Талесию. Однако никому не пришло в голову спросить их, куда они направляются.

— Видели также и древних людей, — продолжал Заласта.

— Кто они такие, мудрый? — спросил патриарх Эмбан.

— Люди из начала веков, ваша светлость. Они немного больше троллей, но не настолько умны. Живут они стаями и очень жестоки.

— Мы встречались с ними, друг Заласта, — кратко сказал Кринг. — В тот день я потерял многих своих товарищей.

— Возможно, здесь и нет связи, — продолжал Заласта. — Тролли — современные существа, но древние люди несомненно происходят из весьма далекого прошлого. Их род вымер примерно пятьдесят тысячелетий назад. Есть также неподтвержденные сообщения о киргаях.

— Можешь считать их подтвержденными, Заласта, — вставил Келтэн. — Как-то ночью на прошлой неделе они доставили нам недурное развлечение.

— То были непобедимые бойцы, — сказал Заласта.

— В глазах своих современников — возможно, — возразил Келтэн, — но против современной тактики, оружия и доспехов им трудно выстоять. Катапульты и атака тяжеловооруженных рыцарей изрядно их озадачили.

— Собственно говоря, мудрый, кто такие киргаи? — спросил Вэнион.

— Я давала тебе свитки, Вэнион, — сказала Сефрения. — Разве ты их не читал?

— До того места я еще не дошел. Читать по-стирикски слишком трудно. Хорошо бы кто-нибудь поломал голову над тем, как упростить ваш алфавит.

— Погоди-ка, — вмешался Спархок. Он взглянул на Сефрению. — Я никогда не видел прежде, чтобы ты читала, — с укором сказал он. — Ты не позволяла Флейте даже прикоснуться к книге.

— Совершенно верно — к эленийской книге.

— Так значит, ты можешь читать?

— По-стирикски.

— Почему же ты нам об этом не сказала?

— Потому что это было не ваше дело, дорогой.

— Ты солгала! — Спархок почему-то был потрясен.

— Вовсе нет. Я не могу читать по-эленийски — главным образом потому, что не хочу. Это некрасивый язык, и буквы у вас уродливые — они похожи на паутину.

— Но ты намеренно заставила нас поверить, будто ты чересчур примитивна, чтобы учиться читать!

— Это было необходимо, дорогой. Пандионские послушники — народ не слишком умудренный, и нужно было оставить вам хоть что-то, чтобы чувствовать себя выше других.

— Не вредничай, — пробормотал Вэнион.

— Вэнион, — ответила она довольно резко, — я пыталась хоть чему-то научить десять поколений этих громадных неуклюжих деревенщин, и во время обучения мне все время приходилось терпеть их несносную снисходительность. Да, Спархок, я могу читать, а также считать, спорить на философские и теологические темы, если понадобится, и я полностью изучила логику!

— Не знаю, зачем ты кричишь на меня, — мягко запротестовал Спархок, целуя ее ладони. — Я всегда считал, что ты чудесная, замечательная женщина… — он вновь поцеловал ее ладони, — для стирика, разумеется.

Сефрения вырвала у него свои руки, но тут же увидела, что он ухмыляется.

— Ты невозможен, — вздохнула она и сама, не выдержав, улыбнулась.

— Мы, кажется, говорили о киргаях, — ненавязчиво напомнил Стрейджен. — Кто они, собственно говоря, такие?

— Они, по счастью, совершенно вымерли, — ответил Заласта. — Это был народ, который, судя по всему, не был родствен ни одной из дарезийских рас — ни тамульцам, ни эленийцам, ни, совершенно точно, стирикам. Кое-кто предполагает, что киргаи в дальнем родстве с валезийцами.

— Я с этим не согласен, мудрый, — возразил Оскайн. — У валезийцев нет даже правительства, а понятие войны им и вовсе незнакомо. Это счастливейший народ в мире. Они ни в коей мере не могут быть родственны киргаям.

— Темперамент частенько зависит от климата, ваше превосходительство, — заметил Заласта. — Валезия — рай земной, а центральная Кинезга далеко не так приятна для жизни. Так или иначе, киргаи поклонялись жуткому богу по имени Киргон — и, как большинство примитивных народов, назвали себя по его имени. Полагаю, что все народы эгоистичны. Все мы убеждены, что наш бог лучше прочих и что наша раса — высшая. Киргаи довели это убеждение до предела. Трудно рассуждать о верованиях вымершего народа, но киргаи, судя по всему, дошли то того, что стали считать себя существами, отличными от человеческого рода. Они верили также, что вся истина уже открыта им Киргоном, а потому враждебно относились ко всем новым идеям и верованиям. Они довели идею военизированного общества до абсурда, а кроме того, они были помешаны на чистоте расы и стремились к физическому совершенству. Если ребенок рождался калекой, его уносили в пустыню и оставляли там умирать. Если солдат был покалечен в бою, его убивали его же товарищи. Если женщина рожала слишком много девочек, ее удушали. Киргаи выстроили город-государство возле оазиса Кирга в центральной Кинезге и напрочь отгородились от других народов и новых веяний. Киргаи до смерти боялись новых веяний. Это была, вероятно, единственная культура в истории человечества, которая идеализировала глупость. Киргаи считали ум недостатком и излишне сообразительных детей убивали.

— Милая компания, — пробормотал Телэн.

— Само собой, они завоевали и поработили своих соседей — по большей части, пустынных кочевников неизвестной расы, — и поскольку солдаты есть солдаты, неизбежны были случаи смешения крови.

— Но ведь это в порядке вещей, не так ли? — с едкой горечью спросила баронесса Мелидира. — Насилие во время войны всегда было делом разрешенным.

— Только не в этом случае, баронесса, — ответил Заласта. — Если киргая застигали за этим «братанием», его убивали на месте.

— Какая освежающая идея, — пробормотала она.

— Женщину, разумеется, тоже. Однако, несмотря на все старания киргаев, на свет все же появились отпрыски смешанной расы. В глазах киргаев это было осквернение расовой чистоты, и полукровок нещадно уничтожали. Вскоре, однако, Киргон передумал. Он увидел, как можно использовать этих полукровок. Их собрали, кое-чему обучили и сделали частью армии. Назвали их «кинезганцами», и в свое время они составили ту часть армии, которая делала всю грязную работу и принимала на себя основную тяжесть потерь. У Киргона, видите ли, была цель — обычная цель того, кто обладает воинственным складом ума.

— Мировое господство? — предположил Вэнион.

— Именно. Кинезганцев поощряли размножаться, и киргаи использовали их, чтобы расширять границы своих владений. Вскоре под их властью оказалась вся пустыня, и тогда они двинулись на границы соседних народов. Именно тогда с ними столкнулись мы, стирики. Киргаи были совершенно не готовы к тому, чтобы воевать со стириками.

— Воображаю! — рассмеялся Тиниен. Заласта коротко улыбнулся. Это была извиняющая, слегка снисходительная улыбка.

— Жрецы Киргона обладали некоторым даром, — продолжал он, — но они ни в коей мере не могли сравниться с тем, с чем столкнулись киргаи. — Заласта побарабанил пальцами по ладони. — Быть может, — задумчиво продолжал он, — если присмотреться повнимательнее, в этом и состоит настоящий секрет нашей расы. У прочих народов лишь один бог — или, в лучшем случае, несколько богов. У нас их тысяча, и все они более или менее в согласии друг с другом и способны действовать вместе. Так или иначе, вторжение киргаев в земли стириков обернулось для них катастрофой. Они потеряли практически всех кинезганцев и большую часть чистокровных киргаев. Они отступили в полном беспорядке и замешательстве, а младшие боги решили, что киргаям лучше сидеть дома. Никто до сих пор не знает, который из младших богов предложил эту идею, но она была поистине гениальна в своей простоте и действенности. Огромный орел в один день облетел Кинезгу, и его тень очертила на земле невидимую границу. Эта граница совершенно ничего не означала для кинезганцев, атанов, тамульцев, стириков, эленийцев и даже арджунов — зато для киргаев она оказалась, можно сказать, жизненно важной, потому что с того дня всякий киргай, переступивший эту границу, мгновенно умирал.

— Погодите минутку! — запротестовал Келтэн. — Мы ведь столкнулись с киргаями к западу отсюда. Как же они могли перейти эту границу?

— Они были из прошлого, сэр Келтэн, — пояснил Заласта, разводя руками. — Граница для них еще не существовала, поскольку орел не совершил свой полет, когда они двинулись маршем на север.

Келтэн почесал в затылке и нахмурился.

— Я не слишком хорош в логике, — сознался он, — но разве в этом нет какого-то пробела?

Бевьер тоже ломал голову над этим парадоксом.

— Я, кажется, понимаю, как это могло быть, — с сомнением проговорил он, — но мне нужно все как следует обдумать, чтобы быть уверенным.

— Логика не может ответить на все вопросы, сэр Бевьер, — заметил Эмбан и, поколебавшись, добавил: — Конечно, необязательно передавать Долманту эти мои слова.

— Возможно, проклятие больше не действует, — предположила Сефрения. — В нем нет нужды, поскольку киргаи вымерли.

— И так или иначе, — прибавил Улаф, — у нас нет и возможности проверить, действует оно или нет. Стрейджен вдруг рассмеялся.

— А знаете, он ведь прав, — заметил он. — Вполне вероятно, что это ужасное проклятие все еще существует, но никто не знает об этом, поскольку люди, против которых оно направлено, исчезли с лица земли несколько тысячелетий назад. Кстати, мудрый, что же с ними случилось? — обратился он к Заласте. — Ты сказал, что они вымерли.

— Точнее говоря, милорд Стрейджен, они выморили самих себя.

— Разве в этом нет противоречия? — спросил Тиниен.

— Не совсем. Кинезганцы были почти полностью уничтожены в войне со стириками, но они теперь стали жизненно важны для киргаев, поскольку были единственными имевшимися в распоряжении Киргона войсками, которые могли перейти границу. Киргон велел киргаям заняться воспроизводством новых армий из этих некогда презренных низших полукровок. Киргаи были превосходными солдатами и безоговорочно подчинялись приказам. Они посвятили кинезганским женщинам все свое внимание, совершенно забросив своих собственных. К тому времени, когда они осознали свою ошибку, все киргайские женщины уже вышли из возраста, когда могли рожать. Легенда гласит, что последний киргай умер около десяти тысяч лет назад.

— Это возводит идиотизм до вершин искусства, не так ли? — заметил Стрейджен. Заласта тонко улыбнулся.

— Так или иначе, там, где когда-то была Кирга, теперь расположена Кинезга. Населяет ее раса уродов и недоумков, которые существуют лишь за счет того, что через Кинезгу проходят основные караванные пути между Тамулом и западными эленийскими государствами. Остальной мир взирает на этих потомков непобедимых киргаев с глубочайшим презрением. Они пронырливы, трусливы, вороваты и омерзительно раболепны — достойная судьба для отпрысков расы, которая некогда полагала себя достаточно божественной, чтобы править всем миром.

— История — такой мрачный предмет, — вздохнул Келтэн.

— Однако Кинезга — не единственное место, где являются призраки прошлого, — прибавил Заласта.

— Мы это уже заметили, — отозвался Тиниен. — Эленийцы в западном Астеле убеждены, что к ним вернулся во плоти Айячин.

— Тогда, вероятно, вы слышали и о человеке по имени Сабр? — спросил Заласта.

— Мы даже пару раз встречались с ним, — рассмеялся Стрейджен. — Не думаю, чтобы он представлял собой серьезную угрозу. Это просто недозрелый позер.

— Впрочем, он вполне подходит для западных астелийцев, — добавил Тиниен. — Их всех затруднительно назвать умниками.

— Я встречался с ними, — с гримасой отвращения заметил Заласта. — Однако Кимеар из Даконии и барон Парок, его глашатай, — противники посерьезнее. Кимеар был одним из людей, родившихся в седле, которые время от времени появляются в эленийском обществе. Он покорил два других эленийских королевства в западном Астеле и основал одну из тех «тысячелетних» империй, которые то и дело возникают в мире, чтобы развалиться на куски со смертью их основателя. Герой Эдома — Инсетес, живший в бронзовом веке, которому действительно удалось нанести киргаям первое серьезное поражение. Его глашатая зовут Ребал. Это, разумеется, не настоящее его имя. Разжигатели политических страстей, как правило, действуют под вымышленными именами. Айячин, Кимеар и Инсетес отвечают простейшим эмоциональным порывам эленийцев — прежде всего обилием мускулов и физической силой. Я ни за что на свете не хотел бы обидеть вас, друзья мои, но у вас, эленийцев, какое-то нездоровое пристрастие к разрушению и поджогу чужих жилищ.

— Это один из недостатков нашей расы, — признал Улаф.

— Арджуны представляют для нас иную проблему, — продолжал Заласта. — Они принадлежат к тамульской расе, и их заветные стремления более сложны. Тамульцы вовсе не стремятся править миром — они просто хотят получить его в собственность. — Заласта мимолетно улыбнулся Оскайну. — Впрочем, как представители своей расы арджуны не слишком привлекательны. Их герой — человек, который изобрел работорговлю.

Миртаи со свистом втянула воздух сквозь стиснутые зубы, и ее рука сама собой потянулась к кинжалу.

— Что-нибудь не так, атана? — мягко спросил Оскайн.

— Мне доводилось иметь дело с арджунскими работорговцами, — отрывисто ответила она. — Когда-нибудь, надеюсь, я встречусь с ними снова, и уж на сей раз я не буду ребенком.

Спархок вдруг осознал, что Миртаи никогда не рассказывала им о том, как она стала рабыней.

— Этот арджунский герой более свежего происхождения, чем прочие, — продолжал Заласта. — Жил он в двенадцатом столетии, и имя его — Шегуан.

— Мы слыхали о нем, — мрачно сказал Энгесса. — Его люди завели обычай нападать на учебные лагеря атанских детей. Мы более или менее убедили арджунов больше так не делать.

— Звучит зловеще, — заметила баронесса Мелидира.

— Это было настоящее бедствие, баронесса, — сказал Оскайн. — В семнадцатом столетии арджунские работорговцы устроили набег на Атан, и имперский администратор поддался чувству справедливого гнева. Он приказал атанам устроить карательный поход в Арджуну.

— Мои соотечественники до сих пор поют песни об этом походе, — почти мечтательно проговорил Энгесса.

— Что, так плохо? — негромко спросил Эмбан у Оскайна.

— Чудовищно, — ответил тот. — Безголовый осел, отдавший этот приказ, не понимал, что когда велишь атанам что-то сделать, необходимо особо запретить применение некоторых мер. Болван попросту дал атанам полную волю. Они повесили короля Арджуны и загнали его подданных в южные джунгли. Нам пришлось затратить почти двести лет на то, чтобы уговорить арджунов слезть с деревьев. Это был тяжкий удар по экономике всего континента.

— Эти события относятся к более недавнему прошлому, — отметил Заласта. — Арджуны всегда были работорговцами, и Шегуан был лишь одним из тех, кто действовал в северной Арджуне. Он был прежде всего организатором. Он создал невольничьи рынки в Кинезге и привел в систему размеры взяток, которыми защищались невольничьи караваны. В Арджуне мы встречаемся с той особенностью, что глашатай древнего героя куда примечательнее, чем сам герой. Его имя — Скарпа, это умный и опасный человек.

— Как насчет самого Тамула и Атана? — спросил Эмбан.

— И мы, и атаны оказались нечувствительны к этой заразе, ваша светлость, — ответил Оскайн. — Видимо, все дело в том, что тамульцы чересчур большие эгоисты, чтобы иметь героев и беззаветно их почитать, а еще потому, что атаны древности были настолько меньше нынешних своих потомков, что современные атаны смотрят на них свысока. — Оскайн с лукавой усмешкой покосился на Энгессу. — Весь мир с замиранием сердца ждет того дня, когда появится первый атан ростом выше десяти футов. Подозреваю, что в этом-то и состоит конечная цель их искусственного отбора. — Оскайн повернулся к Заласте. — Твои сведения куда подробнее наших, мудрый, — одобрительно заметил он стирику. — Все ученые Империи не добыли ничего лучше отрывочных и неясных сведений об этих людях.

— В моем распоряжении самые разнообразные источники, ваше превосходительство, — ответил Заласта. — Однако эти древние персонажи сами по себе не представляют особой опасности. Атаны легко справились бы с чисто военными беспорядками, но в том-то и дело, что нынешние беспорядки не только военного свойства. Кто-то играет на самых темных сторонах человеческого воображения, воплощая ужасные образы фольклора. Уже видели вампиров, оборотней, вурдалаков, огров и даже тридцатифутового великана. Власти считают эти явления суеверной чепухой, но простые люди Империи охвачены ужасом. Мы не можем быть уверены в реальности этих тварей, но если перемешать их с самыми настоящими троллями, древними людьми и киргаями, это ввергает народ в настоящую панику. В довершение всего, происходит немало природных катаклизмов — чудовищные бури, смерчи, землетрясения, извержения вулканов, а кое-где даже небольшие затмения. Простолюдины Тамульской империи стали так пугливы, что бросаются наутек от кролика или стайки воробьев. У этих случаев нет никакой закономерности. Они просто происходят то здесь, то там, а потому нет никакой возможности вычислить, где, когда и что именно случится в следующий раз. Вот с чем мы столкнулись, друзья мои, — с кампанией ужаса, которая охватила весь континент, частью реальной, частью иллюзией, частью порождением самой обыкновенной магии. Если не начать бороться с этим — и как можно скорее, — народ сойдет с ума от страха. Империя рухнет, и в ней станет править ужас.

— А какие же плохие новости ты припас для нас, Заласта? — осведомился Вэнион. Заласта коротко усмехнулся.

— Вам бы все шутить, лорд Вэнион, — сказал он. — Друзья мои, сегодня после обеда у вас будет возможность обогатиться новыми сведениями. Все вы приглашены на заседание Тысячи. Ваш визит весьма важен с политической точки зрения, и — хотя Совет редко в чем приходит к полному согласию — существует мощное негласное мнение, что в этом случае нам с вами по пути. — Заласта помолчал и вздохнул. — Приготовьтесь также ко вспышкам враждебности, — предостерег он. — В Совете есть люди, у которых пена идет изо рта при слове «элениец». Уверен, что они попытаются спровоцировать вас.

— Спархок, — негромко проговорила Даная, — происходит нечто, чего я не могу понять.

Дело было вскоре после разговора с Заластой. Спархок удалился в один из укромных уголков сада Сефрении, взяв у Вэниона стирикскую рукопись, и теперь без особого успеха пытался разобраться в стирикском алфавите. Даная отыскала его в этом убежище и сразу забралась к нему на колени.

— Я-то думал, что ты всемудрая, — заметил он. — Разве это не одно из твоих качеств?

— Перестань. Что-то здесь ужасно не так.

— Почему бы тебе не поговорить об этом с Заластой? Он ведь поклоняется тебе, разве нет?

— С чего это ты взял?

— Я думал, что ты, он и Сефрения выросли в одной деревне.

— И что из того?

— Я просто заключил, что все жители деревни поклонялись тебе. Было бы логично, если бы ты появилась на свет в деревне своих приверженцев.

— Ты, кажется, совсем не понимаешь стириков. Скучнее я сроду ничего не слышала — целая деревня приверженцев одного Бога. Какая тоска!

— Для эленийцев это обычное дело.

— Эленийцы еще и едят свинину.

— Что ты имеешь против свинины? — Данаю передернуло. — Так кому же поклоняется Заласта, если он не из твоих приверженцев?

— Он не стал говорить нам, а расспрашивать об этом ужасно невежливо.

— Как же он тогда умудрился стать членом Тысячи? Я думал, что для этого нужно быть верховным жрецом.

— Заласта не входит в Тысячу и не желает этого. Он просто дает им советы. — Даная поджала губы. — Мне не стоило бы говорить это, Спархок, но не жди от Совета особой премудрости. Все верховные жрецы весьма набожны, но это не требует большого ума. Кое-кто из Тысячи просто чудовищно туп.

— Ты так и не смогла понять, какой бог стоит за всеми нынешними беспорядками?

— Нет. Кто бы это ни был, он не хочет, чтобы остальные узнали его, а у нас есть способы прятать свое присутствие. Единственное, что я могу сказать точно, — это не стирикский бог. Будь очень внимателен на сегодняшнем заседании, Спархок. У меня стирикский темперамент, и я могу упустить кое-что только потому, что привыкла к стирикам.

— Что именно я должен искать?

— Не знаю. Используй свою интуицию. Ищи фальшивых нот, промахов, любого намека на то, что некто не есть на самом деле то, чем он притворяется.

— Ты подозреваешь, что кто-то из Тысячи работает на врага?

— Я этого не сказала. Я просто сказала, что что-то не так. У меня предчувствие — как тогда, в доме Котэка. Здесь есть что-то, чего не должно быть, и я ни за что на свете не сумею сказать, что именно. Постарайся выяснить, в чем дело, Спархок. Нам это очень нужно.

Совет Тысячи собирался в величественном мраморном здании в самом центре Сарсоса. Эта мраморная громада подавляла — казалось, она дерзко и бесцеремонно расталкивает соседние здания, выдвигаясь вперед. Подобно всем общественным сооружениям, это здание было совершенно лишено человеческого тепла и уюта. Широкие гулкие мраморные коридоры и массивные бронзовые двери предназначались для того, чтобы вызвать у человека, оказавшегося там, чувство собственной ничтожности и незначительности.

Заседания проводились в большом полукруглом зале, где ступенчатыми ярусами располагались мраморные скамьи. По бокам ярусов тянулись лестницы. Ярусов, разумеется, было десять, и места на каждом ярусе располагались на равном расстоянии друг от друга. Все это было весьма логично. Архитекторы вынуждены придерживаться логики, иначе в один прекрасный день построенное ими здание рухнет им на головы.

По предложению Сефрении, Спархок и другие эленийцы облачились в простые белые одеяния, дабы избежать тех неприятных ассоциаций, которые неизбежно вызывает у всякого стирика вид вооруженного эленийца. Рыцари, однако, оставили под одеяниями мечи и кольчуги.

Зал был полупустым — часть Совета, как обычно, была занята какими-то другими делами. Члены Тысячи сидели на скамьях или расхаживали по залу, негромко переговариваясь. Некоторые целеустремленно переходили от одного коллеги к другому, о чем-то беседуя с серьезным видом. Другие смеялись и шутили, а кое-кто и дремал.

Заласта провел гостей вперед, где для них полукругом были расставлены кресла.

— Я должна занять свое место, — негромко сказала им Сефрения. — Прошу вас, не предпринимайте немедленных действий, если кто-то оскорбит вас. В этом зале скопилось несколько тысячелетий взаимной неприязни, и хотя бы часть ее неизбежно выплеснется.

Она пересекла зал и села на одну из мраморных скамей.

Заласта вышел в середину зала и стоял молча, не делая никакой попытки призвать собрание к порядку. Традиционные церемонии были здесь явно не в чести. Постепенно разговоры улеглись, и члены Совета заняли свои места.

— С разрешения Совета, — начал Заласта, — нас сегодня почтили своим присутствием важные гости.

— Я уж точно не желал бы этакой чести! — огрызнулся один из стириков. — Эти «гости» по большей части эленийцы, а я вовсе не склонен водить дружбу со свиноедами.

— Малоприятное начало, — пробормотал Стрейджен. — Похоже, наши стирикские сородичи в грубости не уступают эленийцам.

Пропустив мимо ушей реплику невоспитанного оратора, Заласта продолжал:

— Сарсос принадлежит к Тамульской империи, и все мы ощущаем немалые выгоды от этих связей.

— А тамульцы заботятся о том, чтобы мы сполна оплачивали эти выгоды! — выкрикнул другой стирик. Заласта не обратил внимания и на эти слова.

— Уверен, что все вы вместе со мной приветствуете первого секретаря Оскайна, главу имперской дипломатической службы.

— Не знаю, Заласта, с чего это ты так уж в этом уверен? — с хриплым смешком отозвался кто-то. Оскайн поднялся.

— Я потрясен этим обилием теплых чувств, — сухо проговорил он на безупречном стирикском наречии.

С мраморных ярусов полетели вопли и свист. Однако они разом стихли, когда Энгесса встал рядом с Оскайном, скрестив руки на могучей груди. Он даже не потрудился одарить суровым взглядом разгулявшихся советников.

— Так-то лучше, — сказал Оскайн. — Я рад, что легендарная вежливость стириков наконец-то соизволила проявить себя. С вашего разрешения, я вкратце представлю своих спутников, а затем мы вынесем на ваше обсуждение одно весьма важное дело.

Первым он назвал имя патриарха Эмбана, и по залу тотчас прокатилось гневное бормотание.

— Это направлено против церкви, ваша светлость, — шепнул ему Стрейджен, — не против вас лично.

Когда Оскайн представил Элану, один из советников, сидевший на самом верхнем ярусе, шепотом бросил своим соседям реплику, вызвавшую взрыв недвусмысленно пошлого хохота. Миртаи вскочила, как отпущенная пружина, и ее руки метнулись к кинжалам.

Энгесса что-то резко сказал ей по-тамульски.

Она тряхнула головой. Глаза ее недобро горели, зубы были крепко сжаты. Она выхватила кинжал. Миртаи могла не понимать стирикского, зато она очень хорошо понимала, что означает этот хохот.

Спархок тоже встал.

— Это мое дело, Миртаи, — сказал он.

— Ты не уступишь мне?

— Только не сейчас. Прости, но это в некотором роде официальный случай, так что мы должны соблюдать приличия. — Он повернулся к дерзкому стирику с верхнего яруса.

— Не хочешь ли, приятель, громче повторить то, что ты сейчас сказал? — осведомился он по-стирикски. — Если это так смешно, мы тоже хотим посмеяться.

— Вы только подумайте, — презрительно фыркнул наглец, — говорящая собака! Тут поднялась Сефрения.

— Я призываю Тысячу соблюсти традиционную минуту молчания, — провозгласила она по-стирикски.

— А кто умер? — осведомился крикун.

— Ты, Камриэль, — сладким голосом сообщила ему Сефрения, — так что наше горе не будет чрезмерным. Это — принц Спархок, человек, который уничтожил старшего бога Азеша, а ты только что оскорбил его жену. Предпочтешь ли ты традиционное погребение — если, конечно, после того, как Спархок до тебя доберется, от твоего бренного тела останется достаточно, чтобы было что предать земле?

Челюсть Камриэля отвисла, лицо залила смертельная бледность, да и прочие советники заметно съежились.

— Похоже, его имя здесь пользуется немалым весом, — шепотом заметил Улаф Тиниену.

— Очевидно да. Думается мне, наш дерзкий приятель наверху будет долго и мрачно размышлять о своей смертности.

— Советник Камриэль, — официальным тоном сказал Спархок, — не будем прерывать совещания Тысячи своим чисто личным делом. После заседания я отыщу тебя, и мы уладим необходимые формальности.

— Что он сказал? — шепотом спросила Элана у Стрейджена.

— То, что говорят обычно, ваше величество. Полагаю, советник Камриэль сейчас вспомнит, что у него срочное и неотложное дело на другом конце мира.

— И Совет допустит, чтобы этот варвар открыто угрожал мне? — взвизгнул Камриэль.

Седовласый стирик, сидевший в дальнем конце зала, уничижительно рассмеялся.

— Камриэль, — сказал он, — ты оскорбил гостью Совета, а при таких обстоятельствах Тысяча не обязана защищать тебя. Твой бог, видно, не слишком строго тебя наставлял. Ты — грубый и крикливый болван, и мы с радостью избавимся от тебя.

— Как ты смеешь так со мной говорить, Микан?

— Ты, видно, зачарован тем фактом, что один из богов неплохо к тебе относится, — промурлыкал Микан, — а потому проглядел тот факт, что все мы, здесь присутствующие, обладаем этим особым благословением. Мой бог любит меня так же сильно, как твой бог — тебя. — Микан на мгновение смолк. — Может быть, даже больше. Полагаю, что в этот миг твой бог решает, не переменить ли ему мнение относительно тебя. Ты, должно быть, ужасно ему надоел. Однако ты тратишь попусту драгоценное время. Как только завершится собрание, принц Спархок, полагаю я, придет за тобой — с ножичком. У вас ведь есть поблизости ножичек, ваше высочество?

Спархок ухмыльнулся и приоткрыл полу своего одеяния, показав рукоять меча.

— Превосходно, старина, — сказал Микан. — Я бы с радостью одолжил тебе свой меч, но всегда лучше сражаться собственным оружием. Камриэль, ты еще здесь? Если хочешь дожить до заката, лучше поторопись.

Советник Камриэль бежал.

— Что произошло? — нетерпеливо спросила Элана.

— Если взглянуть на дело в определенном свете, мы можем счесть бегство советника некоей формой извинения, — пояснил Стрейджен.

— Мы не признаем извинений, — упрямо сказала Миртаи. — Элана, можно мне догнать его и убить?

— Почему бы нам не дать ему вдоволь побегать, Миртаи?

— Вдоволь — это сколько?

— Как вы думаете, милорд, — обратилась Элана к Стрейджену, — долго ли он будет бегать?

— Полагаю, что до конца своих дней, моя королева.

— Меня это вполне устраивает.

Отклики Тысячи на описание последних событий, данное Заластой, были вполне предсказуемы, и тот факт, что все речи советников были отшлифованы до блеска, лишь намекал на то, что сообщения Заласты отнюдь не были для них новостью. Тысяча, судя по всему, разделилась на три фракции. Опять же предсказуемо было то, что изрядное число советников заняло привычную позицию: стирики защитят себя сами, и у них нет причин втягиваться в чужие дела. Обещания эленийцев всегда, впрочем, вызывали у стириков сильную подозрительность, поскольку эленийским правителям свойственно было забывать свои щедрые посулы стирикам, едва только минет очередная беда.

Вторая фракция была более умеренна. Эти советники указывали на то, что нынешний кризис задевает больше тамульцев, чем эленийцев, и присутствие здесь небольшого отряда рыцарей церкви из Эозии дела отнюдь не меняет. Как заметил седовласый Микан, «тамульцы могут не быть нам друзьями в полном смысле этого слова, но они нам по крайней мере и не враги. Давайте не забывать того, что их атаны заслоняют нас от астелийцев, эдомийцев и даконов». Микана глубоко почитали все, и его слово высоко ценилось в Совете.

Была, само собой, и третья фракция — меньшинство, состоявшее из столь закоренелых антиэленийцев, что они пошли дальше всех и предлагали заключить союз с виновниками всех нынешних бедствий. Они, впрочем, и не стремились к тому, чтобы их речи принимали всерьез. Ораторы просто ухватились за подходящую возможность, чтобы перечислить длинный список стирикских обид и обрушить на эленийцев потоки обличительной брани и ненависти.

— Это уже становится утомительным, — наконец сказал Спархоку Стрейджен, поднимаясь на ноги.

— Что ты задумал?

— Как — что? Я собираюсь ответить им, старина.

Стрейджен вышел на середину зала и стоял там, стойко встречая град воплей и ругани. Постепенно шум затих, главным образом потому, что горлопаны истощили запас бранных слов, а не потому, что стирикам было интересно выслушать, что желает сказать им светловолосый элениец.

— Я с удовольствием убедился в том, что все люди одинаково презренны, — звучный голос Стрейджена донесся до всех уголков зала. — Я уже отчаялся когда-либо отыскать в стирикском характере хоть один недостаток, но лишь теперь понял, что когда вы собираетесь в толпу, вы становитесь такими же, как все. Громогласный и ничем не прикрытый фанатизм, который вы так щедро проявили сегодня в этом зале, развеял мое отчаяние и наполнил мое сердце радостью. Я счастлив до полусмерти, что обнаружил в стирикской душе обычную сточную яму гнойной мерзости, поскольку это доказывает, что все люди одинаковы, к какой бы расе они ни принадлежали.

Ответом ему были протестующие вопли, которые щедро мешались с площадной бранью.

Снова Стрейджен ждал, когда все выдохнутся и стихнут.

— Я разочарован в вас, дорогие братья, — сказал он наконец. — Семилетний эленийский ребенок умеет ругаться куда изобретательней. Неужели это лучшее, что способна произвести на свет соединенная премудрость Стирикума? Неужели «эленийский.ублюдок» — все, что вы умеете выговаривать? Меня даже не особенно оскорбляет это выражение, поскольку в моем случае оно вполне уместно. — Он огляделся по сторонам с изысканным и слегка высокомерным видом. — Я также вор и убийца, и кроме того, обладаю целым букетом непривлекательных привычек. Я совершал преступления, которым и названия-то нет, и вы думаете, что ваши чахленькие оскорбленьица могут меня хоть в малейшей степени задеть? Может, все-таки кто-нибудь произнесет хоть одно осмысленное обвинение — прежде чем я начну разбирать по косточкам ваши собственные грешки?

— Вы поработили нас! — проорал кто-то.

— Нет, приятель, — промурлыкал Стрейджен, — кто угодно, только не я. Мне вы раба и за плату не всучите. Рабов ведь, знаете, нужно кормить — даже когда они и не работают. Ну ладно, а теперь перейдем прямо к делу. Мы установили, что я — бастард, вор и убийца, но вот вы кто такие? Застанет ли вас врасплох слово «нытики»? Вы, стирики, вечно скулите. Вы бережно составили список всех обид и притеснений, которые вам доводилось терпеть за несколько последних тысячелетий, и вот теперь находите извращенное удовольствие в том, чтобы забиваться в темные вонючие углы и, изрыгая эти обиды на свет божий, пережевывать их вновь и вновь, точно застарелую рвоту. Во всех своих бедах вы пытаетесь винить эленийцев. Сильно ли удивит вас, если я скажу, что не чувствую никакой вины по поводу гонений на стириков? Мне более чем достаточно вины за то, что я совершил ко самом деле, чтобы еще бить себя кулаками в грудь и каяться в злодействах, которые произошли за тысячу лет до моего рождения. По правде говоря, друзья мои, ваши вечно страдальческие физиономии порядком мне обрыдли. Неужели вы никогда не устаете жалеть себя? А сейчас я перейду прямо к сути дела и оскорблю вас еще сильнее. Если вам так хочется ныть, занимайтесь этим в свободное от дел время. Мы предлагаем вам возможность объединиться с нами перед лицом общего врага. Причем предлагаем, поймите, из чистой вежливости, потому что на самом деле вы нам не нужны. Запомните это хорошенько, ребята. Вы нам не нужны. Собственно говоря, вы будете нам только обузой. Я тут слышал, как несколько умственно отсталых предлагали заключить союз с нашим врагом. Да с чего вы взяли, что ему нужны такие союзники? Впрочем, эленийское крестьянство было бы только радо такому повороту дел, потому что получило бы повод перебить всех стириков отсюда и до фьордов Талесии. Союз с нами не ослабит наверняка эленийского фанатизма, но союз с нашим врагом совершенно точно приведет к тому, что через десять лет во всех эленийских королевствах в мире не останется ни одного живого стирика.

Он задумчиво поскреб подбородок и огляделся.

— Полагаю, это более-менее все, — сказал он. — Почему бы вам не обсудить это между собой? Я и мои друзья отправляемся в Материон завтра. Вы можете до нашего отъезда дать нам знать о своем решении. Конечно, оно целиком на вашей совести. Словами невозможно выразить, насколько мало заботят нас решения таких ничтожных людишек. — Стрейджен повернулся и галантно предложил руку Элане. — Пойдемте, ваше величество?

— Что ты им наговорил, Стрейджен?

— Всячески их оскорбил, — пожал он плечами, — потом пригрозил им уничтожением всей их расы и в конце концов предложил им стать нашими союзниками.

— И все это в одной речи?!

— Ваше величество, он был просто великолепен! — с воодушевлением воскликнул Оскайн. — Он высказал стирикам то, что нужно было высказать уже очень, очень давно.

— У меня есть определенные преимущества, ваше превосходительство, — усмехнулся Стрейджен. — Моя репутация так сомнительна, что никто не ждет от меня вежливости.

— Тем не менее ты был редкостно вежлив, — заметил Бевьер.

— Я знаю, сэр Бевьер, но обычно люди не ждут от меня вежливости, а потому не верят собственным ушам.

Тем вечером лица Сефрении и Заласты хранили одинаковое холодно-оскорбленное выражение.

— Я не хотел оскорбить никого лично, — заверил их Стрейджен. — Я слышал прежде, как многие просвещенные люди говорили то же самое. Мы сочувствуем стирикам, но нас утомляют эти постоянные приступы жалости к себе.

— Многое из того, что ты высказал, — обыкновенная ложь, — упрекнула его Сефрения.

— Разумеется, матушка. Это ведь была политическая речь, а никто и не ждет от политика правды.

— Вы многим рисковали, милорд Стрейджен, — укоризненно заметил Заласта. — Я едва не подавился собственным языком, когда вы сказали Совету, что эленийцы и тамульцы предлагают нам союз исключительно из вежливости. Когда вы сказали Совету, что не нуждаетесь в них, советники вполне могли решить переждать в сторонке, чем закончится дело.

— Нет, мудрый, — покачал головой Оскайн, — только не тогда, когда Стрейджен объявил весь Стирикум заложниками эленийцев. Это была блестящая политическая речь. Недвусмысленный намек на новую волну эленийских жестокостей не оставил Тысяче ни малейшего выбора. Какова была общая реакция?

— Та, которую можно было предвидеть, ваше превосходительство, — ответил Заласта. — Милорд Стрейджен выбил почву из-под ног традиционной стирикской жалости к себе. Очень трудно изображать жертву, когда тебе только что сказали, что при этом ты выглядишь надутым ослом. Многие советники так и кипят от гнева. Мы ведь очень любим жалеть себя, а теперь от этой жалости остались одни осколки. Никто всерьез и не полагал заключать союз с врагом — даже если бы мы знали, кто он такой, — но Стрейджен своей речью, как дубиной, загнал нас еще дальше. О нейтральности сейчас не может быть и речи, поскольку эленийские крестьяне воспримут ее почти так же, как союз с нашим неведомым врагом. Тысяча поможет вам, ваше превосходительство. Совет сделает все возможное — только бы защитить наших братьев и сестер в Эозии.

— Стрейджен, — с восхищением сказал Келтэн, — одним махом ты добился чего хотел. Мы могли бы хоть месяц торчать здесь, убеждая стириков, что в их же интересах присоединиться к нам.

— Мой дневной труд еще не закончен, — заметил Стрейджен, — и те, кого мне предстоит убеждать теперь, куда более твердолобы.

— Могу ли я чем-то помочь? — предложил Заласта.

— Вряд ли, мудрый. Как только стемнеет, мы с Телэном нанесем визит Сарсосским ворам.

— Стрейджен, в Сарсосе нет воров!

Стрейджен переглянулся с Телэном — и оба разразились циничным хохотом.

— Я просто не верю ему, Спархок, — говорила Элана уже позднее, когда они улеглись в постель. — В нем есть что-то фальшивое.

— Я думаю, любовь моя, все дело в его акценте. У меня самого было такое чувство, покуда я не сообразил, что хотя он без ошибок говорит по-эленийски, его акцент ставит ударение не на тех словах. У стирикского и эленийского наречий разные интонации. Не беспокойся — если бы Заласте нельзя было доверять, Сефрения знала бы об этом. Они знакомы очень, очень давно.

— И все же он мне не нравится, — не сдавалась Элана. — Он такой масляный, что блестит под солнцем. — Она предостерегающе подняла руку. — И не считай это обычным эленийским предрассудком. Я вижу в Заласте человека, а не стирика. Я просто не доверяю ему.

— Это пройдет, когда мы узнаем его получше. В дверь постучали.

— Вы заняты? — окликнула Миртаи.

— Чем же мы можем заниматься в такой поздний час? — язвительно отозвалась Элана.

— Ты и в самом деле хочешь, чтобы я сказала об этом вслух?.. Здесь Телэн. Он хочет сообщить вам что-то важное.

— Пусть войдет, — сказал Спархок. Дверь открылась, и Телэн ступил в круг света от единственной свечи, горевшей в спальне.

— Ну, Спархок, — сказал он, — все как в добрые старые времена.

— То есть?

— Мы со Стрейдженом возвращались со встречи с местными ворами и на улице заметили — поверишь ли? — Крегера. До чего же приятно было снова его увидеть! Я уже начал скучать по нему.

ГЛАВА 18

— Спархок, — хладнокровно сказала Сефрения, — у нас попросту нет на это времени.

— Я отыщу время, матушка, — угрюмо ответил он. — Поверь, мне понадобится немного. Я останусь здесь со Стрейдженом, и мы выследим его. Крегер не стирик, так что найти его не составит особого труда. Мы нагоним вас после того, как выжмем из него все, что ему известно, — досуха, каплю за каплей. Я его так прижму, что из волос пойдет кровь.

— А кто же будет заботиться о безопасности мамы, пока ты, отец, будешь развлекаться здесь? — спросила Даная.

— Ее окружает целое войско.

— Но ведь ее рыцарь — ты, отец. Или этот титул — всего лишь пустой звук, от которого можно отмахнуться, когда находится занятие повеселее, чем охрана ее жизни?

Спархок беспомощно поглядел на свою дочь. Затем с досадой и разочарованием изо всей силы грохнул по стене кулаком.

— Ты разобьешь костяшки, — пробормотала Сефрения.

Они собрались в кухне. Спархок поднялся рано и отправился на поиски своей наставницы, чтобы сообщить ей о появлении Крегера и о своих планах заставить его держать ответ за весьма длинный список прегрешений. В присутствии здесь же Данаи не было ничего удивительного.

— Почему ты не запытал его до смерти в Чиреллосе, когда он был в твоих руках, дорогой? — спокойно спросила Сефрения.

— Сефрения! — Спархок был потрясен не столько этим вопросом, сколько хладнокровным тоном своей наставницы.

— Но тебе и вправду следовало тогда сделать это, Спархок. По крайней мере, тогда Крегер не возвращался бы вновь и вновь, точно призрак из прошлого. Ты ведь знаешь поговорку Улафа — никогда не оставляй за спиной живого врага.

— Ты говоришь, как эленийка, матушка.

— Хочешь оскорбить меня?

— Ты еще будешь бить кулаком стену, отец, или уже пришел в себя? — осведомилась Даная. Спархок с сожалением вздохнул.

— Вы, конечно, правы, — признал он. — Я, кажется, и впрямь вышел из себя. Отчего-то существование Крегера оскорбляет мои чувства. Он точно охвостье прошлого, на котором все еще болтаются остатки Мартэла. Я бы предпочел раз и навсегда подчистить эту часть моей жизни.

— Ты и вправду можешь сделать так, чтобы из волос текла кровь? — с любопытством спросила его дочь.

— Пока не знаю. Когда я в конце концов изловлю Крегера — дам тебе знать. — Спархок потер ноющие костяшки. — Думаю, мы и в самом деле должны поскорее добраться до Материона. Сефрения, каково на самом деле здоровье Вэниона?

— Желаешь личного освидетельствования? — лукаво осведомилась она.

— Это меня не касается, матушка. Я только хочу знать, годится ли он для долгого путешествия.

— О да, — улыбнулась она, — более чем годится.

— Отлично. Я буду счастлив возложить на него весь почет и радости командования.

— Нет, Спархок. Категорически — нет.

— Прошу прощения?..

— Вэнион и так слишком долго нес эту ношу. Оттого он и захворал. Нет, Спархок, можешь смириться с тем, что магистр пандионцев теперь ты, и только ты. Вэнион, конечно, поможет тебе советами, но принимать все решения будешь ты. Я не позволю тебе убить его.

— Так значит, вы оба сможете поехать с нами в Материон?

— Ну конечно же, смогут, Спархок, — сказала Даная. — Это уже давным-давно решено.

— Неплохо было бы, если б и меня кто-то потрудился известить об этом решении.

— Зачем это? Тебе вовсе не нужно знать все, отец. Просто делай так, как мы тебе говорим.

— Что за безумие подвигло тебя связаться с ней, Сефрения? — осведомился Спархок. — Разве не нашлось под рукой другого бога — скажем, одного из Троллей-Богов?

— Спархок! — воскликнула Даная. Спархок ухмыльнулся ей.

— Заласта тоже поедет с нами, — сказала Сефрения. — Его так или иначе призвали вернуться в Материон, а нам может понадобиться его помощь.

Спархок нахмурился.

— У нас могут быть некоторые трудности, матушка. Элана не доверяет ему.

— Это совершенно абсурдно, Спархок. Я знаю Заласту с первых лет моей жизни. Я искренне полагаю, что он умер бы, если бы я попросила его умереть.

— Мама назвала тебе какую-нибудь причину для своих подозрений? — с интересом спросила Даная.

— Полагаю, что это неприязнь с первого взгляда, — пожал плечами Спархок. — То, что он мудрейший человек в мире, не спасает положения. Она, вероятно, была предрасположена невзлюбить его еще до того, как с ним повстречалась.

— И к тому же, конечно, он стирик. — В голосе Сефрении прозвучали резкие нотки.

— Ты знаешь, Сефрения, что Элана не из таких. Пора нам, пожалуй, побыстрее увезти тебя из Сарсоса. Кое-какие местные предрассудки уже слегка замутили твой разум.

— В самом деле? — зловеще осведомилась она.

— Нетрудно объявить неприязнь обыкновенным фанатическим предрассудком — а это наихудшая разновидность замутненного мышления. Знаешь, бывают ведь и другие причины невзлюбить кого-то. Помнишь ты сэра Антаса? — Она кивнула. — Я глубоко ненавидел этого человека.

— Антаса?! Я думала, что вы друзья.

— Я не мог переносить его. У меня тряслись руки всякий раз, когда он проходил мимо. Поверишь ли ты, что я был искренне счастлив, когда Мартэл убил его?

— Спархок!

— Тебе не стоит делиться этим с Вэнионом, матушка. Я не слишком горжусь этой историей. Вот что, собственно, я хотел сказать: один человек порой ненавидит другого по личным причинам, которые не имеют ничего общего с расовой принадлежностью, общественным положением или чем-то иным в том же духе. Элана невзлюбила Заласту, скорее всего, именно потому, что она его невзлюбила. Может быть, ей не нравится, как он шевелит бровями. Всегда стоит подумать о простейшем объяснении, прежде чем пускаться на поиски необычайного.

— Что еще ты хотел бы переменить во мне, сэр рыцарь?

Спархок с серьезным видом оглядел ее с головы до ног.

— Знаешь, ты очень уж маленькая. Ты никогда не подумывала о том, чтобы немного подрасти?

Сефрения едва не ответила резкостью, но миг спустя неожиданно рассмеялась.

— Спархок, ты самый обезоруживающий человек в мире.

— Знаю, матушка. За это меня все и любят.

— Теперь ты понимаешь, почему я без ума от этих взрослых ребятишек? — весело спросила Сефрения у своей сестры.

— Разумеется, — ответила Афраэль. — Потому что они похожи на больших неуклюжих щенят. — Ее темные глаза посерьезнели. — Очень немногие знают о том, кто я такая на самом деле, — задумчиво проговорила она. — Вы двое и Вэнион — почти единственные, кто знает меня в этом воплощении. Я полагаю, что так должно быть и дальше. Наш враг — кто бы он ни был — может совершить какую-нибудь промашку, если не будет знать, что я поблизости.

— Но ведь ты же расскажешь Заласте? — спросила Сефрения.

— Нет, думаю, что пока — нет. Ему совсем необязательно это знать, так что сохраним эту тайну при себе. Когда доверишься кому-то, волей-неволей доверяешься всем, кому доверяет он, а ведь это могут порой оказаться и совершенно незнакомые тебе люди. Я к этому еще не готова.

— Она делает немалые успехи в логике, — заметил Спархок.

— Вижу, — вздохнула Сефрения. — Боюсь, она попала в дурную компанию.

Тем же утром позднее они покинули Сарсос, и за восточными воротами к ним присоединились рыцари церкви, пелои и два легиона атанов Энгессы. День выдался погожий, теплый, над головой синело ясное небо. Утреннее солнце подымалось над цепью иззубренных, накрытых снежными шапками гор, лежавших на востоке. Острые пики гор врезались в небо, и их обрывистые склоны были плотно укутаны голубым утренним туманом. Энгесса ехал рядом со Спархоком, и выражение его бронзово-смуглого лица казалось мягче обычного. Он указал на снежные пики гор.

— Атан, Спархок-рыцарь. Моя родина.

— Величественный край, атан Энгесса, — одобрил Спархок. — Давно ты не был дома?

— Пятнадцать лет.

— Долгое изгнание.

— Воистину так, Спархок-рыцарь. — Энгесса оглянулся на карету, ехавшую за ними. Там на месте Стрейджена сидел Заласта, и Миртаи с серьезным и торжественным лицом держала на коленях Данаю. — Мы знаем друг друга, не так ли, Спархок-рыцарь?

— Я бы сказал, да, — согласился Спархок. — У наших народов разные обычаи, но мы, похоже, уже переступили через большинство различий.

Энгесса чуть заметно улыбнулся.

— Ты хорошо держался, когда мы беседовали об атане Миртаи и доми Кринге.

— Здравомыслящие люди всегда найдут возможность поладить друг с другом.

— Эленийцы, кажется, придают большое значение здравому смыслу?

— Да, это одна из самых больших наших причуд.

— Я хочу объяснить тебе суть одного нашего обычая, Спархок-рыцарь. Мои объяснения могут оказаться не слишком ясными, потому что я плохо владею вашим наречием. Я полагаюсь на то, что ты объяснишь остальным.

— Я приложу все силы, атан Энгесса.

— Когда мы будем в Атане, атана Миртаи пройдет обряд Перехода.

— Я не сомневался, что так и будет.

— В обычае нашего народа, чтобы ребенок перед прохождением обряда вспоминал свое детство, и очень важно, чтобы при этом были его родители. Я говорил с атаной Миртаи. Ее детство не было счастливым. Многие ее воспоминания будут мучительны, и когда она будет оживлять их в памяти, нужно, чтобы ее окружали любящие ее люди. Ты скажешь Элане-королеве и другим, в чем суть дела?

— Скажу, атан Энгесса.

— Атана придет к вам, когда будет готова. Ее право избрать тех, кто будет поддерживать ее. Иной ее выбор, возможно, удивит тебя, но среди моих соотечественников быть избранным для такой цели — великая честь.

— Именно так посмотрим на это и мы, Энгесса-атан.

Спархок вкратце рассказал остальным, что Миртаи соберет их в выбранное ею самой время, однако не стал вдаваться в подробности, потому что и сам не знал точно, чего ожидать.

Тем же вечером атанская великанша бесшумно ходила по лагерю, держась с непривычной застенчивостью. Она не впрямую требовала прийти выслушать ее, как можно было бы от нее ожидать, но скорее просила, можно сказать, умоляла, и в глазах у нее были робость и беспомощность. Ее выбор по большей части не был для Спархока неожиданностью — все это были люди, с которыми Миртаи была наиболее близка во время ее недавнего рабства. Без сюрпризов, однако, не обошлось. Она пригласила двоих пандионцев, с которыми Спархок даже не был знаком, а также пару пелоев Кринга и двух атанских девушек из легиона Энгессы. Кроме того, среди приглашенных оказались Оскайн и Эмбан.

Вечером они собрались вокруг большого костра, и прежде чем начала говорить Миртаи, к собравшимся с краткой речью обратился Энгесса.

— Среди нашего народа в обычае расстаться с детством, прежде чем войти в зрелость, — сурово проговорил он. — Атана Миртаи скоро пройдет обряд Перехода, и она попросила нас быть с ней, когда она будет прощаться с прошлым. — Он помолчал, и в голосе его зазвучали задумчивые нотки. — Это дитя не похоже на других атанских детей. Почти всегда детство, с которым расстается ребенок, простое и привычное для нашего народа. Однако атана Миртаи возвращается из рабства. Она пережила рабство и вернулась к нам. Ее детство длилось дольше, чем у других атанских детей, и в нем было много необычного — и мучительного. Мы будем слушать с любовью — даже если не всегда поймем и примем ее рассказ. — Энгесса повернулся к Миртаи. — Начни с тех мест, где ты появилась на свет, дочь моя.

— Хорошо, отец-атан, — вежливо ответила она. Поскольку Энгесса с первой их встречи взял на себя роль приемного отца, Миртаи относилась к нему с традиционным почтением. Сейчас она говорила негромко, и в ее голосе не осталось и следа от ее всегдашней напористости. Спархок отчетливо ощутил, что перед ними вдруг оказалась совсем другая Миртаи — мягкая и чувствительная девушка, таившаяся за скорлупой внешней грубости и резкости.

— Я родилась в селении к западу от Диргиса, — начала она, — неподалеку от истоков реки Сарны. — Миртаи говорила по-эленийски, потому что — за исключением Энгессы, Оскайна и двух атанских девушек — никто из дорогих ей людей не говорил по-тамульски. — Мы жили глубоко в горах. Мои отец и мать очень гордились этим. — Она слабо улыбнулась. — Все атаны считают себя особенными, но мы, горные атаны, особенней самых особенных. Наш долг — быть лучшими всегда и во всем, раз уж мы настолько превосходим всех прочих. — Она одарила своих друзей довольно лукавым взглядом. Миртаи была очень наблюдательна, и ее как бы небрежная реплика была шпилькой равно в адрес и стириков, и эленийцев. — Ранние годы своей жизни я провела в лесах и в горах. Я начала ходить раньше других детей, и едва научившись ходить, научилась и бегать. Мой отец очень гордился мной и часто говорил, что я родилась бегущей. Как и положено, я часто испытывала себя. К пяти годам я могла бежать без передышки полдня, а к шести — с рассвета и до заката.

Дети из нашего селения обычно начинали обучение очень поздно — примерно около восьми лет, — потому что учебный лагерь в нашей местности был очень далеко от селения и родителям не хотелось расставаться с нами в таком раннем возрасте. Горные атаны очень чувствительны. Это наш единственный недостаток.

— Была ли ты счастлива, атана? — мягко спросил Энгесса.

— Очень счастлива, отец-атан, — отвечала она. — Родители любили меня и гордились мной. В нашем маленьком селении детей было немного. Я была лучше всех, и все друзья моих родителей тоже были этим горды.

Миртаи помедлила, и глаза ее наполнились слезами.

— А потом пришли арджунские работорговцы. Они были вооружены луками. Их интересовали только дети, а потому они убили всех взрослых. Моя мать была убита первой стрелой.

Голос Миртаи сорвался, и она на миг опустила голову. Когда она подняла голову вновь, по лицу ее текли слезы.

Принцесса Даная с серьезным видом подошла к ней и протянула руки. Миртаи, явно не задумываясь, усадила ее к себе на колени. Даная погладила ее по залитой слезами щеке и нежно поцеловала.

— Я не видела, как погиб мой отец, — продолжала Миртаи. Голос ее звучал сдавленно, но затем выровнялся, и влажные от слез глаза отвердели. — Я убила первого арджуна, который пытался схватить меня. Эти невежественные люди не понимают, что ребенок тоже может быть вооружен. В правой руке арджун держал меч, а левой он схватил меня за руку. У меня был острый кинжал, и он легко вошел в его тело, когда я ударила его, нырнув под руку. Кровь фонтаном хлынула из его рта. Он упал, и я вновь ударила его, на сей раз под ребра. Я ощущала, как его сердце трепещет на острие моего кинжала. Я повернула клинок, и он умер.

— Так! — вполголоса выкрикнул Кринг. Доми плакал, не стесняясь своих слез, и голос его был хриплый и дикий.

— Я бросилась бежать, — продолжала Миртаи, — но другой арджун сбил меня с ног и попытался вырвать у меня кинжал. Я отрубила пальцы его правой руки и по самую рукоять воткнула кинжал в его живот. Он умирал два дня и кричал при этом не переставая. Его крики радовали меня.

— Так! — На сей раз это был Келтэн. В его глазах тоже стояли слезы.

Атана коротко и печально улыбнулась ему.

— Арджуны поняли, что я опасна, поэтому они оглушили меня. Когда я очнулась, я уже была закована в цепи.

— И все это случилось, когда тебе было восемь? — полушепотом спросила Элана.

— Семь, Элана, — мягко поправила Миртаи. — Мне еще не исполнилось восьми.

— Ты действительно убила человека в этом возрасте? — изумленно спросил Эмбан.

— Двоих, Эмбан. Второй, тот, что кричал два дня, тоже умер. — Атана взглянула на Энгессу блестящими глазами, в которых отразилось колебание. — Могу ли я зачесть его себе, отец-атан? Он ведь мог умереть и от чего-то еще.

— Ты можешь зачесть его себе, дочь моя, — решил Энгесса. — Его убил удар твоего кинжала. Миртаи вздохнула.

— Я всегда сомневалась насчет этого, второго, — созналась она. — Это путало мой счет, а такое неприятно.

— Это было полноправное убийство, атана. Твой счет верен.

— Спасибо, отец-атан, — сказала Миртаи. — Так плохо не быть уверенной в столь важном деле. — Она помолчала, припоминая. — Затем я почти полгода никого не убивала. Арджуны увезли меня на юг, в Тиану. Я не плакала во время этого путешествия. Нельзя показывать врагам своих страданий. В Тиане работорговцы привели меня на невольничий рынок и продали купцу-дакону по имени Пелазер. Он был толстый и сальный, от него дурно пахло, и он обожал детей.

— Так он был добрым хозяином? — спросила баронесса Мелидира.

— Я этого не сказала, Мелидира. Любовь Пелазера к маленьким мальчикам и девочкам была довольно своеобразной. Арджуны предостерегли его, так что он следил за тем, чтобы мне в руки не попал нож. Однако мне ведь нужно было чем-то есть, и он дал мне ложку. Он увез меня в свой дом в городе Верел, что в Даконии, и всю дорогу я затачивала о цепи черенок своей ложки. Это была хорошая железная ложка, и я очень тонко заточила ее. Когда мы приехали в Верел, он приковал меня к стене в комнатке, что была в дальней части его дома. Там был каменный пол, и я все время трудилась над своей ложкой. Я ее очень полюбила. — Миртаи слегка нагнулась, и ее рука скользнула в сапог. — Разве она не прелесть?

Предмет, который Миртаи извлекла из сапога, с виду был обыкновенной ложкой с деревянной ручкой. Миртаи взяла ложку обеими руками, слегка повернула ручку и сдернула ее с черенка. Черенок ложки оказался узким, тонким и острым, как игла; он был так отполирован, что блестел, как серебряный. Миртаи критически оглядела его.

— Он недостаточно длинен, чтобы достать до сердца, — извинилась она за свою ложку. — Им нельзя убить чисто, но на крайний случай сгодится и такое оружие. Эта ложка выглядит так обыкновенно, что никому даже в голову не приходило отнять ее у меня.

— Гениально, — пробормотал Стрейджен с горящими от восторга глазами. — Телэн, укради для нас пару ложек, и мы немедленно примемся за дело.

— Как-то ночью Пелазер пришел в мою комнатку и начал трогать меня, — продолжала Миртаи. — Я не двигалась, и он решил, что я не стану сопротивляться. Он начал улыбаться. Я заметила, что при этом он пускал слюни. Он все еще улыбался — и пускал слюни, — когда я выколола ему оба глаза. Вы знаете, что человеческий глаз лопается, когда ткнешь в него чем-то острым.

Мелидира издала какой-то сдавленный звук и с неприкрытым ужасом воззрилась на невозмутимую атану.

— Он хотел закричать, — продолжала Миртаи все тем же леденяще деловитым тоном, — но я захлестнула свою цепь вокруг его шеи, чтобы утихомирить его. Мне хотелось изрезать его на мелкие кусочки, но приходилось крепко держать цепь обеими руками, чтобы не дать ему закричать. Он стал вырываться, но я лишь сильнее стягивала цепь.

— Так! — На сей раз, ко всеобщему изумлению, это хриплое одобрение выкрикнула тишайшая камеристка Эланы, и объятия, в которые она заключила ошеломленную атану, были непривычно крепки и порывисты.

Миртаи нежно погладила девушку по щеке и продолжала:

— Пелазер вначале сопротивлялся, но скоро затих. Он опрокинул свечу, и комнатка погрузилась во тьму, так что я не могла быть уверена, что он мертв. Я крепко стягивала цепь на его шее, и просидела так до утра. Когда взошло солнце, лицо у него было совсем черное.

— Отменное убийство, дочь моя, — с гордостью сказал Энгесса.

Миртаи улыбнулась и наклонила голову.

— Когда обнаружили, что я совершила, я думала, что меня убьют, но южные даконы очень странный народ. Пелазера не любили в Вереле, и, я думаю, многие тайно забавлялись тем, что один из детей, над которыми он всегда измывался, в конце концов прикончил его. Его наследником был племянник по имени Гелан. Он был очень благодарен мне за то, что я убила его дядю и сделала его богачом, а потому вступился за меня перед властями. — Миртаи смолкла и взглянула на принцессу, которая все так же уютно сидела у нее на коленях, разглядывая ложку-кинжал.

— Может, принесешь мне воды, Даная? — спросила она. — Я не привыкла так много говорить.

Даная послушно соскользнула с ее колен и направилась к дальним кострам, на которых стряпали ужин.

— Она слишком мала, чтобы слушать о некоторых вещах, — пробормотала Миртаи. — Гелан был славный юноша, но у него были особенные вкусы. Он любил не женщин, а других юношей.

Сэр Бевьер задохнулся.

— Ох, Бевьер, — сказала Миртаи, — неужели ты и вправду так наивен? Такое, знаешь ли, встречается нередко. Так или иначе, с Геланом мне было хорошо. Во всяком случае, он не пытался взять меня силой. Он любил поговорить, а потому научил меня говорить по-эленийски и даже немного читать. Такие, как он, ведут довольно сложный образ жизни, и он нуждался в постоянном друге. Меня учили всегда выслушивать то, что говорят старшие, так что постепенно Гелан открыл мне всю свою душу. Когда я немного подросла, он купил мне красивые платья и сам даже иногда надевал их, хотя, мне кажется, только шутки ради. Некоторые его друзья одевались в женские наряды, но это все было так, не всерьез. Они просто веселились. Именно тогда для меня наступило то трудное время, когда девочка превращается в женщину. Гелан был очень добр и все понимал; он разъяснил мне, что происходит, и я не испугалась. Он хотел, чтобы я надевала самые красивые свои платья, и всегда брал меня с собой на встречи с людьми, которые не знали о его предпочтениях. Дакония ведь эленийское королевство, а у эленийцев какие-то странные взгляды на таких, как Гелан. Почему-то они вмешивают в это дело религию. Так или иначе, то, что при Гелане всегда была молодая рабыня, приглушало подозрения.

Бевьер потрясенно уставился на нее.

— Может, тебе нужно помочь принцессе принести воды? — почти нежно спросила у него Миртаи. — Это часть моего детства, так что я должна рассказать и о ней. Если тебя так смущает эта тема, можешь не слушать. Я пойму.

Лицо Бевьера потемнело.

— Я твой друг, Миртаи, — сказал он. — Я останусь.

Миртаи улыбнулась.

— Он такой милый мальчик, — сказала она почти тем же тоном, каким всегда говорила эти слова Сефрения. Спархок был слегка озадачен тем, насколько проницательна и восприимчива оказалась эта молодая атана.

Миртаи вздохнула.

— Гелан и я любили друг друга, но не той любовью, которую обычно имеют в виду люди, когда говорят о мужчине и женщине. Любовь ведь бывает самая разная — как и люди. У него, однако, было много врагов — очень много. Гелан был напористым торговцем и почти всегда заключал выгодные сделки. В мире немало мелких людишек, которых задевает такая удачливость. Однажды один эдомский купец так разозлился, что хотел убить Гелана, и мне пришлось применить свою ложку, чтобы защитить его. Как я уже сказала, ее черенок недостаточно длинный, чтобы убивать чисто, так что грязи и крови было немало. В тот вечер я испортила очень красивое шелковое платье. Я сказала Гелану, чтобы он купил мне хорошие кинжалы, и тогда я смогу убивать, не портя одежды. Идея сделать двенадцатилетнюю рабыню своим телохранителем вначале застала его врасплох, но потом он увидел все ее преимущества. Он купил мне вот это. — Миртаи коснулась одного из кинжалов с серебряными рукоятями, которые она всегда носила на поясе. — Я всегда высоко ценила и берегла их. Я изобрела способ прятать их под одеждой, когда мы выходили в город. После того как я этими кинжалами убила нескольких людей, обо мне разошлись слухи, и враги Гелана больше не пытались убить его.

В Вереле были еще юноши, подобные Гелану, и они часто ходили друг другу в гости, потому что в своих домах могли не скрывать своих наклонностей. Все они были очень добры ко мне. Они давали мне советы и покупали красивые безделушки. Они мне очень нравились, потому что все они были вежливые и умные, и от них всегда хорошо пахло. Я терпеть не могу, когда от мужчин плохо пахнет. — Миртаи со значением глянула на Кринга.

— Я моюсь, — запротестовал он.

— Не слишком часто, — слегка критическим тоном заметила она. — Ты много ездишь верхом, Кринг, а у коней очень резкий запах. Мы поговорим о частых купаниях после того, как я наложу на тебя свое клеймо. — Миртаи рассмеялась. — Я бы не хотела пугать тебя раньше времени.

Спархок вдруг осознал, что весь рассказ Миртаи — это часть обряда Перехода, что, скорее всего, она уже никогда больше не будет так открыта и откровенна. Только сегодня, на одну ночь, она опустила свои защитные барьеры, столь типичные для атанов. Он был всем сердцем горд, что Миртаи пригласила его выслушать ее воспоминания.

Миртаи вздохнула, и лицо ее погрустнело.

— У Гелана был особый друг, которого он очень любил, — некий смазливый юнец по имени Маджен. Мне не нравился Маджен. Он пользовался любовью Гелана и говорил ему всякие гадости. Он был легкомыслен, себялюбив и весьма, весьма дорожил своей смазливой внешностью. Кроме того, он был неверен, а это омерзительно. Со временем Гелан ему надоел, и он влюбился в другого безмозглого красавчика. Мне, наверно, следовало убить их обоих, еще когда я только узнала об этом. Я всегда потом жалела, что не сделала этого. Гелан по глупости разрешил Маджену пользоваться красивым домиком на окраине Верела и сказал при этом, что в своем завещании отписал этот дом Маджену на случай, если с ним что-то случится. Маджен и его новый приятель хотели заполучить этот дом и сговорились против Гелана. Как-то ночью они заманили его в этот дом и настояли на том, чтобы он пришел один. Там они убили его и бросили тело в реку. Когда это случилось, я несколько дней плакала, потому что очень любила Гелана. Один из его друзей рассказал мне, что случилось на самом деле, но я молчала и не спешила ничего предпринимать. Я хотела, чтобы эти двое чувствовали себя в безопасности и решили, будто вышли сухими из воды. Меня унаследовала сестра Гелана — вместе с остальным его имуществом. Она была славная женщина, но очень религиозная. Она не знала, что делать со мной, как со мной обращаться. Она сказала, что хочет быть моим другом, но я посоветовала ей продать меня. Я сказала, что знаю убийц ее брата и собираюсь поквитаться с ними и что лучше продать меня тому, кто собирается покинуть Верел, чтобы избежать толков о мертвецах, убийстве и тому подобном. Я думала, что ее трудно будет уговорить, но она быстро согласилась. Она очень любила своего брата, а потому одобрила мой замысел. Она продала меня эленийскому купцу, который собирался отплыть в Варденаис, и сказала, что отдаст меня ему в день отплытия. Она предложила выгодную цену, так что он не особо спорил.

В ночь перед отплытием моего нового хозяина я оделась мальчиком и пошла в дом, где жили Маджен и его дружок. Я выждала, пока Маджен уйдет из дома, и постучала в дверь. Мне открыл дружок Маджена, и я сказала, что влюблена в него. Я шесть лет прожила с Геланом и знала, как нужно себя вести, чтобы этот смазливый болван мне поверил. Он очень возбудился, когда услышал мои слова, и несколько раз поцеловал меня. — Миртаи фыркнула с глубочайшим презрением. — Некоторые люди просто не способны хранить верность. Поцелуи возбудили его еще больше, и он приступил к более активным действиям. Он обнаружил кое-что, очень его удивившее. Но еще больше удивился он, когда я вспорола ему живот над самыми бедрами.

— Вот эта часть мне нравится! — объявил Телэн с горящими глазами.

— Не удивляюсь, — сказала Миртаи. — Чем больше крови пролито в истории, тем больше она тебе нравится. Так или иначе, после того, как я вспорола красавчику живот, все его содержимое вывалилось наружу. Он доковылял до кресла и попытался запихнуть свои внутренности обратно. Человеческие кишки, впрочем, очень скользкие, так что он не добился особого успеха.

Элана поперхнулась.

— А ты этого не знала? — спросила Миртаи. — Попроси Спархока, пусть он тебе как-нибудь расскажет. Наверняка он видел много внутренностей. Я оставила юнца в кресле и спряталась за дверью. Скоро пришел Маджен и ужасно разволновался, увидев, в каком состоянии его приятель.

— Могу себе представить! — хохотнул Телэн.

— Однако он взволновался еще сильнее, когда я подобралась к нему сзади и точно так же вспорола ему живот.

— Это не смертельные ранения, атана, — критически заметил Энгесса.

— Именно так я и задумала, отец-атан, — ответила Миртаи. — Я еще не покончила с этими двумя. Я сказала им, кто я такая, и прибавила, что мой поступок — прощальный дар им от Гелана: Это были лучшие минуты за весь вечер. Я усадила Маджена в кресло напротив его дружка, чтобы они могли любоваться смертью друг друга. Затем я запустила руки в их животы и вытащила по нескольку ярдов этих скользких штук, о которых я вам уже говорила.

— А потом ты так и оставила этих двоих сидеть там? — жадно спросил Телэн.

Миртаи кивнула.

— Да, только вначале я подожгла дом. Ни Маджен, ни его дружок так и не сумели собрать достаточно своих кишок, чтобы выбраться наружу. Они кричали громко и долго.

— Боже милосердный! — выдавил Эмбан.

— Отличная месть, атана, — сказал Энгесса. — Мы опишем ее детям в учебных лагерях — как пример достойного поведения.

Миртаи склонила голову, затем подняла глаза.

— Так что же, Бевьер? — сказала она. Несколько мгновений Бевьер боролся с собой.

— Грехи твоего хозяина касаются только его самого. Это дело между ним и Богом. То, что ты совершила, — истинно дружеский поступок. Я не вижу греха в содеянном тобой.

— Я так рада, — пробормотала она. Бевьер чуть смущенно рассмеялся.

— Это вышло немного напыщенно, верно?

— Все в порядке, Бевьер, — заверила она. — Я все равно люблю тебя — хотя ты должен иметь в виду, что мне свойственно любить весьма и весьма странных людей.

— Хорошо сказано, — одобрил Бевьер. Вернулась Даная и протянула Миртаи кубок с водой.

— Ты уже закончила рассказывать им то, о чем я не должна была слышать? — спросила она.

— Да, думаю, что закончила. Спасибо тебе за понимание — и за воду. — Миртаи трудно было смутить. Зато Элана покраснела до корней волос.

— Уже поздно, — сказала Миртаи, — и я буду рассказывать кратко. Эленийский купец, мой новый хозяин, привез меня в Варденаис и продал Платиму. Я притворилась, будто не говорю по-эленийски, а поскольку я очень высокая, Платим неверно оценил мой возраст. Платим очень хитер и умен, но в некоторых вещах он совершенно невежествен. Он просто не мог понять, что атанскую женщину очень трудно к чему-то принудить, и отправил меня в один из своих борделей. Кинжалы он у меня забрал, но ведь при мне оставалась ложка. Я убила не всех, кто приходил ко мне, но всех покалечила, и довольно серьезно. Пошли слухи, и прибыли борделя сильно упали. Платиму пришлось забрать меня оттуда, но что со мной делать, он не знал. Я не стала бы ни воровать, ни клянчить милостыню, и он был очень разочарован, когда узнал, что людей я убиваю только по личным причинам, а потому наемного убийцы из меня тоже не выйдет. Затем во дворце случились известные вам события, и он отдал меня Элане — вероятно, с огромным облегчением. — Миртаи нахмурилась и взглянула на Энгессу. — Это был первый случай, когда меня просто отдали, а не продали, отец-атан. Может быть, Платим оскорбил меня? Должна ли я вернуться в Симмур и убить его? Энгесса задумался.

— Нет, дочь моя. Это был совершенно особый случай. Можешь даже считать его похвальным для себя. Миртаи улыбнулась.

— Я рада слышать это, отец-атан. Мне нравится Платим. Он бывает очень забавен.

— А что ты думаешь об Элане-королеве?

— Я люблю ее. Она невежественна и не умеет говорить на правильном языке, но по большей части слушается меня. Она красивая, хорошо пахнет и очень добра ко мне. У меня не было лучшего хозяина, чем она. Да, я люблю ее.

Элана негромко вскрикнула и обвила руками шею золотокожей великанши.

— И я тоже люблю тебя, Миртаи, — проговорила она дрожащим от полноты чувств голосом. — Ты мой самый дорогой друг. — С этими словами Элана поцеловала Миртаи.

— Это особый случай, Элана, — сказала атана, — так что на сей раз все в порядке. — Она мягко отстранила руки королевы. — Но проявлять прилюдно свои чувства неприлично, а кроме того, девушкам не стоит целоваться друг с другом, а то еще люди невесть что подумают.

ГЛАВА 19

— Чтоб мне провалиться, атан Энгесса, — говорил Келтэн, — ты ведь, как и все мы, слышал ее рассказ. Она сказала, что еще и не начала обучения, когда ее схватили арджунские работорговцы. Где же она научилась так драться? Мы со Спархоком обучались с пятнадцати лет, и с тех пор я тренировался более или менее регулярно, но она в любой момент может швырнуть меня наземь, как тряпичную куклу.

Энгесса чуть заметно улыбнулся. Было раннее утро, и редкий рассветный туман призрачной завесой окутывал деревья, размывая четкие очертания стволов. Они выехали в путь на заре, и Энгесса шагал рядом с конными пандионцами.

— Я видел вас в бою, Келтэн-рыцарь, — сказал рослый атан и, протянув руку, постучал костяшками пальцев по доспехам Келтэна. — Ваша тактика почти целиком зависит от вашего снаряжения.

— Пожалуй, что так.

— И потому ваше обучение заключается в том, чтобы уметь пользоваться своим снаряжением, верно?

— Ну, до некоторой степени. Мы упражняемся с оружием и учимся использовать преимущества доспехов.

— И массивность наших боевых коней, — добавил Вэнион. Для этого путешествия он облачился в черные доспехи, что вызвало оживленный спор между ним и его возлюбленной. Освободившись от сдерживающего присутствия эленийцев, Сефрения стала куда более громогласной и во время разговора проявила недюжинный талант к скандалам. Хотя они с Вэнионом выясняли отношения с глазу на глаз, Спархок довольно ясно расслышал ее комментарии. Впрочем, их могли слышать во всем доме, да и, пожалуй, во всем Сарсосе.

— По крайней мере, половина нашего обучения, Келтэн, отводится искусству верховой езды, — продолжал Вэнион. — Рыцарь в доспехах без своего коня напоминает черепаху, которую перевернули на спину.

— Примерно то же, лорд Вэнион, я говорю своим друзьям-послушникам, — вежливо вставил Халэд. — Почти все, услышав это, обижаются, и мне приходится наглядно доказывать свою правоту. Почему-то это обижает их еще сильнее.

Энгесса хохотнул.

— Итак, Келтэн-рыцарь, вы обучаетесь владеть своим снаряжением. Мы тоже. Разница в том, что наше снаряжение — это наши тела. Наш способ боя основан на скорости, подвижности и силе, а их можно упражнять где угодно, и для этого не нужно учебного плаца или больших полей, как для упражнений с конями. Мы тренируемся постоянно, и в своем родном селении атана Миртаи видела, как ее родители и их друзья все время совершенствуются в воинском искусстве. Дети учатся, подражая своим родителям. Наши трех-четырехлетние ребятишки постоянно меряются силой и устраивают различные состязания.

— Одного этого недостаточно, — не уступал Келтэн.

— Быть может, дело в природном даре, сэр Келтэн? — предположил Берит.

— Я же не настолько неуклюж, Берит.

— Была ли твоя мать воином, Келтэн-рыцарь? — спросил Энгесса.

— Разумеется, нет.

— А твоя бабушка? Или прапрапрабабушка? На протяжении пятидесяти поколений? Келтэн явно смешался.

— Атана Миртаи происходит от воинов как по отцовской, так и по материнской линии. Воинское искусство у нее в крови. Она весьма одарена и может учиться, наблюдая за воинами. Она овладела по меньшей мере полудюжиной различных боевых искусств.

— Интересная мысль, атан Энгесса, — отозвался Вэнион. — Если нам удастся подобрать ей подходящего по росту коня, из нее может получиться недурной рыцарь.

— Вэнион! — потрясение воскликнул Келтэн. — В жизни не слыхал более противоестественного предложения!

— Это только теория, Келтэн. — Вэнион сурово взглянул на Спархока. — Однако, магистр Спархок, нам бы следовало подумать о том, чтобы включить в обучение наших послушников побольше приемов рукопашного боя.

— Пожалуйста, Вэнион, не зови меня так, — страдальчески морщась, попросил Спархок. — Покуда Курия не решила иначе, магистром ордена остаешься ты. Я всего лишь временный магистр.

— Хорошо, временный магистр Спархок, когда мы доберемся до Атана, обрати побольше внимания на их боевые приемы. Мы ведь не всегда деремся конными.

— Я поручу это Халэду, — сказал Спархок.

— Халэду?

— Его обучал Кьюрик, а Кьюрик был лучшим знатоком рукопашного боя, которого я когда-либо знал.

— Да, это верно. Хорошая идея, временный магистр Спархок.

— Это обязательно? — осведомился Спархок.

Они доехали до города Атана за двенадцать дней — по крайней мере, так им казалось. Спархок уже давно перестал ломать голову над различием между временем реальным и тем, которое они воспринимали. Что бы он ни говорил и ни делал, Афраэль все равно плутовала со временем, так к чему же попусту беспокоиться об этом? Спархок гадал, способен ли Заласта почувствовать ухищрения Богини-Дитя. Наверное, нет, решил он. Как бы искушен ни был стирикский маг, он, в конце концов, только человек, а Афраэль — божество. Впрочем, как-то ночью Спархока посетила странная мысль. Он задумался над тем, может ли его дочь сделать так, чтобы реальное время не только замедлялось, но и ускорялось. Однако, поразмыслив над этим, Спархок решил не задавать ей вопросов. От одной этой идеи у него начинала болеть голова.

Атана, довольно обыденного вида город, располагалась в глубокой зеленой долине. Город был обнесен стенами, не слишком, впрочем, высокими и внушительными. Непобедимой свою столицу делали сами атаны.

— Все в этом королевстве зовется «атан», — заметил Келтэн, когда отряд въезжал в долину. — Само королевство, его столица, люди и даже титулы.

Улаф пожал плечами.

— По-моему, «атан» — это больше идея, чем просто название.

— Отчего они все такие высокие? — спросил Телэн. — Они принадлежат к тамульской расе, но ведь другие тамульцы не вырастают такими великанами.

— Оскайн объяснил мне, в чем тут дело, — сказал Стрейджен. — Судя по всему, атаны — это результат опыта.

— Магического?

— Понятия не имею, — сознался Стрейджен, — но, сдается мне, то, что сотворили атаны, не под силу никакой магии. Еще в доисторические времена атаны заметили, что рослые люди выигрывают куда больше драк, чем маленькие. Это было как раз в то время, когда родители сами выбирали супругов своим детям. Выбор определялся в основном ростом будущего спутника жизни.

— И что же стало с низкорослыми детьми? — спросил Телэн.

— Видимо, то же, что у нас происходит с уродливыми детьми, — пожал плечами Стрейджен. — Они так и остались без пары.

— Это же нечестно! Стрейджен усмехнулся.

— Если быть откровенным, Телэн, так ведь и то, что мы крадем вещи, которые кто-то заработал своим трудом и потом, — тоже не слишком честно.

— Это другое дело.

Стрейджен откинулся в седле и расхохотался. Затем он продолжал:

— Атаны ценили также и другие качества — ловкость, силу, агрессивность, мстительность и умение убивать. Просто удивительно, что вышло из сочетания этих признаков. Если задуматься, то понимаешь, что Миртаи — милая девушка. Она ласкова и чувствительна, она страстно любит своих друзей, и к тому же она потрясающе красива. Но где-то глубоко в ней сидит несколько спусковых крючков, и стоит кому-то задеть один из этих крючков, как она превращается в убийцу. Искусственный отбор атанов, насколько я понимаю, в конце концов зашел слишком далеко. Атаны стали настолько агрессивны, что принялись убивать друг друга, а поскольку эта агрессивность не ограничивалась только сильным полом, женщины были еще хуже мужчин. Дошло до того, что в Атане невозможно стало существование такой вещи, как легкое несогласие. Атаны убивали друг друга, споря о предсказаниях погоды. — Стрейджен усмехнулся. — Оскайн рассказал мне, что мир узнал, каковы бешеные женщины атанов, в двенадцатом столетии. Большая шайка арджунских работорговцев напала на учебный лагерь для девочек-подростков — в Атане мальчики и девочки обучаются раздельно во избежание нежелательных осложнений. Как бы там ни было, эти атанские девочки — по большей части шести с небольшим футов ростом — перебили почти всех арджунов, а уцелевших продали в Тамул в качестве евнухов.

— Работорговцы были евнухами? — с некоторым удивлением спросил Келтэн.

— Нет, Келтэн, — терпеливо пояснил Стрейджен, — они не были евнухами до того, как попали в руки юных атан.

— И это сделали маленькие девочки? — На лице Келтэна отразился неподдельный ужас.

— Они не были маленькими, Келтэн. Они были достаточно взрослыми, чтобы понимать, что делают. Как бы то ни было, в пятнадцатом веке у атанов был очень умный король. Он понимал, что его народ на грани самоуничтожения. Тогда он связался с тамульским правительством и отдал своих подданных в вечное рабство — чтобы спасти им жизнь.

— Это уж немного через край, — заметил Улаф.

— Рабство бывает разное, Улаф. Здесь, в Атане, рабство носит государственный характер. Тамульцы говорят атанам, куда пойти и кого убить, и обычно находят удачные отговорки, чтобы отказать отдельным атанам в праве убивать друг друга. Так ведется с тех времен и до сих пор. Это весьма удобное соглашение. Народ атанов уцелел, а тамульцы получили лучшую в мире пехоту.

Телэн задумался, хмурясь.

— Ты говоришь, атаны ценят высокий рост?

— Ну да, — кивнул Стрейджен, — помимо прочего, и рост.

— Тогда почему же Миртаи согласилась стать женой Кринга? Кринг хороший воин, но ростом он не выше меня, а ведь я еще расту.

— Должно быть, она оценила в нем еще какие-то качества, — пожал плечами Стрейджен.

— И что же, по-твоему?

— Понятия не имею, Телэн.

— Кринг — поэтическая натура, — сказал Спархок. — Может быть, дело именно в этом.

— Вряд ли это могло произвести впечатление на такую, как Миртаи. Вспомни, она ведь вспорола животы двоим мужчинам и бросила их гореть заживо. По мне, так она не слишком похожа на девушку, которая без ума от поэзии.

— Меня не спрашивай, Телэн, — рассмеялся Стрейджен. — Я неплохо знаю жизнь, но даже и пытаться не стану угадать, почему женщина выбирает именно этого, а не другого мужчину.

— Неплохо сказано, — одобрительно пробормотал Улаф.

Посланцы Энгессы известили город об их приближении, и у ворот королевский кортеж встречала группа рослых атанов в официальных одеяниях — каковыми по атанскому обычаю были гладкие плащи из темной шерсти длиной до лодыжек. Посреди этих великанов затесался низкорослый, изысканного вида тамулец в золотистом одеянии, с черными, тронутыми сединой волосами.

— Что мы должны делать? — шепотом спросил Келтэн у Оскайна.

— Держаться официально, — ответил тот. — Атаны обожают церемонии. А, Норкан, — приветствовал он тамульца в золотистом одеянии, — как приятно вновь увидеться с тобой. Фонтен посылает тебе свои наилучшие пожелания.

— Как поживает старый негодяй? — отозвался коллега Оскайна.

— Весь сморщился, но не растерял своего острословия.

— Рад слышать это. Почему мы говорим по-эле

нийски?

— Чтобы ты мог ввести нас в курс местных дел. Что здесь творится?

— Неладное. Наши дети слегка недовольны. Где-то начинаются беспорядки, мы посылаем их утихомирить смутьянов, а смутьяны никак не желают утихомириваться. Наших детей это раздражает безмерно. Ты ведь знаешь, каковы они.

— Еще бы! А что, сестра императора простила тебя? Норкан вздохнул.

— Боюсь, что нет, старина. Я уже смирился с тем, что завершу свою карьеру в этих краях.

— Ты же знаешь, как при дворе любят разносить сплетни. Что тебя дернуло отпустить эту шуточку? Согласен, ножки у ее высочества великоваты, но «большеногая корова» — это уже звучит как-то невежливо.

— Я был пьян и немного не в себе. Уж лучше торчать в Атане, чем спасаться в Материоне от ее чрезмерного внимания. У меня нет никакого желания становиться членом императорской фамилии, если это означает всю жизнь трусить вслед за ее высочеством, когда она бодро топает по дворцу.

— Ну ладно, ладно. Что нам здесь предстоит?

— Формальности. Официальные приветствия. Речи. Церемонии. Словом, обычная чушь.

— Это хороню. Наши друзья с запада бывают порой немного необузданны, зато они знают толк в церемониях и формальностях. Вот когда события выходят за пределы формальностей, они попадают в передряги. Могу я представить тебя королеве Элении?

— Я уж думал, ты никогда об этом не спросишь.

— Ваше величество, — сказал Оскайн, — это мой старый друг Норкан, представитель Империи в Атане, способный человек, который переживает трудные времена.

— Ваше величество, — поклонился Норкан.

— Ваше превосходительство, — приветливо отозвалась она и, лукаво улыбнувшись, спросила: — А что, у ее высочества и впрямь такие большие ноги?

— Они, ваше величество, напоминают лыжи. Я бы это еще вытерпел, но она склонна устраивать истерики, когда что-то идет против ее желания, а уж это действует мне на нервы. — Норкан покосился на гигантов в темных плащах, которые окружали карету. — Могу ли я предложить проследовать к тому зданию, которое мои дети именуют дворцом? Там нас ожидают король и королева. Ваше величество не против публичных речей? Нескольких реплик будет достаточно.

— Боюсь, ваше превосходительство, я не говорю по-тамульски.

— Ничего страшного, ваше величество. Я послужу вам переводчиком. Можете говорить все, что придет вам в голову. Я на ходу составлю из этого приличную речь.

— Как вы добры, — заметила Элана с чуть заметным ядом в голосе.

— Покорный слуга вашего величества.

— Замечательно, Норкан, — пробормотал Оскайн. — Как это ты ухитряешься разом засовывать в рот обе ноги?

— Врожденный дар, — пожал плечами Норкан.

Андрол, король Атана, был семи футов ростом, а его супруга, королева Бетуана, лишь немногим уступала ему. Выглядели они весьма внушительно. На головах у них вместо корон были золотые шлемы, а синие шелковые мантии расходились впереди, открывая богатый арсенал, которым были вооружены их величества. Они встретили королеву Элении и ее свиту на площади перед королевским дворцом, который на деле был не чем иным, как их личным жилищем. Атанские церемонии, судя по всему, имели место исключительно на свежем воздухе.

Кортеж гостей во главе с королевской каретой, за которой двигались стройные ряды воинов, неспешно и величественно втекал на площадь. Не было ни приветственных криков, ни фанфар — ни единого признака искусственного воодушевления, с которым обычно встречают официальных гостей. Атаны проявляли свое почтение безмолвием и неподвижностью. Стрейджен искусно направил карету к месту на невысоком каменном возвышении перед королевским дворцом, и Спархок, спешившись, предложил своей королеве закованную в доспех руку. Лицо Эланы было царственно сияющим, и она даже не пыталась скрыть безудержного удовольствия. Хотя она частенько высказывалась с пренебрежением о церемониях, притворяясь, будто считает их утомительными, на деле Элана обожала церемонии. Формальности доставляли ей глубокое наслаждение.

Посол Оскайн приблизился к королевской чете, поклонился и заговорил на плавном и напевном тамульском наречии. Миртаи, стоявшая за спиной Эланы, беглым шепотом переводила ей речь посла. Глаза Эланы сияли, и два красных пятна на ее бледных щеках яснее слов говорили о том, что она составляет речь.

Король Андрол проговорил довольно краткое приветствие, и королева Бетуана добавила к нему несколько слов, что длилось гораздо дольше. Спархок не мог слышать перевода Миртаи, так что ему оставалось лишь считать, что король и королева атанов обсуждают погоду на луне.

Затем Элана шагнула вперед, помолчала ради драматического эффекта — и заговорила чистым и ясным голосом, который разносился во все уголки площади. Посол Норкан, стоявший около каменного возвышения, переводил ее слова.

— Мои дорогие атанские брат и сестра, — начала она, — невозможно выразить словами, как искренне рада я этой встрече. — Спархок знал свою жену и знал, что эта якобы нехватка слов — чистой воды жульничество. Чувства Эланы можно было выразить словами, и она намеревалась поведать о них всем собравшимся на площади. — Я прибыла на эту счастливую встречу с другого края земли, — продолжала она, — и сердце мое полнилось тревогой, когда по винно-темному морю плыла я в чужие края, населенные неведомыми народами; однако ваши дружеские — и даже сердечные — приветствия развеяли мои детские страхи, и здесь получила я урок, который сохраню в сердце до конца дней своих. Нет чужих в этом мире, дорогие брат и сестра. Есть лишь друзья, которых мы еще не узнали.

— Это же плагиат, — шепнул Стрейджен Спархоку.

— У нее это в порядке вещей. Если ей понравится какая-то фраза, она не задумываясь присваивает ее.

— У моего путешествия в Атан были, конечно, государственные причины. Мы, короли и королевы, несвободны в своих личных поступках, в отличие от простых смертных. — Элана одарила короля и королеву атанов проказливой улыбкой. — Мы не можем даже зевнуть без того, чтобы этому зевку тотчас не придали далеко идущего дипломатического значения. Никому не приходит в голову, что мы просто могли не выспаться.

После того как Норкан перевел эти слова, король Андрол улыбнулся.

— Тем не менее у моего визита в Атан есть не только официальная, но и личная причина, — продолжала Элана. — Некоторое время назад ко мне в руки случайно попала драгоценность, которая принадлежит народу атанов, и я проехала полмира, чтобы вернуть вам это сокровище, хотя оно и дорого мне так, что и сказать невозможно. Много, много лет назад затеря-, лось в мире дитя атанов. Это дитя и есть то сокровище, о коем я говорю. — Элана взяла Миртаи за руку. — Она самый дорогой мой друг, и я очень люблю ее. Путь, который я проделала ради нее, — ничто. Дважды, десять раз по столько прошла бы я с радостью — только бы узнать счастье, когда это драгоценное дитя атанов соединится со своим народом.

Стрейджен вытер глаза тыльной стороной ладони.

— И каждый раз она со мной это проделывает, Спархок, — хихикнул он, — буквально каждый раз. Она бы и из камней выжала слезу, если б только захотела, и до чего же просто все это у нее выходит.

— Это часть ее секрета, Стрейджен. Элана между тем продолжала свою речь.

— Как известно многим из вас, мы, эленийцы, не лишены недостатков — многих недостатков, признаю я, краснея от стыда. Мы дурно обращались с вашей дорогой девочкой. Элениец купил ее у бездушного арджуна, который похитил ее у вас. Элениец купил ее, дабы утолить нечистые свои страсти. Наша девочка — ибо ныне она не только ваше дитя, но и мое — научила его, что атану нельзя использовать подобным образом. Урок оказался труден для него — он испустил дух, пытаясь его выучить.

Одобрительный рокот приветствовал перевод этих слов.

— Наша девочка прошла через руки нескольких эленийцев — у которых по большей части были самые нечистые помыслы, — покуда наконец не оказалась у меня. Поначалу я испугалась ее. — Элана улыбнулась своей самой обаятельной улыбкой. — Вы, наверное, заметили, что я не слишком-то высока.

По толпе пробежал смешок.

— Я так и думала, что заметили, — продолжала она, смеясь вместе со своими слушателями. — Один из недостатков нашей культуры в том, что наши мужчины упрямы и недальновидны. Мне не дозволено учиться обращению с оружием. Я знаю, что это звучит нелепо, но мне не разрешали даже самой убивать своих врагов. Я не привыкла к женщинам, которые могут сами себя защитить, а потому вначале боялась, глупая, моей атанской девочки. Вскоре, однако, я перестала бояться. Я узнала, что она стойкая и искренная, нежная и пылкая, и очень, очень умная. Мы прибыли в Атан, чтобы наша дорогая девочка могла снять серебро детства и принять золото зрелости, пройдя, как надлежит, обряд Перехода. Пусть же все мы, эленийцы и атаны, стирики и тамульцы, соединим наши руки и наши сердца в церемонии, которая приведет наше дитя к зрелости, и в этой церемонии да сольются сердца наши в одно, ибо всех нас объединило в себе наше дитя!

Норкан переводил, и в толпе нарастал одобрительный шепот, подымавшийся постепенно до вершин рева. Королева Бетуана, чьи глаза были наполнены слезами, порывисто шагнула с возвышения и обняла бледную светловолосую королеву Элении. Затем она обратилась к толпе с краткой и энергичной речью.

— Что она сказала? — спросил Стрейджен у Оскайна.

— Что всякий из ее подданных, кто нанесет любую обиду королеве Элении, ответит лично ей, Бетуане. Между прочим, это не пустая угроза. Королева Бетуана считается одним из лучших воинов во всем Атане. Надеюсь, Спархок, ты воздаешь должное своей жене. Она только что выиграла дипломатический бой высшего разряда. Кой бес надоумил ее угадать, что атаны на редкость чувствительны? Проговори она еще три минуты, и вся площадь была бы залита слезами.

— Наша королева весьма восприимчива, — с гордостью сказал Стрейджен. — Хорошая речь всегда зиждется, на общности интересов. Наша Элана просто гений, когда ей нужно отыскать что-то общее со своими слушателями.

— Похоже, что так. Но, скажу вам, одного она добилась наверняка.

— Чего же?

— Атаны устроят атане Миртаи такой обряд Перехода, какой бывает раз или два за целое поколение. После этой речи она станет национальной героиней. О ней будут слагать песни.

— Примерно этого моя жена и добивалась, — сказал Спархок. — Она обожает делать приятное своим друзьям.

— И причинять неприятности своим врагам, — добавил Стрейджен. — Я хорошо помню некоторые ее планы для первосвященника Энниаса.

— Таков порядок вещей, милорд Стрейджен, — усмехнулся Оскайн. — Единственная причина для того, чтобы смиряться с неудобствами власти, — возможность награждать друзей и наказывать врагов.

— От всей души согласен, ваше превосходительство.

Энгесса беседовал с королем Андролом, а Элана — с королевой Бетуаной. Никого особенно не удивило, что переводчиком им служила Сефрения. Маленькая стирикская женщина, судя по всему, знала почти все языки мира. Норкан объяснил Спархоку и его друзьям, что родители ребенка играют весьма важную роль в обряде Перехода. Отцом Миртаи будет Энгесса, и Миртаи застенчиво попросила Элану представлять ее мать. Эта просьба вызвала у обеих новый всплеск чувств.

— Церемония на самом деле очень трогательная, — сказал Норкан. — Родители должны объявить, что их ребенок готов принять на себя обязанности взрослого. Затем они. предлагают биться всякому, кто с ними не согласен. Не тревожься, Спархок, — хихикнув, добавил он, — это только формальность. Вызов почти никогда не бывает принят.

— Почти никогда?

— Я шучу, Спархок. Никто здесь не собирается сражаться с твоей женой. Ее речь совершенно разоружила атанов. Они ее обожают. Надеюсь, однако, что у нее есть склонность к языкам. Ей придется говорить по-тамульски.

— Учить чужой язык — дело долгое, — с сомнением заметил Келтэн. — Я вот десять лет учил стирикский, а все никак не могу в нем разобраться.

— У тебя нет склонности к языкам, Келтэн, — пояснил ему Вэнион. — У тебя даже с эленийским бывают трудности.

— Необязательно оскорблять меня, лорд Вэнион.

— Думаю, что Сефрения немножко сплутует, — прибавил Спархок. — В пещере Гверига она и Афраэль выучили меня языку троллей за какие-то пять секунд. — Он поглядел на Норкана. — Когда начнется церемония?

— В полночь. Дитя переходит в зрелость, как один день переходит в другой.

— В этом есть некая утонченная логика, — заметил Стрейджен.

— Рука Бога, — набожно пробормотал Бевьер.

— Прошу прощения?..

— Даже язычник откликается на этот тихий внутренний зов, милорд Стрейджен.

— Боюсь, я все еще не понимаю, что к чему, сэр Бевьер.

— Логика — это то, что отличает нашего Господа, — терпеливо пояснил Бевьер. — Это Его особый дар эленийцам, но точно так же предлагает Он его остальным народам, щедро протягивая его благословение непросвещенным.

— Это и в самом деле часть эленийской доктрины, ваша светлость? — спросил Стрейджен у патриарха Укеры.

— Относительно, — ответил Эмбан. — Это мнение более всего распространено в Арсиуме, нежели где-то еще. Арсианское духовенство вот уже тысячу лет или около того пытается включить это утверждение в число догматов веры, но дэйранцы неизменно оказываются против. Курия поднимает этот вопрос, когда нам больше нечем заняться.

— Как полагаете, ваша светлость, когда-нибудь его удастся разрешить? — спросил Норкан.

— Боже упаси, ваше превосходительство! Если этот спор будет улажен, нам просто не о чем будет спорить.

С дальней стороны площади к ним спешил Оскайн. С озабоченным видом он отвел в сторону Спархока и Вэниона.

— Как хорошо вы, господа, знаете Заласту? — спросил он.

— До того как мы появились в Сарсосе, я встречался с ним лишь однажды и мельком, — ответил Спархок. — Лорд Вэнион наверняка знает его лучше, чем я.

— Я начинаю сомневаться в его легендарной мудрости, — сказал Оскайн. — Стирикские земли в восточном Астеле граничат с Атаном, так что Заласта должен бы знать атанов лучше, чем кажется на первый взгляд. Я только что застал его, когда он предлагал пелоям и нескольким молодым рыцарям устроить состязание в воинском искусстве.

— Но ведь это в порядке вещей, ваше превосходительство, — пожал плечами Вэнион. — Молодежь любит покрасоваться.

— К этому-то я и клоню, лорд Вэнион, — озабоченно проговорил Оскайн. — В Атане такого не принято. Состязания такого рода неизбежно заканчиваются здесь кровопролитием — атаны считают их открытым вызовом. Я появился как раз вовремя, чтобы предотвратить катастрофу. О чем только думал этот человек?

— Стирикам порой свойственна рассеянность, — пояснил Вэнион. — Я попрошу Сефрению поговорить с ним и напомнить ему, чтобы был повнимательней к таким мелочам.

— И, кстати, господа, — Оскайн улыбнулся, — не позволяйте сэру Бериту ходить по городу в одиночку. Незамужние атанские девушки целыми отрядами с вожделением охотятся за ним.

— За Беритом? — ошеломленно переспросил Вэнион.

— Это случалось и прежде, Вэнион, — пояснил Спархок. — В нашем юном друге есть нечто сводящее с ума женщин. Кажется, все дело в его ресницах. Элана и Мелидира пытались растолковать мне это в Дарсасе. Я ничего не понял, но решил поверить им на слово.

— Поразительно, — пробормотал Вэнион.

Повсюду горели факелы, и слабый ароматный ночной ветерок играл их огненными прядями, точно колосьями пылающей пшеницы. Обряд Перехода должен был совершиться на широком лугу за городом. В центре луга, между двумя мощными дубами, стоял древний каменный алтарь, украшенный полевыми цветами, и по краям его горели два светильника — бронзовые, наполненные маслом чаши.

Одинокий атан со снежно-белыми волосами стоял на городской стене, не сводя глаз с лунного света, который проникал в узкую горизонтальную бойницу в одном из укреплений и падал на фасад ближайшей стены, размеченный глубокими насечками. Это был не самый точный способ определения времени, но если все единодушно считают, что полночь наступит, когда лунный свет коснется определенной насечки, точность уже не имеет значения. Все считают, что полночь наступила, — значит, так оно и есть.

В ночи стояла тишина — слышно было лишь, как трещат факелы да шуршит ветерок в кронах темного леса, со всех сторон окружавшего луг.

Все терпеливо ждали, когда серебристая полоска лунного света коснется нужной насечки на стене.

Затем престарелый атан подал знак, и дюжина трубачей вскинула бронзовые трубы, приветствуя новый день и провозглашая начало обряда, которым завершится детство Миртаи.

Атаны запели. Это была песня без слов — священность обряда не требовала слов. Пение началось с одинокого низкого мужского голоса, который становился все громче и сильнее, и постепенно другие голоса присоединялись к нему, взмывая в пронзительной и сложной гармонии.

Король Андрол и королева Бетуана неспешно и величественно двинулись по широкой, озаренной факелами аллее, направляясь к древним деревьям и украшенному цветами алтарю. Дойдя до алтаря, они повернулись и застыли в ожидании.

Все замерло, лишь ярко пылали факелы, да вздымалось и ширилось могучее, как орган, пение атанов. Затем мелодия перешла в негромкий сдержанный гул, едва ли громче шепота.

Энгесса и Элана, облаченные в темно-синие мантии, вывели Миртаи из глубокой тени городской стены. Миртаи была в белом, и ее иссиня-черные волосы ничем не были украшены. Глаза ее были скромно опущены, когда родители вели ее к алтарю.

Пение атанов снова взмыло ввысь, переменив мелодию и контрапункт.

— Приближение дитя, — прошептал Норкан эленийцам. В голосе искушенного, даже циничного тамульца были почтение и глубокий трепет, его глаза, обыкновенно ироничные, влажно блестели. Кто-то требовательно дернул Спархока за руку, и он подхватил на руки свою дочь, чтобы она могла получше рассмотреть происходящее.

Миртаи и ее родители дошли до алтаря и поклонились Андролу и Бетуане. Пение вновь упало до шепота.

Энгесса обратился к королю и королеве атанов. Голос его звучал громко и мощно. Слова тамульского наречия плавно и мелодично лились с его губ, когда он объявлял свою дочь готовой к обряду. Затем он развернулся, распахнул мантию и обнажил меч. Он заговорил снова, и на сей раз в его голове звучал вызов.

— Что он сказал? — шепотом спросил Телэн у Оскайна.

— Что будет биться с каждым, кто воспротивится Переходу его дочери, — прошептал Оскайн. В его голосе, немного сдавленном, тоже было глубокое почтение.

Затем заговорила Элана, тоже по-тамульски. Ее голос звенел серебряным горном, когда она провозгласила, что ее дочь готова к обряду и готова занять свое место во взрослой жизни.

— Последних слов она не должна была говорить, — прошептала Даная на ухо Спархоку. — Это уже отсебятина.

— Ты же знаешь свою маму, — улыбнулся он.

Королева Элении повернулась лицом с собравшимся на лугу атанам, и в ее голосе зазвучала жесткая нотка вызова, когда она распахнула свою мантию и выхватила из ножен меч с серебряной рукоятью. Спархока поразило то, как профессионально это было проделано.

Затем к королю и королеве обратилась Миртаи.

— Дитя начинает Переход, — шепотом пояснил Норкан.

Король Андрол заговорил в ответ звучным повелительным голосом, и его королева добавила к этой речи несколько слов. Затем оба слаженно обнажили свои мечи и, шагнув вперед, застыли рядом с родителями Миртаи, присоединяясь к их вызову.

Пение атанов взмыло ввысь, и трубы вплели в него свою торжественную песнь. И снова все стихло.

Миртаи повернулась лицом к своим соплеменникам и обнажила кинжалы. Она обратилась к атанам, и на сей раз Спархоку не понадобился перевод. Эта интонация была ему хорошо знакома.

Пение торжествующе взлетело к ночному небу, и пятеро, стоявшие у алтаря, повернулись к грубо отесанной каменной глыбе. В центре алтаря на подушечке из черного бархата покоился гладкий золотой обруч.

Пение все ширилось, эхом отзываясь в горах.

И вдруг из бархатной черноты ночного неба упала звезда. Сверкая нестерпимо яркой белизной, она прочертила небо и, падая по дуге, взорвалась дождем серебристых сверкающих брызг.

— Прекрати! — прошипел Спархок дочери.

— Это не я! — возмутилась она. — Я могла бы это сделать, но мне и в голову не пришло… Как это у них получается? — В голосе Данаи было искреннее изумление.

Сияющие осколки звезды еще приближались к земле, наполняя ночь блистанием искристых брызг, когда золотой обруч на алтаре вдруг сам собой поднялся в воздух, легкий, точно колечко дыма. Он покачался, когда пение атанов наполнилось страстным и мучительным молением, а затем невесомо, как обрывок осенней паутины, опустился на голову Миртаи. И когда Миртаи с восторженно сияющим лицом обернулась к толпе, она уже больше не была ребенком.

Горы зазвенели эхом радостной песни, которой приветствовали ее атаны.

ГЛАВА 20

— Атаны понятия не имеют о магии, — со страстным нажимом повторил Заласта.

— Но ведь обруч не мог взлететь в воздух сам по себе, — возразил Вэнион, — а уж появление падающей звезды даже с большой натяжкой никак нельзя отнести к случайным совпадениям.

— Может быть, это какой-нибудь фокус? — предположил Эмбан. — Когда я был мальчишкой, в Укере жил один шарлатан, мастер на подобные трюки. Я склонен заподозрить потайные проволочки и горящие стрелы.

Разговор происходил на следующее утро — они собрались в лагере пелоев у городских стен, ломая голову над необыкновенным завершением Перехода атаны Миртаи.

— С какой бы стати атанам пускаться на обман, ваша светлость? — спросил Халэд.

— Почем я знаю? Может быть, для того, чтобы произвести впечатление.

— На кого, интересно?

— Очевидно, на нас.

— Это непохоже на атанов, — хмурясь, заметил Тиниен. — Посол Оскайн, стали бы атаны устраивать дешевые трюки в священном ритуале только для того, чтобы произвести впечатление на чужаков?

Тамульский посол покачал головой.

— Абсолютно исключено, сэр Тиниен. Этот обряд так же важен для них, как бракосочетание или погребение. Они ни за что не стали бы принижать его, чтобы впечатлить нас — да и не ради нас проводился этот обряд. Церемония была посвящена атане Миртаи.

— Вот именно, — согласился Халэд, — и если бы из-за деревьев были протянуты проволочки, она первой заметила бы это. Невозможно, чтобы атаны так поступили с ней. Такой дешевый трюк был бы оскорблением для Миртаи, а мы все знаем, как атаны отвечают на оскорбления.

— Скоро придет Норкан, — сказал Оскайн. — Он долго жил среди атанов, и я уверен, что он сумеет объяснить нам, в чем тут дело.

— Это не может быть магия, — упрямо повторил Заласта. Почему-то для него было очень важно, чтобы атаны не владели магией. Спархок подозревал, что причина тут в расовой принадлежности бровастого мага. Поскольку стирики были единственным народом, который обладал магией и мог обучать магическому искусству других, они были особенными и неповторимыми. Если другая раса может делать то же самое, это неизбежно принижает неповторимость стириков.

— Долго мы еще здесь пробудем? — спросил Келтэн. — Очень уж здесь беспокойно. Рано или поздно кто-нибудь из пелоев или молодых рыцарей совершит промашку, и если атаны почувствуют себя смертельно оскорбленными, все эти добрые чувства тотчас испарятся бесследно. Не хотелось бы мне с боем прокладывать себе дорогу из города.

— Спросим у Норкана, — сказал Оскайн. — Если мы покинем город чересчур поспешно, это тоже может оскорбить атанов.

— Далеко отсюда до Материона, Оскайн? — спросил Эмбан.

— Около пятисот лиг.

Эмбан душераздирающе вздохнул.

— Почти два месяца пути! — посетовал он. — Мне уже кажется, что это путешествие тянется несколько лет.

— Но вы держитесь молодцом, ваша светлость, — заметил Бевьер.

— Я не хочу «держаться молодцом», Бевьер! Я хочу быть толстым, изнеженным и ленивым. Я хочу и дальше толстеть, нежиться и лениться. И еще я хочу приличной еды — много масла, подливы, сладостей и тонких вин!

— Вы добровольно вызвались отправиться в это путешествие, ваша светлость, — напомнил ему Спархок.

— Я, должно быть, спятил.

Посол Норкан появился в пелойском лагере с весьма веселым видом.

— Что тебя так развеселило? — спросил его Оскайн.

— Старина, — ответил Норкан, — я был свидетелем весьма утонченного зрелища. Я уж и забыл, насколько эленийцы могут понимать все дословно. Все атанские девушки, преследовавшие юного сэра Берита, неизменно проявляли жгучий интерес к западному оружию. Они явно надеялись выпросить парочку уроков с глазу на глаз в уединенном месте, где сэр Берит мог бы показать им, как ловко он управляется со своим… гм… снаряжением.

— Норкан, — укоризненно проговорил Оскайн.

— А что я такого сказал, старина? Боюсь, я немного подзабыл эленийский. Как бы то ни было, сэр Берит устроил показательный урок для всех девушек разом. Он вывел их за городские стены и сейчас обучает стрелять из лука.

— Надо бы нам потолковать с этим молодым человеком, — сказал Келтэн Спархоку.

— Мне запретили это делать, — отозвался Спархок. — Моя жена и другие дамы хотят, чтобы он оставался невинным. Похоже, это соответствует каким-то их таинственным желаниям. — Он взглянул на Норкана. — Может быть, вы уладите наш спор, ваше превосходительство ?

— Я замечательно умею улаживать споры, сэр Спархок. Это не так забавно, как разжигать войны, но именно это предпочитает император.

— Посол Норкан, — сказал Вэнион, — что, собственно, произошло минувшей ночью?

— Атана Миртаи стала взрослой, — пожал плечами Норкан. — Вы же были там, лорд Вэнион, и видели то же, что и я.

— Это верно, но мне хотелось бы получить кое-какие объяснения. Действительно ли в наивысший момент церемонии с неба упала звезда? И действительно ли золотой обруч поднялся с алтаря и сам опустился на голову Миртаи?

— Разумеется, все так и было. А в чем дело?

— Это невозможно! — воскликнул Заласта.

— Но ведь ты бы смог это сделать, не так ли, мудрый?

— Думаю, да, но ведь я же стирик.

— А они — атаны?

— Совершенно верно.

— Мы тоже обеспокоились, когда впервые столкнулись с этим явлением, — заверил его Норкан. — Атаны одной с нами расы, как, увы, арджуны и тэганцы. Мы, тамульцы, как тебе, без сомнения, известно, народ светский. У нас есть пантеон богов, о которых мы вспоминаем только по праздникам. У атанов только один бог, и они даже не назвали нам его имя. Они могут взывать к нему точно так же, как вы, стирики, взываете к вашим богам, и он точно так же откликается на их просьбы.

Лицо Заласты стало белее мела.

— Это невозможно! — сдавленным голосом повторил он. — В Сарсосе есть атаны. Мы бы знали, мы почувствовали бы, если бы они применяли магию.

— Но, Заласта, они и не применяют ее в Сарсосе, — терпеливо сказал Норкан. — Они обращаются к своему богу только в пределах Атана и только во время обрядов и церемоний.

— Что за чушь!

— На твоем месте я бы не говорил этого атанам. Они ведь, знаешь, слегка презирают вас, стириков. По их мнению, нечестиво превращать бога в своего слугу. Атаны могут обращаться к своему богу, и он может делать то же, что и другие боги. Однако атаны предпочитают не тревожить его по пустякам и взывают к нему лишь во время религиозных церемоний — бракосочетаний, погребений, обрядов Перехода и некоторых других. Они не могут понять, как вы с такой готовностью оскорбляете своих богов, требуя от них сделать то, с чем вы могли бы справиться и сами. — Норкан поглядел на Эмбана и лукаво ухмыльнулся. — Мне только что пришло в голову, что то же относится и к вашему эленийскому Богу. Ваша светлость, вам никогда не приходило в голову впрямую о чем-то Его попросить?

— Ересь! — воскликнул Бевьер.

— Ничуть, сэр рыцарь. Еретик — это тот, кто отходит от догматов своей веры. Я же не принадлежу к эленийской вере, а потому мои рассуждения не могут быть еретическими.

— Тут он тебя поймал, Бевьер, — рассмеялся Улаф. — Его логика безупречна.

— Это допущение вызывает весьма интересные вопросы, — задумчиво проговорил Вэнион. — Вполне вероятно, что Церковь совершила ошибку, основав воинствующие ордена. Мы могли бы и не отходить от нашей веры в поисках магии. Если бы мы правильно попросили нашего Бога, Он сам даровал бы нам помощь. — Вэнион неловко кашлянул. — Надеюсь, господа, вы не передадите этих слов Сефрении. Если я стану предполагать, что она была не так нам и нужна, она может неправильно это понять.

— Лорд Вэнион, — официальным тоном произнес Эмбан, — как представитель Церкви я запрещаю вам продолжать эти рассуждения. Это опасная тема, и я хотел бы получить указания Долманта прежде, чем мы углубимся в нее… и, Бога ради, не вздумайте ставить опыты.

— Гм… патриарх Эмбан, — мягко заметил Вэнион, — вы, кажется, забыли, что поскольку я являюсь магистром ордена пандионцев, мой церковный ранг равен вашему, а потому формально вы никак не можете запретить мне что-то.

— Но сейчас магистр — Спархок.

— Временный магистр, Эмбан, пока его не утвердила Курия. Я не пытаюсь принизить твой авторитет, старина, но давай будем соблюдать приличия. Именно такие мелочи сохраняют нас в цивилизованном состоянии, когда мы далеко от дома.

— Эти эленийцы такие забавные, — заметил Оскайн Норкану.

— Я и сам хотел сказать то же самое.

Тем же утром позднее они встретились с королем Андролом и королевой Бетуаной. Посол Оскайн изложил суть их миссии на напевном тамульском наречии.

— Он обходит стороной твои уникальные способности, — едва слышно шепнула Сефрения Спархоку, и слабая улыбка тронула ее губы. — Чиновникам императора не хочется признавать, что они оказались бессильны и вынуждены обратиться за помощью к кому-то еще.

Спархок кивнул.

— Это мне знакомо, — шепотом ответил он. — Оскайн был озабочен тем же, когда мы беседовали с ним в Чиреллосе. Но сейчас, по-моему, он поступает недальновидно. Атаны составляют ядро тамульской армии, и держать что-то в секрете от них просто бессмысленно.

— С чего это ты взял, что в политике можно отыскать смысл?

Спархок рассмеялся.

— Мне так не хватало тебя, матушка!

— От души надеюсь, что это так.

Когда Оскайн перешел к рассказу о том, что они узнали в Астеле, лицо короля Андрола стало суровым, даже жестким. Выражение лица королевы Бетуаны было помягче — главным образом, потому, что на коленях у нее сидела Даная. Спархок уже не первый раз замечал, как его дочь проделывает это. Как только ситуация могла стать хоть сколько-нибудь напряженной, Даная начинала искать, на чьих бы коленях ей устроиться, и люди, не задумываясь, отвечали на ее невысказанную просьбу, усаживая ее к себе на колени и даже не замечая этого.

— Она делает это нарочно, верно? — прошептал он Сефрении.

— Кого ты имеешь в виду, Спархок?

— Афраэль. Она взбирается на колени к людям, чтобы легче было ими управлять.

— Разумеется. Прямое прикосновение помогает тоньше управлять человеком.

— Вот почему она неизменно остается ребенком, верно? Чтобы ее брали на руки, сажали на колени, чтобы она могла заставлять людей делать то, что ей хочется.

— Да, это одна из причин.

— Но ведь когда она повзрослеет, то уже не сможет проделывать ничего подобного.

— Я знаю, Спархок, и сгораю от нетерпения увидеть, как она управится с этим. Оскайн переходит к сути дела. Он просит Андрола рассказать о случаях, похожих на те, с которыми вы уже сталкивались.

Норкан выступил вперед, чтобы переводить ответ Андрола, а Оскайн вернулся к эленийцам, чтобы оказать им ту же услугу. Два тамульца довели до совершенства утомительный, но необходимый процесс перевода, сделав его как можно более гладким и ненавязчивым.

Король Андрол несколько мгновений обдумывал ответ. Затем он улыбнулся Элане и заговорил с ней по-тамульски. Голос его был необычно нежен и мягок.

— Вот что говорит король, — начал Норкан. — Воистину с радостью приветствуем мы вновь Элану-королеву, ибо ее явление для нас точно восход солнца после долгой и тяжкой зимы.

— О, как красиво, — пробормотала Сефрения. — Мы почему-то всегда забываем о поэтичной стороне натуры атанов.

— Сверх того, — продолжал переводить Норкан, — рады мы приветствовать легендарных воителей Запада и мудрого человека из Церкви Чиреллосской. — Норкан явно переводил слово в слово.

Эмбан вежливо склонил голову.

— Ясно видим мы общую нашу тревогу в деле, о коем тут говорилось, и стойко встанем рядом с западными воителями, дабы совершить все, что от нас потребуется.

Андрол продолжал говорить, то и дело замолкая, чтобы Норкан мог перевести очередную фразу.

— С недавних пор умы наши смятены, ибо мы не сумели исполнить дел, порученных нам Материонскими хозяевами. Это тревожит нас, ибо мы непривычны к поражениям. — Эти слова Андрол произнес с подавленным видом. — Я уверен, Элана-королева, что Оскайн, глашатай императора, поведал тебе о трудностях, с коими столкнулись мы за пределами Атана в иных частях Империи. Со стыдом признаем мы, что он говорил истинно.

Королева Бетуана что-то кратко сказала своему мужу.

— Она велела ему перейти к делу, — шепнула Сефрения Спархоку. — Похоже, его привычка говорить цветистыми фразами раздражает ее — во всяком случае, так мне показалось.

Андрол извиняющимся тоном сказал что-то Норкану.

— Для меня это неожиданно, — сказал Норкан, говоря уже явно от своего имени. — Король только что признался, что у него есть от меня секреты. Такого прежде не случалось.

Андрол заговорил снова, и перевод Норкана стал проще — король явно решил отбросить формальности.

— Он говорит, что были происшествия и в самом Атане. Это внутреннее дело, так что он формально не обязан был извещать меня. Он говорит, что атаны столкнулись с существами, которых он называет «косматые». Насколько я понял, эти существа ростом больше самых рослых атанов.

— Длинные руки? — быстро спросил Улаф. — Плоские носы, широкие скулы, острые клыки?

Норкан перевел эти слова на тамульский, и король Андрол удивленно глянул на Улафа. Затем он кивнул.

— Тролли! — воскликнул Улаф. — Спросите его, сколько этих тварей его подданные видели одновременно?

— Пятьдесят и больше, — был ответ. Улаф покачал головой.

— Очень странно, — решительно сказал он. — Можно наткнуться на одно семейство троллей, но никогда — на полсотни разом.

— Он не стал бы лгать, — возразил Норкан.

— Я и не сказал, что он лжет, но прежде тролли никогда так себя не вели, иначе бы они давно вытеснили нас из Талесии.

— Похоже, Улаф, правила изменились, — заметил Тиниен. — Были ли и другие случаи, ваше превосходительство, — не связанные с троллями?

Норкан заговорил с королем и перевел его ответ.

— Они встречали воинов в странных доспехах и со странным оружием.

— Спросите его, могли ли это быть киргаи, — вмешался Бевьер. — У них шлемы с султанами из конского волоса? Большие круглые щиты? Длинные копья?

Норкан послушно перевел вопрос, хотя вид у него при этом был озадаченный. С некоторым изумлением он повторил ответ:

— Именно так! Это были киргаи! Разве такое возможно?

— Объясним позже, — сухо сказал Спархок. — С кем еще сталкивались атаны?

Теперь Норкан сыпал вопросами, явно взволнованный сообщениями Андрола. Королева Бетуана подалась вперед, и сейчас на вопросы Норкана отвечала она.

— Арджуны, — наконец отрывисто сказал Норкан. — Они были вооружены до зубов и не пытались прятаться, как обычно. А один раз была армия эленийцев — по большей части крепостных. — Затем глаза тамульца расширились от изумления. — Но это же совершенно невозможно! Это же миф!

— Мой коллега немного вышел из себя, — сказал Оскайн. — Королева говорит, что один раз атаны столкнулись с сияющими.

— Кто они такие? — спросил Спархок.

— Норкан прав, — ответил Оскайн. — Сияющие — мифические существа. Именно об этом я рассказывал вам в Чиреллосе. Наш враг насылает повсюду ужасы из легенд и сказок. Сияющие — то же самое, что вампиры, вурдалаки и огры. Ваше величество не будет против, если мы с Норканом расспросим обо всем, а потом изложим вам суть дела? — обратился он к Элане.

— Как вам будет угодно, ваше превосходительство, — согласилась она.

Тамульцы заговорили быстрее, и королева Бетуана твердо и кратко отвечала на их вопросы. Спархок определенно чувствовал, что она куда более умная и властная особа, чем ее супруг. Все еще держа на коленях принцессу Данаю, она говорила быстро и четко, и в ее глазах светилось напряженное внимание.

— Судя по всему, — сказал наконец Оскайн, — наш враг проделывает в Атане то же, что и в других местах, и даже с некоторыми добавлениями. Солдаты из прошлого ведут себя так же, как ваши древние ламорки в Эозии и те киргаи и кинезганцы, которые напали на нас в лесу западнее Сарсоса. Они атакуют, начинается бой, и когда гибнет их вожак, все они исчезают, оставляя только мертвых. Тролли не исчезают. Их приходится убивать всех до единого.

— А «сияющие»? — спросил Келтэн.

— О них ничего не известно, — ответил Оскайн. — Атаны бегут от них.

— Что?! — потрясенно воскликнул Стрейджен.

— Сияющих страшатся все, милорд, — пояснил Оскайн. — Рядом с ними все страшные истории о вампирах, вурдалаках и ограх — не более чем детские сказочки.

— Могу я немного поправить вас, ваше превосходительство? — мягко осведомился Улаф. — Мне бы не хотелось вас встревожить, но огры существуют на самом деле. У нас в Талесии они встречаются повсеместно.

— Вы, верно, шутите, сэр Улаф.

— Ни в малейшей степени. — Улаф снял с головы рогатый шлем. — Вот это — рога огра. — Он постучал пальцем по изогнутым украшениям на шлеме.

— Быть может, у вас в Талесии водится существо, которое вы зовете огром, — с сомнением заметил Оскайн.

— Двенадцати футов ростом? С рогами, клыками и когтями? Ведь это описание огра, верно?

— Ну…

— Вот такие водятся у нас в Талесии. Если это и не огры, мы все равно будем их так называть, пока вы не отыщете нам настоящих.

Оскайн с ужасом уставился на него.

— Огры не так уж плохи, ваше превосходительство. Тролли причиняют нам куда больше неприятностей — видимо, потому, что питаются мясом. Огры едят все, но предпочитают обедать древесиной, а не человечиной. Предпочитают они клены — быть может, потому, что древесина у кленов сладковатая. Голодный огр способен проломить насквозь ваш дом, лишь бы добраться до клена, который вырос на заднем дворе.

— Неужели он говорит серьезно? — воззвал Оскайн

к прочим эленийцам. Улаф порой производил на лю

дей именно такое впечатление.

Тиниен протянул руку и постучал костяшками mi

изогнутым рогам на шлеме Улафа.

— По крайней мере, это не шутка, ваше превосходительство, — сказал он. — И наводит нас на некоторые размышления. Если огры существуют на самом деле, нам, возможно, придется пересмотреть свои взгляды на вампиров, вурдалаков и этих самых сияющих. Похоже, в нынешних обстоятельствах нам придется надолго забыть о слове «невозможно».

— Но это так, Миртаи, — настаивала принцесса Даная.

— Так, да не так, Даная, — терпеливо отвечала атана. — Элана только символически моя мать.

— Все в мире символично, Миртаи, — возразила Даная. — Все, что бы мы ни делали, имеет и другое значение. Нас окружают символы. Что бы ты об этом ни думала, а у нас одна и та же мама, и это делает нас сестрами.

Отчего-то для Данаи это утверждение было очень важным. Спархок сидел рядом с Сефренией в углу большой комнаты в доме короля Андрола. Его дочь настойчиво добивалась признания своего родства с Миртаи, а баронесса Мелидира и камеристка Эланы наблюдали за этой сценой.

Миртаи мягко улыбнулась.

— Ну ладно, Даная, — сдалась она, — если тебе нравится так думать, пускай мы будем сестрами.

Даная взвизгнула от восторга и, вспрыгнув на руки к Миртаи, осыпала ее жаркими поцелуями.

— Ну разве она не прелесть? — рассмеялась баронесса Мелидира.

— Да, баронесса, — пробормотала Алиэн, и ее гладкий лоб прорезала морщинка. — Я, наверное, никогда не смогу понять, как это происходит. Сколько бы я за ней ни присматривала, она вечно исхитряется испачкаться. — Девушка указала на ножки Данаи, покрытые пятнами травяного сока. — Порой мне начинает казаться, что она прячет среди игрушек корзинку с травой и, стоит мне отвернуться, натирает ею ноги — просто так, чтобы помучить меня.

Мелидира улыбнулась.

— Принцесса просто любит побегать босиком, Алиэн, — сказала она. — Разве тебе никогда не хотелось сбросить башмачки и пробежаться по траве?

Алиэн вздохнула.

— Я на службе, баронесса, — ответила она. — Я не должна подчиняться таким капризам.

— Ты чересчур правильная, Алиэн, — заметила баронесса. — Как же девушке развлекаться, если она время от времени не будет подчиняться своим капризам?

— Я здесь не для того, чтобы развлекаться, баронесса, а для того, чтобы исполнять свои обязанности. Мой первый наниматель объяснил мне это досконально. — Алиэн поднялась и, подойдя к «сестрам», коснулась плеча Данаи. — Пора купаться, принцесса, — сказала она.

— А это обязательно?

— Да.

— Но купание — это лишние хлопоты. Я ведь все равно испачкаюсь.

— Мы постараемся всеми силами избежать этого, ваше высочество.

— Делай, как она говорит, Даная, — сказала Миртаи.

— Хороню, дорогая сестра, — вздохнула Даная.

— Правда, интересный разговор? — шепотом спросил Спархок у Сефрении.

— О да, — согласилась маленькая женщина. — И часто она вот так выдает себя?

— Я что-то не понял, о чем ты говоришь.

— Она не должна так рассуждать о символах в присутствии язычников.

— Мне бы хотелось, Сефрения, чтобы ты нас так не называла.

— А разве ты не язычник?

— Смотря с такой точки зрения. Что такого важного в символах, что она должна помалкивать о них?

— Дело не в самих символах, Спархок. Дело в том, как она о них рассуждает и что этим выдает.

— И что же?

— Что она смотрит на мир совсем не так, как мы. Для нее в мире существуют понятия, которых мы никогда не сможем постичь.

— Что ж, поверю тебе на слово. Кстати, а ты и Миртаи теперь тоже сестры? Я хочу сказать — если Миртаи сестра Данаи и ты сестра Данаи, стало быть, вы — сестры?

— Все женщины — сестры, Спархок.

— Это обобщение, Сефрения.

— Как ты наблюдателен, если заметил это. В комнату вошел Вэнион.

— Где Элана? — спросил он.

— Разговаривает с Бетуаной, — ответил Спархок.

— Кто служит им переводчиком?

— Девушка из Дарсаса, одна из тех атанов, что привел с собой Энгесса. О чем ты хотел поговорить с Эланой?

— Думаю, мы отправимся в путь завтра. Мы с Энгессой и Оскайном побеседовали с королем Андролом. Оскайн считает, что нам нужно поспешить в Материон. Он не хочет заставлять императора ждать. Энгесса отсылает свои легионы в Дарсас, а сам отправится с нами, главным образом потому, что он говорит по-эленийски лучше большинства атанов.

— Я рада, — сказала Миртаи. — Энгесса теперь мой отец, и нам надо лучше узнать друг друга.

— Ты наслаждаешься всем этим, Вэнион, — наполовину укоризненно заметила Сефрения.

— Мне этого недоставало, — признался он. — Почти всю свою жизнь я был в центре событий. Не думаю, чтобы мне было суждено провести остаток дней списанным в архив.

— Разве ты не был счастлив, когда мы жили вдвоем?

— Конечно был, Сефрения. Я бы с радостью согласился прожить так весь отпущенный мне срок, но мы больше не вдвоем. Внешний мир вмешался в нашу жизнь, Сефрения, и у нас есть обязательства, от которых невозможно отказаться. Однако у нас все же остается время друг для друга.

— Ты так уверен в этом, Вэнион?

— Я постараюсь, чтобы это было так, любовь моя.

— Может, нам уйти и оставить вас одних? — с лукавой усмешкой осведомилась Миртаи.

— Чуть попозже, — хладнокровно ответила Сефрения.

— Не слишком ли мало нас останется без атанов Энгессы? — спросил Спархок.

— Король Андрол позаботится об этом, — заверил его Вэнион. — Не тревожься, Спархок. Твоя жена дорога всем нам ничуть не меньше, чем тебе. Мы не допустим, чтобы с ней что-нибудь случилось.

— Мы можем сразу отбросить возможность преувеличений, — сказала Сефрения. — Это совершенно не в характере атанов.

— Это верно, — согласился Спархок. — Они воины, приученные к точным докладам.

Вэнион и Заласта согласно кивнули. Был вечер, и все четверо вышли побродить за городскими стенами, чтобы обсудить ситуацию в отсутствие Оскайна и Норкана. Не то чтобы они не доверяли тамульцам — просто они собирались поговорить о вещах, которые тамульский разум просто не в состоянии был воспринять.

— Наш противник, вне всякого сомнения, бог, — твердо сказал Заласта.

— Как небрежно он говорит об этом, — заметил Вэнион. — Заласта, неужели ты так привык воевать с богами, что стал легкомысленно относиться к этому занятию?

Заласта усмехнулся.

— Я только определил нашу проблему, лорд Вэнион. Воскрешение целой армии решительно находится за пределами человеческих возможностей. Можешь поверить мне на слово. Я сам как-то пытался это проделать, и беспорядок получился немыслимый. Несколько недель у меня ушло только на то, чтобы загнать всех воскрешенных назад в землю.

— Мы и прежде воевали с богами, — пожал плечами Вэнион. — Пятисотлетнее противостояние с Азешем что-нибудь да значит.

— И кто же теперь легкомыслен? — осведомилась Сефрения.

— Я только определил решение нашей проблемы, любовь моя, — ответил он. — Именно для таких ситуаций и были созданы рыцари церкви. Тем не менее нам просто необходимо узнать, кто наш враг. У всякого бога есть свои почитатели, и наш враг неизбежно должен использовать в своих замыслах тех, кто ему поклоняется. Когда мы узнаем, кто он такой, мы узнаем и кто его приверженцы. Мы никак не сможем разрушить его замыслы, пока не будем знать, с кем воюем. Или я говорю банальности?

— Верно, — согласился Спархок, — зато логичные. Мне особенно по душе мысль об уничтожении приверженцев нашего противника. Если мы нападем на них, он вынужден будет отвлечься от своих замыслов и сосредоточиться на защите своих почитателей. Сила бога целиком и полностью зависит от количества его приверженцев. С каждым убитым приверженцем он будет неуклонно становиться слабее.

— Варвар, — обвинила Сефрения.

— Вэнион, скажи ей, чтобы перестала! — пожаловался Спархок. — Она сегодня уже назвала меня и язычником, и варваром.

— А разве ты не тот и не другой? — спросила она.

— Может быть, но зачем же говорить об этом так открыто?

— С тех пор как вы в Сарсосе рассказали мне о троллях, больше всего меня тревожит их присутствие в Дарезии, — сказал Заласта. — Они явились не из прошлого, но лишь недавно пришли сюда из своих исконных земель в Талесии. Я плохо знаю троллей, но мне всегда казалось, что они очень привязаны к своей родине. Что могло склонить их к переселению?

— Улаф озадачен, — отозвался Спархок. — Полагаю, талесийцы были так рады избавиться от троллей, что не дали себе труда задуматься, куда и зачем те девались.

— Тролли обычно не действуют сообща, — сказала Сефрения. — Один тролль мог по собственной воле покинуть Талесию, но ему ни за что не удалось бы уговорить остальных последовать за ним.

— Ты намекаешь на весьма неприятную возможность, любовь моя, — заметил Вэнион. Все четверо переглянулись.

— Могли они каким-то образом выбраться из Беллиома? — спросил Вэнион у Сефрении.

— Не знаю, Вэнион. Спархок уже как-то спрашивал меня об этом. Я не знаю, какое заклинание использовал Гвериг, чтобы загнать в Беллиом Троллей-Богов. Заклинания троллей совершенно непохожи на наши.

— Стало быть, мы не можем знать, заключены ли они до сих пор в Беллиоме или выбрались оттуда? Сефрения мрачно кивнула.

— То, что тролли собрались вместе и одновременно покинули свои исконные земли, говорит о том, что некто обладающий достаточной властью приказал им поступить так, — задумчиво проговорил Заласта.

— И этим некто вполне могут быть Тролли-Боги. — Вэнион помрачнел не хуже Сефрении. — Никому другому тролли не стали бы подчиняться. — Он вздохнул. — Что же, мы хотели знать, кто наш противник. Похоже, теперь мы это знаем.

— Ты, Вэнион, сегодня просто брызжешь весельем и радостью, — кисло заметил Спархок, — но я бы все же хотел получить более конкретные доказательства, прежде чем объявлять войну троллям.

— Как тебе удалось укротить Троллей-Богов в Земохе, принц Спархок? — спросил Заласта.

— Я использовал Беллиом.

— Судя по всему, тебе придется сделать это еще раз. Надеюсь, ты прихватил его с собой? Спархок быстро глянул на Сефрению.

— Разве ты ему не сказала? — изумленно спросил он.

— Ему необязательно было знать об этом, дорогой. Если помнишь, Долмант хотел, чтобы мы сохранили это в тайне.

— Стало быть, принц Спархок, ты не взял с собой Беллиом, — заключил Заласта. — Ты оставил его в безопасном месте в Симмуре?

— Да, мудрый, — хмуро ответил Спархок, — в безопасном месте — это верно, но не в Симмуре.

— Так где же он?

— После того как мы уничтожили Азеша, мы бросили Беллиом в море.

Лицо Заласты залила смертельная бледность.

— На дно самого глубокого в мире океана, — прибавила Сефрения.

ГЛАВА 21

— Это случилось на северном побережье, Элана-королева, — переводил Норкан ответ Бетуаны. — Косматые, которых вы зовете троллями, приходили по зимнему льду большими отрядами в течение последних двух лет. Вначале наши подданные принимали их за медведей, но оказалось, что это не так. Поначалу они избегали нас, а из-за снега и тумана их трудно было рассмотреть. Когда их стало больше, они осмелели. Только когда убили одного из них, мы поняли, что это вовсе не медведи.

Король Андрол не присутствовал при этом разговоре. Андрол не отличался развитым интеллектом и предпочитал, чтобы государственными делами занималась его супруга. Король атанов выглядел весьма внушительно, но лучше всего он чувствовал себя во время церемоний, где исключались неожиданности.

— Спроси ее, видели ли троллей южнее, — шепнул жене Спархок.

— Почему ты сам ее об этом не спросишь?

— Давай не будем отступать от этикета. Формально это ваша беседа, и я не думаю, что остальные должны принимать в ней участие. Мне как-то не хочется случайно нарушить какое-нибудь правило, о котором мы не имеем понятия.

Элана задала вопрос, и Оскайн перевел его.

— Нет, — повторил Норкан ответ Бетуаны. — Тролли, судя по всему, обосновались в лесах вдоль северных нагорий. Насколько нам известно, глубже в Атан они еще не забредали.

— Предупреди ее, что тролли очень хорошо умеют таиться в лесу, — сказал Улаф.

— Мы тоже, — был ответ.

— Спроси ее, не сочтет ли она оскорблением несколько тактических советов, — продолжал генидианский рыцарь. — Мы, талесийцы, частенько сталкиваемся с троллями и научены горьким опытом.

— Мы всегда рады выслушать совет опытного воина, — ответила королева атанов.

— Когда мы в Талесии встречаем троллей, мы обычно с расстояния осыпаем их стрелами, — сообщил Улаф Элане. — Тролля трудно убить стрелой — у него слишком густая шерсть и толстая шкура, — но стрелы могут их немного задержать, если повезет, конечно. Тролли гораздо, гораздо проворнее, чем может показаться с виду, и у них очень длинные руки. Моргнуть не успеешь, а тролль уже выдернет тебя из седла.

Повинуясь этикету, Элана повторила эти слова.

— И что же тогда делает тролль? — Лицо Бетуаны выражало живейшее любопытство.

— Первым делом отрывает голову, а уж потом съедает остальное. Тролли почему-то не едят человеческих голов.

На этой реплике Элана слегка поперхнулась.

— Мы не применяем лук на войне, — перевел Норкан напевную тамульскую речь королевы. — Мы только охотимся с луком на добычу, которая предназначена для еды.

— Что же, — отозвался Улаф с некоторым сомнением, — тролля, конечно, можно съесть, если так уж захочется, но за вкус я не ручаюсь.

— Это я отказываюсь повторять, сэр Улаф! — воскликнула Элана.

— Спроси у нее, приемлемы ли для атанов дротики, — предложил Тиниен.

— Вполне приемлемы, — ответил Норкан уже от своего имени. — Я видел, как атаны упражнялись с ними. Бетуана быстро заговорила с ним.

— Ее величество, — сказал наконец Норкан, — попросила меня перевести вкратце. Солнце уже высоко, и она знает, что вам пора ехать. Оскайн говорил, что вы намерены ехать дорогой, которая ведет в Лебас, город в Тамуле. Атанское общество разделено на кланы, и у каждого клана свои земли. В пути на восток вы будете пересекать земли разных кланов. Для одного клана пересечь границу владений другого — тяжкое нарушение этикета, а здесь, в Атане, таких нарушений избегают любой ценой.

— Интересно, с чего бы это? — пробормотал Стрейджен.

— Оскайн, — сказал Норкан, — как только доберешься до цивилизованных мест, пошли мне десятка два императорских гонцов с быстрыми конями. Ее величество хочет, чтобы связь с Материоном в эти трудные времена не прерывалась.

— Хорошая идея, — согласился Оскайн.

Затем Бетуана поднялась, возвышаясь над всеми присутствующими. Она нежно обняла Элану, затем Миртаи, явственно давая понять, что им пора продолжать свое путешествие на восток.

— Я навсегда сохраню в памяти эту встречу, дорогая Бетуана, — сказала Элана.

— И я тоже, дорогая моя сестра-королева, — ответила Бетуана на почти безупречном эленийском наречии.

Элана улыбнулась.

— Я уж гадала, как долго ты намерена скрывать, что знаешь наш язык, Бетуана, — сказала она.

— Так ты знала? — удивилась Бетуана.

Элана кивнула.

— Очень трудно не выдать выражением лица или глаз, что понимаешь то, что тебе сейчас переведут. Почему ты хранишь в секрете свое знание эленийского?

— Время, которое нужно переводчику, чтобы преобразовать твои слова в человеческую речь, можно использовать для того, чтобы обдумать ответ, — пожала плечами Бетуана.

— Весьма полезная тактика, — восхищенно признала Элана. — Жалко, что я не могу применить ее в Эозии, ведь там все говорят по-эленийски.

— Завяжи уши, — посоветовал Улаф.

— Неужели он обязательно должен говорить такое? — пожаловалась Элана Спархоку.

— Это всего лишь предложение, ваше величество, — пожал плечами Улаф. — Притворитесь, что вы оглохли, и велите кому-нибудь выделывать пальцами кренделя перед вашим носом — якобы он переводит.

Элана сердито уставилась на него.

— Что за чушь, Улаф! Ты хоть представляешь себе, как это все нелепо и неудобно?

— Я же сказал, ваше величество, что это всего лишь предложение, — мягко ответил Улаф. — Я не говорил, что оно окажется хорошим.

После официального прощания, которое опять-таки было устроено главным образом ради Миртаи, королева и ее эскорт выехали из Атаны по восточной дороге в Лебас. Как только город исчез из виду, Оскайн, который на сей раз предпочел ехать верхом, предложил Спархоку, Стрейджену и Вэниону проехать вперед, чтобы побеседовать с другими рыцарями. Они нашли своих друзей в передних рядах отряда. Тиниен развлекал их изрядно приукрашенной и скорее всего выдуманной историей любовного приключения.

— В чем дело? — спросил Келтэн, когда Спархок и его спутники присоединились к ним.

— Минувшим вечером мы со Спархоком беседовали с Заластой и Сефренией, — ответил Вэнион. — Мы решили, что надо бы поделиться плодами наших размышлений — так, чтобы не слышала Элана.

— Звучит зловеще, — заметил светловолосый пандионец.

— Не совсем, — усмехнулся Вэнион. — Наши умозаключения пока еще туманны, а тревожить королеву, покуда у нас нет полной уверенности, не стоит.

— Так нам, стало быть, есть о чем тревожиться, лорд Вэнион? — осведомился Телэн.

— Всегда найдется о чем потревожиться, — заметил брату Халэд.

— Мы пришли к заключению, что наш противник — бог, — сообщил Вэнион. — Уверен, что все вы более или менее уже сами об этом догадались.

— Неужели тебе и впрямь было так необходимо приглашать меня в это путешествие? — жалобно спросил у Спархока Келтэн. — Я не очень-то умею справляться с богами.

— А кто умеет-то?

— Ты, например. В Земохе ты потрудился неплохо.

— Наверное, мне просто повезло.

— Вот как мы рассуждали, — продолжал Вэнион. — Все вы снова видели эту тень и облако. По крайней мере внешне они очень похожи на проявление чьей-то божественной сути, а что касается армий из прошлого — ламорков и киргаев, — воскресить их было бы не под силу смертному. Заласта сказал нам, что сам однажды пытался это сделать и у него ничего не вышло. Уж если он не справился, мы можем быть уверены, что это не удастся ни одному человеку в мире.

— Логично, — согласился Бевьер.

— Благодарю тебя. Далее, какое-то время тому назад все тролли покинули Талесию и появились здесь, в Атане. Мы более или менее сошлись на том, что тролли не поступили бы так, если б им не приказал тот, кому они не могут не подчиниться. Совокупно с явлением тени это прямо указывает на Троллей-Богов. Сефрения не уверена в том, что они навечно заперты в Беллиоме, так что нам пришлось примириться с тем, что они каким-то образом могли выбраться на свободу.

— Что-то это не очень похоже на историю с хорошим концом, — кисло заметил Телэн.

— Да, — согласился Тиниен, — история выходит мрачноватая.

Вэнион поднял руку.

— Дальше будет хуже, — заверил он. — Мы сошлись на том, что все эти заговоры с явлением древних героев, разжиганием национализма и тому подобным были бы не под силу одним Троллям-Богам. Непохоже, чтобы они имели какое-то представление о политике, так что, я полагаю, нам стоит обдумать возможность союза Троллей-Богов с кем-то еще. Некто — человек или бессмертный — занимается политикой, а Тролли-Боги обеспечивают грубую силу. Они повелевают троллями и воскрешают мертвецов.

— То есть их используют? — спросил Улаф.

— Похоже на то.

— Это чушь, лорд Вэнион, — откровенно заявил талесиец.

— Отчего же?

— А какой прок троллям от этого союза? С какой стати Тролли-Боги заключат с кем-то соглашение, если от него нет прока их приверженцам? Тролли не могут править миром, потому что никогда не смогут покинуть горы.

— Почему же нет? — спросил Берит.

— Из-за густой шерсти и толстой шкуры. Тролли могут жить только в холодных краях. Если тролля выставить на два дня под летнее солнышко, он попросту испустит дух. Их тела устроены так, чтобы сохранять тепло, а не избавляться от него.

— И впрямь, лорд Вэнион, — согласился Оскайн, — в твоей теории имеется значительный пробел.

— Я думаю, что мог бы найти объяснение этому, — сказал Стрейджен. — Наш враг — или враги — стремится переустроить мир, верно?

— Да, по крайней мере, его вершину, — подтвердил Тиниен. — До сих пор я не слыхал ни о ком, кто хотел бы перевернуть мир с ног на голову и поставить у власти крестьян.

— Возможно, это еще впереди, — усмехнулся Стрейджен. — Итак, наш безымянный друг желает изменить мир, но у него одного недостает силы перевернуть его вверх тормашками. Ему нужно могущество Троллей-Богов, но что может он пообещать троллям взамен их помощи? Чего хотят тролли превыше всего?

— Талесию, — мрачно ответил Улаф.

— Вот именно. Разве Тролли-Боги не ухватились бы за возможность уничтожить в Талесии всех стириков и эленийцев и вернуть полуостров в полное владычество троллей? Если кто-то стремится изгнать из мира младших богов Стирикума или по крайней мере провозглашает такую цель — разве для Троллей-Богов она не будет заманчива? Ведь это младшие боги первыми прогнали их, из-за младших богов им пришлось прятаться. Это, конечно, чистой воды предположения, но допустим, что наш приятель нашел способ освободить Троллей-Богов из Беллиома. Затем он предложил им союз, посулив очистить от эленийцев и стириков Талесию — а возможно, и все северное побережье обоих континентов — в обмен на их помощь. Тролли получают север, а наш приятель — остальной мир. Будь я троллем, такая сделка показалась бы мне весьма соблазнительной .

— Пожалуй, он прав, — признал Улаф.

— Его объяснение отвечает и на мои сомнения относительно этой теории, — подтвердил Бевьер. — Возможно, между нашим приятелем и Троллями-Богами нет конкретного соглашения, но что-то между ними явно существует. Что же мы тогда должны сделать?

— Разорвать этот союз, — ответил Спархок.

— Это не так-то легко, когда один из союзников неизвестен, — заметил Келтэн.

— Зато нам хотя бы отчасти известен другой, так что можно сосредоточиться на нем. Твоя теория, Вэнион, несколько сужает мои расчеты. Думаю, что мне все же придется объявить войну троллям.

— Что-то я не понимаю, что здесь к чему, — признался Оскайн.

— Боги, ваше превосходительство, черпают силу из своих приверженцев и почитателей, — пояснил Бевьер. — Чем больше их, тем сильнее бог. Если Спархок начнет убивать троллей, Тролли-Боги тотчас почувствуют это. Если он убьет достаточно много троллей, они откажутся от союза. У них не будет иного выхода, если им хочется жить, а мы еще в Земохе обнаружили, что Тролли-Боги очень любят жизнь. Они сломались мгновенно, когда Спархок пригрозил им, что уничтожит Беллиом вместе с ними.

— Да, они тотчас проявили небывалую тягу к согласию, — подтвердил Спархок.

— Вас ожидает истинное удовольствие, господа, — заметил Улаф. — Война с троллями — это очень, очень весело.

В этот вечер они стали лагерем на ночь на лугу близ буйного горного ручья, который прорыл себе в горах глубокое ущелье. Внизу склоны ущелья густо поросли лесами, выше они круто примыкали к гряде обрывистых утесов, высившихся на добрую сотню футов над краем склонов. Хорошая оборонительная позиция, заметил сам себе Спархок, разглядывая лагерь. Вечер в ущелье наступил рано, и в сгущающихся сумерках пылали желтым пламенем костры, на которых стряпали ужин; дым от костров, синеватый и колеблющийся, уносился с ночным ветерком вниз по течению ручья.

— Могу я поговорить с тобой, принц Спархок? — Это был Заласта. В сумерках отчетливо белело его стирикское одеяние.

— Конечно, мудрый.

— Боюсь, что я пришелся не по нраву твоей жене, — сказал маг. — Она старается быть вежливой, но ее неприязнь ко мне очевидна. Может быть, я чем-то оскорбил ее?

— Не думаю, Заласта.

Чуть заметная горькая усмешка тронула губы стирика.

— Значит, это то, что мои соплеменники называют «эленийский недуг».

— Сомневаюсь. Я сам воспитывал ее и сумел втолковать ей, что извечные предрассудки эленийцев не имеют под собой оснований. Ее отношение к стирикам происходит от моего, а рыцари церкви любят стириков — особенно пандионцы, потому что нашей наставницей была Сефрения. Мы все обожаем ее.

— Да, — улыбнулся маг, — это я заметил. Мы и сами здесь не безгрешны. Наша неприязнь к эленийцам почти так же лишена здравого смысла, как ваша неприязнь к нам. Стало быть, нелюбовь твоей жены ко мне может происходить и из иной причины.

— Вполне вероятно, мудрый, что виной всему твой акцент. Моя жена — сложная натура. Она очень умна, но и ей случается поступать вопреки здравому смыслу.

— В таком случае мне лучше не мозолить ей глаза. Отныне я поеду верхом. То, что мы сидим рядом в карете, лишь усиливает ее неприязнь. Мне и прежде доводилось делать общее дело с людьми, которые относились ко мне неприязненно, и это мне не так уж и мешало. Как-нибудь на досуге я постараюсь завоевать ее сердце. — Заласта коротко улыбнулся. — Я очень хорошо умею завоевывать сердца, когда мне этого хочется. Он посмотрел в глубь ущелья, где в надвигающейся темноте белели пенные перекаты горного ручья.

— Принц Спархок, существует ли хоть малейшая возможность вернуть Беллиом? — уже серьезно спросил он. — Боюсь, что без него мы находимся в весьма невыгодном положении. Нам просто необходимо нечто до такой степени могущественное, чтобы уравновесить наши силы с целой компанией богов. Волен ли ты сказать мне, где именно ты бросил Беллиом в море? Возможно, я сумел бы помочь тебе достать его.

— Я волен говорить об этом безо всяких ограничений, мудрый, — невесело ответил Спархок. — В ограничениях нет нужды, потому что я ни малейшего понятия не имею, где находится это море. Место выбирала Афраэль, и она же устроила все так искусно, что мы не смогли узнать, где находимся. Можешь задать этот вопрос ей, только я могу побиться об заклад, что она тебе не ответит.

Заласта усмехнулся.

— Она все же чуточку своенравна, верно? — сказал он. — Но несмотря на это, мы все любили ее.

— Да, верно, ты ведь вырос в одном селении с ней и Сефренией.

— Это так, и я горжусь тем, что могу называть их своими друзьями. Держаться на равной ноге с Афраэль было и увлекательно, и очень нелегко. У нее весьма живой ум. Она объяснила тебе причину, по которой желала сохранить в тайне местонахождение Беллиома?

— Не слишком внятно, но мне думается, она сочла, что Беллиом чересчур опасен, чтобы оставлять его на свободе. Он куда более вечен, чем сами боги, и, видимо, намного могущественнее их. Я не стал бы и пытаться вообразить себе, где и когда он зародился, но, похоже, это один из тех стихийных духов, которые принимали участие в сотворении вселенной. — Спархок улыбнулся. — Когда я узнал об этом, то изрядно перетрусил. Я носил в шести дюймах от сердца то, что способно зажигать новые солнца. Мне кажется, я могу понять, отчего Афраэль побаивается Беллиома. Она как-то сказала нам, что боги не могут ясно видеть будущее, и она не знает, что может произойти, если Беллиом попадет в дурные руки. Мы с ней уже нешуточно рисковали уничтожить весь мир, только бы Беллиом не попал в руки Азеша. Афраэль хотела спрятать Беллиом там, где бы никто не мог до него добраться.

— Она совершила ошибку, принц Спархок.

— На твоем месте я бы ей этого не говорил. Она может решить, что ты ее критикуешь. Заласта улыбнулся.

— Афраэль знает меня и не сердится, когда мне вздумается покритиковать ее. Если, как ты говоришь, Беллиом — одна из тех стихий, которые творили вселенную, ему нужно позволить продолжать свой труд. Без этого вселенная будет несовершенна.

Спархок пожал плечами.

— Афраэль сказала, что этот мир не будет существовать вечно. В назначенный срок он разрушится, и тогда Беллиом обретет свободу. Человеческий разум содрогается от одной этой мысли, но мне думается, что целые эпохи, прошедшие с того мгновения, когда Беллиом попал в ловушку этого мира, и до мгновения, когда наше солнце взорвется и мир погибнет в огне — не более чем один миг для духа, заточенного в Беллиоме.

— У меня самого, принц Спархок, перехватывает дух при мысли о вечности и бесконечности Беллиома, — признался Заласта.

— Думаю, мудрый, что нам придется смириться с тем, что Беллиом потерян для нас навсегда, — сказал Спархок. — Согласен, положение у нас весьма невыгодное, но помощи, похоже, нам ждать неоткуда. Боюсь, что придется справляться собственными силами.

Заласта вздохнул.

— Вероятно, ты прав, принц Спархок, но нам жизненно необходим Беллиом. Наша победа или поражение целиком зависят от этого камня. Думаю, нам стоит обратиться к Сефрении. Нужно убедить ее потолковать с Афраэлью. Сефрения имеет большое влияние на свою сестру.

— Я это уже заметил, — кивнул Спархок. — Какими были они обе в детстве?

Заласта помолчал, глядя в надвинувшуюся тьму.

— С рождением Афраэли наше селение переменилось, — проговорил он. — Мы сразу поняли, что она не обычное дитя. Все младшие боги обожают ее. Среди них она единственный ребенок, и за многие эры ее избаловали просто немыслимо. — Заласта слабо усмехнулся. — Искусство быть ребенком она довела до совершенства. Детей всегда любят, но Афраэль так искусно склоняет людей полюбить ее, что может растопить наитвердейшее сердце. Боги всегда получают то, что хотят, но Афраэль еще и вынуждает нас делать то, что ей хочется, из любви к ней.

— Это я тоже заметил, — мрачно вставил Спархок.

— Сефрении было около девяти, когда на свет появилась ее сестра, и с того мгновения, когда она впервые увидела Богиню-Дитя, она всю свою жизнь посвятила служению ей. — При этих словах в голосе мага промелькнула странная нотка боли. — У Афраэли почти не было младенчества, — продолжал он. — Она родилась с умением говорить — во всяком случае, так казалось — и невероятно скоро начала ходить. Ей неудобно было проходить через младенчество, а потому она просто перешагнула через такие досадные мелочи, как режущиеся зубки или наука ползания. Она хотела быть ребенком, а не младенцем. Я был несколькими годами старше Сефрении и уже погрузился в учебу, однако пристально наблюдал за ними обеими. Нечасто ведь подворачивается возможность понаблюдать, как растет богиня.

— Весьма редко, — согласился Спархок. Заласта улыбнулся.

— Сефрения все время проводила со своей сестрой. Очевидно было с самого начала, что между ними существует некая особая связь. Одна из странностей Афраэли такова, что она принимает подчиненное положение, присущее ребенку. Она богиня и могла бы повелевать, но не делает этого. Ей почти доставляет удовольствие, когда ее распекают. Она послушна — когда ей это выгодно, но порой становится совершенно невозможной — быть может, для того, чтобы напомнить окружающим, кто она такая на самом деле. — Спархок вспомнил стайку фей, опылявших цветы в дворцовом саду в Симмуре. — Сефрения была здравомыслящим ребенком и казалась старше своих лет. Подозреваю, что Афраэль еще до своего рождения готовила сестру к ее миссии. Сефрения стала Афраэли самой настоящей матерью. Она заботилась о ней, кормила ее, купала — что вызывало иногда ожесточенные споры между ними. Афраэль терпеть не может купаний, да они ей на самом деле и ни к чему — она ведь может заставить грязь исчезнуть, если пожелает. Не знаю, заметил ли ты, но на ногах у нее всегда пятна травяного сока, даже когда травы вовсе нет. По каким-то причинам, которых я постичь не в состоянии, ей нужны эти пятна. — Стирик вздохнул. — Афраэли было около шести, когда Сефрении и в самом деле пришлось заменить ей мать. Мы трое гуляли в лесу, когда толпа пьяных эленийских крестьян напала на селение и перебила всех его жителей.

У Спархока перехватило дыхание.

— Это кое-что объясняет, — пробормотал он, — хотя и приводит к другим необъяснимым вещам. Что подвигло Сефрению после такой трагедии взяться за тяжкий труд обучения многих поколений пандионских рыцарей?

Заласта пожал плечами.

— Вероятно, так приказала ей Афраэль. Не заблуждайся на ее счет, принц Спархок. Афраэль может притворяться ребенком, но на самом деле она отнюдь не дитя. Она послушна, когда ей это выгодно, но не забывай, что окончательные решения принимает всегда именно она, и неизменно получает то, чего хочет.

— Что было после того, как уничтожили ваше селение? — спросил Спархок.

— Какое-то время мы бродили в лесу, а потом нас приняло другое стирикское селение. Как только я удостоверился в том, что девочкам больше ничто не угрожает, я отправился продолжать свои занятия. Я не виделся с ними много лет, и когда мы встретились снова, Сефрения уже стала той прекрасной женщиной, какой ты знаешь ее сейчас. Афраэль тем не менее оставалась ребенком, ни на день не став старше со времен нашего детства. — Заласта вновь вздохнул. — Время, которое мы провели вместе детьми, было счастливейшим в моей жизни. Воспоминания о нем посейчас укрепляют и ободряют меня в трудную минуту.

Он поглядел на небо, где уже загорались первые звезды.

— Прости, принц Спархок, но я покину тебя. Сегодня вечером мне хочется остаться наедине с моими воспоминаниями.

— Конечно, Заласта, — ответил Спархок, дружески положив руку на плечо стирика.

— Мы обожаем его, — сказала Даная.

— Почему же тогда ты скрывать от него, кто ты такая?

— Не знаю, отец. Может быть, потому, что у девушек должны быть свои секреты.

— Знаешь, это довольно бессмысленно.

— Да, но я и не обязана поступать осмысленно. В том-то и состоит приятная сторона всеобщего обожания.

— Заласта считает, что нам необходим Беллиом. — Спархок решил перейти прямо к делу.

— Нет, — очень твердо сказала Афраэль. — Я затратила слишком много времени и сил, укрывая его в безопасном месте, чтобы сейчас извлекать его на свет, едва переменится погода. Заласта всегда стремится в подобных случаях применить больше силы, чем требуется на самом деле. Если все, с чем нам предстоит иметь дело, — Тролли-Боги, мы управимся и без Беллиома. — Спархок открыл было рот, собираясь возразить, но она подняла руку. — Это мне решать, Спархок.

— Я могу отшлепать тебя и заставить передумать, — пригрозил он.

— Не можешь, если только я сама тебе это не позволю. — Афраэль помолчала и вздохнула. — Тролли-Боги все равно не будут долго нам докучать.

— Вот как?

— Тролли обречены, — пояснила она печально, — а когда их не станет, лишатся силы и Тролли-Боги.

— Отчего же тролли обречены?

— Потому что они не могут измениться, Спархок. Нравится нам это или нет, но таков уж этот мир. Те, кто существует в нем, должны меняться — или сгинуть. Так произошло с древними людьми. Им на смену пришли тролли, потому что те не могли измениться, а теперь наступает очередь троллей. Природа их такова, что для жизни им нужно много свободного пространства: на одного тролля около двадцати лиг в поперечнике. И этот кусок земли он ни за что не станет делить с другим троллем. Для них на земле осталось слишком мало места. Мир населен эленийцами, и вы вырубаете леса, чтобы строить жилища и расчищать поля для посевов. Будь люди только стириками, тролли еще сумели бы выжить. Стирики не вырубают лесов. — Она усмехнулась. — Отнюдь не потому, что мы так любим деревья, — просто ваши топоры лучше наших. С той минуты, как вы, эленийцы, открыли секрет изготовления стали, тролли — и Тролли-Боги — обречены.

— Это прибавляет веса предположению, что Тролли-Боги могли заключить союз с нашим врагом, — заметила Сефрения. — Если они понимают, что происходит, они, вероятно, приходят в отчаяние. Само их существование зависит от того, выживут ли тролли.

— Это объясняет кое-какие мучившие меня неясности, — пробормотал Спархок.

— И какие же? — спросила Сефрения.

— Если наряду с Троллями-Богами против нас действует кто-то еще, в том-то и причина различий, которые я все время ощущаю. Меня не оставляет чувство, что сейчас все происходит не совсем так, как в прошлый раз. Скажем так: слишком много бросается в глаза несоответствий. Главное несоответствие в том, что все эти сложнейшие интриги с древними героями наподобие Дрегната и Айячина чересчур тонки для Троллей-Богов. — Он скорчил унылую гримасу. — Однако тут же возникает другой вопрос. Как удалось нашему неведомому противнику убедить Троллей-Богов помогать ему, если он даже не может им растолковать, что делает и почему?

— Если я предложу тебе простейшее решение, это не заденет твою честь? — осведомилась Даная.

— Не думаю.

— Тролли-Боги знают, что они не очень умны, и тот, кого ты зовешь «нашим приятелем», крепко держит их в своих руках. Если они не станут помогать ему, он всегда может загнать их обратно в Беллиом, чтобы они провели еще пару миллионов лет в шкатулке на дне океана. Возможно, он просто говорит Троллям-Богам, что они должны сделать, даже не трудясь объяснять зачем и почему. Все остальное время он позволяет им бродить на свободе и развлекаться на свой манер. Шум, который они устраивают, превосходно скрывает его собственные делишки.

Спархок ошеломленно уставился на нее и в конце концов рассмеялся.

— Я люблю тебя, Афраэль! — воскликнул он и, подхватив ее на руки, крепко расцеловал.

— Он такой милый мальчик, — просияв, сообщила сестре маленькая богиня.

Двумя днями позже погода резко переменилась. В нескольких сотнях лиг на востоке, над Тамульским морем, заклубились тяжелые тучи, и небо вдруг помрачнело, нависло низко и грозно. Не прибавил хорошего настроения и «сбой связи», из тех, что так часто случаются в правительственных затеях. Они доехали до границ владений очередного клана, отмеченных просекой в несколько сотен ярдов шириной, и там обнаружили, что никакой эскорт их не поджидает. Атаны соседнего клана, которые сопровождали их сюда, не могли пересекать этой границы и с неподдельным беспокойством все время оглядывались на спасительную полосу леса.

— Между этими кланами вражда, Спархок-рыцарь, — мрачно пояснил Энгесса, — и входить дальше чем на пятьсот шагов на пограничную полосу между ними — весьма серьезное нарушение обычая.

— Тогда вели им отправляться домой, атан Энгесса, — сказал Спархок. — Нас тут вполне достаточно, чтобы защитить мою королеву, а я не хочу стать зачинщиком клановой войны только из-за того, что пытался сохранить приличия. Скоро появятся атаны из другого клана, так что опасность нам не угрожает.

Энгесса выслушал его с некоторым сомнением, однако поговорил с предводителем сопровождавших отряд атанов, и вскоре те с явным облегчением растворились в лесу.

— Что теперь? — спросил Келтэн.

— Как насчет завтрака? — отозвался Спархок.

— Я уж думал, тебе это никогда в голову не придет.

— Пусть рыцари и пелои соберутся вокруг кареты и разводят костры. Я сообщу Элане. — Спархок направил коня к карете.

— Где эскорт? — резко спросила Миртаи. С тех пор как атана стала взрослой, властности и привычки командовать у нее только прибавилось.

— Боюсь, что они опаздывают, — ответил Спархок. — Я решил, что мы можем позавтракать, пока будем их дожидаться.

— Замечательная мысль, Спархок! — просиял Эмбан.

— Мы так и думали, ваша светлость, что вам она понравится. Атаны будут здесь к тому времени, когда мы покончим с завтраком.

Однако завтрак был съеден, а эскорт так и не появился. Спархок расхаживал туда и назад, все больше разъяряясь от бесплодного ожидания.

— Довольно! — рявкнул он наконец. — Собирайтесь, мы едем дальше!

— Мы ведь должны ждать, Спархок, — напомнила ему Элана.

— Только не на открытой местности. И кроме того, я не намерен рассиживаться здесь два дня в ожидании, покуда некий клановый вождь переварит доставленное ему послание.

— Думаю, друзья мои, нам лучше поступить, как он говорит, — обратилась Элана к своим спутникам. — Я хорошо знаю эти признаки — мой любимый становится вспыльчив.

— Вспыльчивеет, — поправил Телэн.

— Что ты сказал? — переспросила Элана.

— Вспыльчивеет, — повторил Телэн. — Спархок всегда вспыльчив. Просто сейчас он становится вспыльчивее обычного, значит — Вспыльчивеет. Надо очень хорошо его знать, чтобы уловить разницу.

— Ты действительно вспыльчивеешь, любовь моя? — поддразнила Элана мужа.

— По-моему, Элана, такого слова вообще нет. Давайте трогаться в путь. Дорога хорошо размечена, так что мы вряд ли заблудимся.

За пограничной просекой росли темные кедры, чьи раскидистые ветви опускались до самой земли, так что дальше чем на несколько ярдов разглядеть что-то в лесу было невозможно. Тучи, наплывавшие с запада, сгустились, и в лесу стало темно, как в сумерки. Воздух был душен и неподвижен, и чем дальше отряд углублялся в лес, тем громче и назойливей становилось нытье москитов.

— Обожаю таскать доспехи в краю москитов, — с неподдельной веселостью заметил Келтэн. — Я так и вижу, как орды этих маленьких кровососов расселись вокруг и крошечными молоточками пытаются выправить погнутые жала.

— На самом деле они и не пытаются пробить жалом твои доспехи, сэр Келтэн, — отозвался Заласта. — Их привлекает твой запах, а я вовсе не думаю, что хоть одно живое существо в мире находит привлекательным аромат эленийских доспехов.

— Ты лишаешь меня всего удовольствия, Заласта.

— Извини, сэр Келтэн.

С востока докатился глухой отдаленный рокот.

— Замечательный венец совершенно испорченного дня, — заметил Стрейджен, — славненькая буря с ворохом молний, воющим ветром и проливным дождем.

И тогда, словно вторя далекому рокоту, где-то в невидимом лесном распадке раскатился хриплый и яростный рык. Тотчас же с другой стороны отозвалось точно такое же рычание.

Сэр Улаф разразился потоком ругательств.

— В чем дело? — спросил Спархок.

— Разве ты не узнал? — спросил талесиец. — Ты уже слышал это однажды — на озере Вэнн.

— Что это за рев? — встревоженно спросил Халэд.

— Сигнал для нас возводить укрепления! В лесу тролли!

ГЛАВА 22

— Это, конечно, не совершенство, друг Спархок, — с сомнением говорил Кринг, — но вряд ли у нас есть время искать что-то получше.

— Он прав, Спархок, — согласился Улаф. — Время для нас сейчас — самое главное.

Пелои прочесали окрестный лес в поисках подходящей оборонительной позиции. Учитывая то, как тревожно они чувствовали себя в лесу, всадники Кринга проявили в этих поисках немалое мужество.

— Можешь ты описать это место подробнее? — спросил Спархок у бритоголового доми.

— В этом ущелье только один выход, друг Спархок, — отвечал Кринг, нервно ощупывая рукоять своей сабли. — Посередине ущелья тянется сухое русло реки. Судя по всему, заполняется оно только весной. В дальнем конце ущелья я разглядел карнизы водопадов. Под карнизами — пещера, где можно спрятать женщин и где удобно отбиваться, если дела пойдут совсем плохо.

— А я думал, дела и так из рук вон плохи, — заметил Тиниен.

— Какой ширины вход в ущелье? — напряженно спросил Спархок.

— Сам вход примерно две сотни шагов в ширину, — сказал Кринг, — но если пройти немного дальше, он сужается почти до двадцати шагов, а потом расширяется снова — в некое подобие каменного бассейна там, где высохшие водопады.

— Недостаток ущелья в том, что там мы окажемся взаперти, — заметил Келтэн. — Не успеем оглянуться, как тролли выберутся на склоны ущелья и примутся швырять камни нам на головы.

— Разве у нас есть выбор? — спросил у него Тиниен.

— Нет, конечно, но об этом, по-моему, стоило упомянуть.

— Другого подходящего места нет? — спросил Спархок у доми.

— Несколько прогалин, — пожал плечами Кринг. — И пара холмиков, на которые можно смело махнуть рукой.

— Значит, остается только ущелье, — мрачно заключил Спархок. — Надо поспешить туда и как следует укрепить проход в самом узком месте.

Рыцари сгрудились вокруг кареты и двинулись напролом через лес. Карета подпрыгивала на корнях и кочках, а кое-где пришлось оттаскивать с дороги поваленные деревья. Ярдов через пятьсот, однако, деревья поредели, и местность стала полого подниматься вверх.

Спархок верхом на Фарэне подъехал к карете.

— Элана, — сказал он, — там, впереди, есть пещера. Люди Кринга не успели как следует осмотреть ее, и нам неизвестно, насколько она глубока.

— Какое это имеет значение? — спросила Элана. Лицо ее было бледнее обычного. Отдаленный рев троллей в лесу явно выбил ее из колеи.

— Это может быть очень важно, — ответил Спархок. — Когда окажетесь в пещере, пусть Телэн исследует ее. Если она достаточно глубока или там есть другие выходы на поверхность, у вас будет где укрыться на всякий случай. С вами пойдет Сефрения, а она сможет, если понадобится, завалить вход в пещеру или замаскировать боковой ход, чтобы тролли не сумели вас отыскать, если все же они прорвутся через наши ряды.

— Почему бы нам всем тогда не укрыться в пещере? Вы с Сефренией каким-нибудь заклинанием закрыли бы вход, и мы могли бы отсидеться там, покуда троллям не надоест нас разыскивать.

— Кринг говорит, что пещера, похоже, невелика. Он послал людей поискать еще одну, но пока что в нашем распоряжении есть только эта. Если подвернется что-то получше, мы изменим наши планы, но сейчас нам остается только одно. Ты со всеми женщинами, патриархом Эмбаном и послом Оскайном укроешься в пещере. С вами пойдет Телэн, а Берит и еще восемь-десять рыцарей будут прикрывать вход в пещеру. И, пожалуйста, Элана, не спорь со мной. Сейчас приказываю я. В Чиреллосе ты согласилась подчиняться мне в таких случаях.

— Он прав, ваше величество, — подтвердил Эмбан. — Мы сейчас нуждаемся в полководце, а не в королеве.

— Может, я вам в тягость, господа? — саркастически осведомилась она.

— Ни в коей мере, моя королева, — льстиво заверил Стрейджен. — Ваше присутствие вдохновит нас на небывалые подвиги. Мы ослепим вас своей доблестью и отвагой.

— Я была бы счастлива притвориться ослепленной, если бы всего этого можно было избежать, — с тревогой в голосе проговорила она.

— Боюсь, что для этого тебе пришлось бы вначале уговорить троллей, — сказал Спархок, — а тролли с большим трудом поддаются уговорам — особенно голодные.

Хотя положение было нелегкое, Спархок меньше, чем обычно, тревожился за безопасность жены. Сефрения будет рядом и защитит ее, а если дела и впрямь пойдут совсем худо, Афраэль тоже позаботится о ней. Спархок знал — его дочь не допустит, чтобы с матерью что-то случилось, даже если для этого ей придется обнаружить свою истинную сущность.

Бесспорно, у ущелья как оборонительной позиции были свои недостатки, и самый очевидный — тот, на который так бесцеремонно указал Келтэн. Если тролли поверху проберутся на склоны ущелья и окажутся над их головами, вся их оборона очень скоро пойдет прахом. Келтэн не уставал повторять это, и в его репликах отчетливо проступало: «Я же говорил!»

— По-моему, Келтэн, ты переоцениваешь смышленость троллей, — наконец возразил ему Улаф. — Они ринутся прямо на нас, потому что мы для них — еда, а не враги. Добрый ужин для них куда важнее, чем победа в бою.

— Ты, Улаф, нынче так и сыплешь веселыми мыслями, — сухо заметил Тиниен. — Как по-твоему, сколько там, в лесу, троллей?

— Трудно сказать, — пожал плечами Улаф. — Пока что я слышал десять разных голосов — скорее всего, это вожаки семей. Стало быть, всего там троллей сотня или около того.

— Могло быть и хуже, — сказал Келтэн.

— Ненамного, — возразил Улаф. — Сотня троллей способна причинить серьезное беспокойство всей армии Воргуна.

Бевьер, знаток укреплений и оборонительных сооружений, обследовал ущелье.

— В сухом русле полно камней для бруствера, — сообщил он, — и молодой лесок, который пригодится для кольев. Как ты думаешь, Улаф, долго еще нам ждать атаки?

Улаф поскреб подбородок.

— То, что мы остановились, дает нам передышку, — сказал он. — Будь мы на ходу, они уже давно напали бы, но сейчас им, скорее всего, понадобится время, чтобы собрать свои силы. Однако, Бевьер, тебе, пожалуй, придется пересмотреть свои тактические приемы. Тролли не собираются осыпать нас стрелами, так что бруствер нам вряд ли понадобится. Скорее он будет помехой нам, чем троллям. Наше преимущество заключается в наших конях — и копьях. Нам обязательно нужно любой ценой удерживать троллей на расстоянии. Пожалуй, острые колья неплохо подойдут для этой цели. Тролль всегда выбирает кратчайший путь к добыче — в данном случае, к нам. Если мы завалим камнями вход в ущелье в самом узком месте — так, чтобы остался только очень узкий проход, — тролли смогут продираться через него только по одному-два, а это будет нам существенным подспорьем. Нам ведь совершенно ни к чему, чтобы они навалились на нас все разом. Эх, хотел бы я, чтобы у нас была хотя бы дюжина Кьюриковых арбалетов!

— Один у меня есть, сэр Улаф, — сообщил Халэд.

— А у многих рыцарей есть луки, — сообщил Бевьер.

— Значит, мы замедлим их продвижение с помощью кольев — чтобы легче было забросать их стрелами? — предположил Тиниен.

— Это наилучший план, — подтвердил Улаф. — Если есть хоть малейшая возможность избежать рукопашной схватки с троллями — лучше ею воспользоваться.

— В таком случае, — сказал Спархок, — принимаемся за дело.

Весь следующий час в ущелье жарко кипела работа. Узкий проход сузили еще больше, завалив булыжниками из речного русла, а перед этой баррикадой торчал целый лес заостренных кольев. Колья расставляли отнюдь не в беспорядке. Вдоль склонов ущелья они торчали так густо, что продраться сквозь них было совершенно невозможно, зато проход, который вел внутрь ущелья, в каменный бассейн и к высохшим водопадам, был утыкан лишь редкими кольями — чтобы заманить тварей именно на эту дорогу. Пелои Кринга отыскали густые заросли куманики, повыдергивали с корнем колючий кустарник и набросали его на густо утыканной кольями земле, чтобы еще больше замедлить продвижение троллей.

— А что там делает Халэд? — спросил Келтэн, который, пыхтя и отдуваясь, волок огромный камень.

— Что-то строит, — ответил Спархок.

— Самое подходящее время разбивать лагерь!

— Халэд — здравомыслящий молодой человек. Я уверен, что он не станет тратить время на чепуху.

Через час они оглядели плоды своего труда. Проход сузился футов до восьми, не больше, а земля по сторонам от него была щедро утыкана кольями высотой по грудь взрослому человеку, укрепленными таким образом, что они неуклонно выведут троллей на единственно верную дорогу. Тиниен, однако, прибавил к этому пейзажу еще одно украшение. По его приказу несколько альсионцев загоняли в землю посреди дороги колышки, а затем обстругивали их концы.

— Тролли ведь не носят обуви? — спросил Тиниен у Улафа.

— Чтобы сделать троллю башмаки, нужна половина коровьей шкуры, — пожал плечами Улаф, — а тролли обычно съедают корову вместе со шкурой, так что кожи у них вечно нехватка.

— Превосходно. Мы хотим задержать их в центре ущелья, но никак не намерены облегчать им продвижение. Босиком тролли вряд ли смогут бежать по этим колышкам — во всяком случае, после первых нескольких ярдов.

— Мне это нравится, Тиниен, — ухмыльнулся Улаф.

— Не могли бы вы, господа, отойти в сторонку? — окликнул их Халэд. Он обтесал пару гибких молодых деревьев, получив столбы чуть выше человеческого роста, и поперек их прикрепил третье деревце. Затем он привязал веревку к концам поперечины и туго натянул ее, получив подобие огромного лука. Оттянутая до предела тетива была привязана к еще одному столбу, и на ней лежал десятифутовый дротик.

Спархок и его друзья отступили к краям узкого прохода, и Халэд полоснул кинжалом по веревке, оттягивавшей «лук». Дротик с пронзительным свистом сорвался с тетивы и глубоко воткнулся в ствол дерева в добрых ста ярдах дальше по ущелью.

— Мне все больше нравится этот мальчишка, — ухмыльнулся Келтэн. — Он почти так же хорошо мастерит всякие штуки, как его отец.

— Да, — согласился Спархок, — семейство многообещающее. Теперь надо расставить лучников так, чтобы они свободно простреливали этот проход.

— Верно, — кивнул Келтэн. — А что потом?

— Потом мы будем ждать.

— Вот эту часть осады я ненавижу больше всего. Отчего бы нам не перекусить — просто так, чтобы убить время?

— Разумеется.

Буря, которая все утро собиралась на востоке, подошла ближе, и бурлящие тучи отливали зловещим лилово-черным цветом. В завесе туч вспыхивали молнии, и по всему небу перекатывалось ворчание грома, с каждым ударом сотрясая землю.

Они ждали. В неподвижном воздухе царила духота, и рыцари обливались потом под тяжелыми доспехами.

— Что еще мы можем придумать? — спросил Тиниен.

— Я соорудил несколько примитивных катапульт, — отозвался Бевьер. — Это всего лишь согнутые молодые деревца, так что они смогут швырять лишь некрупные камни и на небольшое расстояние.

— Когда речь идет о драке с троллями, всякая помощь — благо, — сказал Улаф. — Чем больше троллей мы выведем из строя, прежде чем они до нас доберутся, тем меньше их останется для рукопашной.

— Боже милостивый! — воскликнул Тиниен.

— Что такое? — встревоженно спросил Келтэн.

— Кажется, один из них только что мелькнул на краю леса. Они и впрямь такие огромные?

— Девять футов или около того? — небрежно осведомился Улаф.

— Да, по меньшей мере.

— Для троллей это обычный рост, а кроме того, они весят от тридцати пяти до пятидесяти стоунов.

— Ты шутишь! — недоверчиво воскликнул Келтэн.

— Подожди немного, и сам сможешь убедиться, сколько весит тролль. — Улаф оглядел своих друзей. — Тролля очень трудно убить, — предостерег он. — Шкура у них прочная, а череп толщиной почти в полдюйма. Когда они возбуждены, то не обращают внимания на раны. Если мы ввяжемся в близкий бой, старайтесь калечить их. В драке с троллем нельзя рассчитывать на чистое убийство, так что всякая отрубленная рука по меньшей мере уже не вцепится в ваше горло.

— Они чем-нибудь вооружены? — спросил Келтэн.

— В основном дубинками. Тролли не слишком ловко обращаются с копьем. У них плохо сгибаются локти, и им трудно наносить колющие удары.

— Это уже кое-что.

— Но очень немного, — заверил его Тиниен.

И они продолжали ждать, вслушиваясь в приближавшиеся раскаты грома.

Минут через десять на опушке леса показались еще несколько троллей, явно разведчики, которые своим рыком созывали остальных. До сих пор единственным троллем, которого видел Спархок, был Гвериг — а Гвериг был карликом и к тому же уродцем. Спархок понял, что должен срочно переменить свою оценку троллей. Они были, как и говорил Улаф, футов девяти ростом и покрыты бурой косматой шерстью. С невероятно длинными руками: их огромные ладони свисали ниже колен. У них были жестокие зверовидные лица с массивными надбровными дугами, из ощеренных ртов торчали клыки, маленькие, глубоко посаженные глазки горели зловеще и алчно. Сутулясь и переваливаясь, они трусили вдоль опушки, даже не пытаясь особенно таиться, и Спархок разглядел, что их длинные руки служат им недурным подспорьем в передвижении — порой тролли опирались на руку, как на третью ногу, порой хватались за дерево, чтобы половчее выпрямиться. Их движения, плавные и даже в чем-то грациозные, говорили о невиданном проворстве.

— Как по-вашему, мы готовы? — спросил Улаф.

— Я бы мог потерпеть еще немного, — отозвался Келтэн.

— И сколько же?

— Лет сорок-пятьдесят, пожалуй, будет достаточно. Что ты задумал?

— Я заметил около пятнадцати троллей, — ответил рослый талесиец. — Они появляются один за другим, чтобы присмотреться к нам, а это значит, что остальные затаились за деревьями. Я бы мог их немного подразнить. Если тролля хорошенько разозлить, он уже не соображает, что делает, впрочем, тролли и в спокойном состоянии никогда не отличались сообразительностью. Мне бы хотелось вызвать их на необдуманные действия. Я от души обложу их руганью, они начнут вопить и завывать, а потом, обезумев от ярости, выскочат из леса. Тогда они станут легкой мишенью для лучников, а если несколько троллей и прорвутся к нам, по ним ударят всадники с копьями. Нам удастся прикончить не одного тролля, прежде чем остальные опомнятся. Я решительно склонен уменьшить их число, а разъяренный тролль становится хорошей мишенью.

— Ты полагаешь, мы сможем прикончить достаточно троллей, чтобы отпугнуть остальных? — спросил Келтэн.

— Я бы на это не рассчитывал, но кто знает? Все возможно. Прежде я бы мог поклясться, что невозможно повстречать сотню троллей, даже бегущих в одном направлении, так что нынешняя ситуация для меня совершенно внове.

— Прежде чем мы что-то предпримем, — сказал Спархок, — я должен поговорить с остальными.

Он отошел туда, где стояли со своими конями рыцари и пелои. Рядом с Вэнионом он увидел Энгессу, Стрейджена и Кринга.

— Мы готовы начать, — сообщил им Спархок.

— Ты не собираешься пригласить троллей? — осведомился Стрейджен. — Или веселье начнется без них?

— Улаф хочет попробовать подвигнуть их на опрометчивые действия, — пояснил Спархок. — Колья замедлят их продвижение, и они станут легкой добычей для наших лучников. Нам бы очень хотелось немного проредить их ряды. Если им все же удастся прорваться, мы встретим их копьями. — Я ни в коей мере не хочу оскорбить тебя, доми, но не мог бы ты не сразу ввязываться в бой? Улаф говорит, что троллей очень трудно убить. Дело это грязное, но ведь кто-то должен им заняться и добить раненых после нашей атаки.

На лице Кринга явственно отразилось отвращение.

— Мы сделаем это, друг Спархок, — наконец согласился он, — но только ради нашей дружбы.

— Я высоко ценю это, Кринг. Как только Улаф достаточно разъярит троллей и они бросятся в бой, те из нас, кто сейчас находится у баррикады, вернутся и сядут на коней, чтобы присоединиться к атаке. Да, кстати — если из тролля торчит сломанное древко копья, это еще не означает, что он выведен из строя. Лучше всего воткнуть в него еще пару копий — просто так, спокойствия ради. Я пойду скажу дамам, что мы начинаем, а потом — примемся за дело.

— Я иду с тобой, — сказал Вэнион, и они зашагали вверх по ущелью, к пещере.

Берит с небольшой группой молодых рыцарей охранял вход в пещеру.

— Они идут? — встревоженно спросил юноша, увидев Спархока и Вэниона.

— Мы видели нескольких разведчиков, — ответил Спархок. — Мы намерены довести их до бешенства, чтобы они не мешкали с атакой. Если уж сражения с ними не избежать, я предпочту сражаться при свете дня.

— И прежде, чем начнется буря, — добавил Вэнион.

— Не думаю, что тролли сумеют прорваться, — сказал Спархок молодому рыцарю, — но будь наготове. Если дела пойдут худо, отступайте в пещеру.

Берит кивнул.

Из пещеры вышли Элана, Телэн и Сефрения.

— Они идут? — от волнения голос Эланы звучал слегка пронзительно.

— Нет еще, — ответил Спархок. — Впрочем, это лишь вопрос времени. Мы хотим немного их подразнить. Улаф полагает, что сумеет настолько разъярить их, что они сорвутся в атаку прежде, чем будет готова вся стая. Мы бы предпочли не драться со всеми троллями разом. — Он взглянул на Сефрению. — Ты готова сотворить одно-два заклинания?

— Смотря какие заклинания.

— Сможешь ты так запечатать вход в пещеру, чтобы тролли не смогли добраться до вас?

— Пожалуй, смогу, а если нет — я всегда успею попросту обрушить вход.

— Это лучше прибереги на тот случай, если не останется ничего другого. И подожди, покуда в пещеру отступят Берит и его рыцари.

Нарядная одежда Телэна была измазана грязью.

— Что-нибудь нашел? — спросил у него Спархок.

— Берлогу, в которой зимовал медведь, — пожал плечами мальчик. — Пришлось поползать по узким ходам. Там есть еще парочка ходов, которые я хочу исследовать.

— Выбери из них тот, что получше. Если Сефрении придется обрушить вход в пещеру, я хочу, чтобы вы все могли отсидеться в безопасном месте.

Телэн кивнул.

— Будь осторожен, Спархок, — крепко обняв его, сказала Элана.

— Непременно, любовь моя.

Сефрения также обняла Вэниона, эхом повторив напутствие Эланы.

— А теперь ступайте, — сказала она.

— Хорошо, матушка, — хором ответили Спархок и Вэнион.

Оба рыцаря зашагали назад, к баррикаде.

— Ты осуждаешь меня, Спархок? — угрюмо спросил Вэнион.

— Это не мое дело, друг мой.

— Я и не спрашивал, твое ли это дело. Я спросил, осуждаешь ли ты меня. Ты же знаешь, другого пути у нас не было. Законы наших народов не позволили бы нам заключить брак.

— Не думаю, Вэнион, что эти законы применимы к вам. У вас есть одна близкая подружка, которая не признает никаких законов, если ей это удобно. — Он улыбнулся старому другу. — По правде говоря, я даже доволен. Мне опостылело смотреть, как вы двое маялись от тоски.

— Спасибо, Спархок. Я и не хотел таиться от кого бы то ни было. Впрочем, я ведь все равно никогда не смогу вернуться в Эозию.

— Я бы не сказал, что это такая уж большая потеря. Вы с Сефренией счастливы — а прочее не важно.

— Тут я согласен. Тем не менее, когда вернешься в Чиреллос, постарайся как можно мягче сообщить это известие. Боюсь, Долмант взовьется до небес, когда услышит об этом.

— Возможно, он еще удивит тебя, Вэнион.

С некоторым изумлением Спархок обнаружил, что еще не забыл тролльего языка. Улаф, дерзко встав посредине узкого прохода, во все горло выкрикивал лесу похожие на рычание слова.

— О чем он говорит? — с интересом осведомился Келтэн.

— Это трудно перевести, — отозвался Спархок. — Тролльи оскорбления по большей части касаются естественных отправлений.

— Ох ты. Я уже жалею, что спросил.

— Ты бы куда горше пожалел, если б я перевел, — хмыкнул Спархок и тут же заморгал, услышав особенно отвратительное ругательство, которым Улаф только что осчастливил троллей.

Тролли, судя по всему, относились к оскорблениям весьма серьезно. В отличие от людей, они явно неспособны были пропускать мимо ушей это традиционное предисловие к битве, а потому разражались воем при каждой новой реплике великана-генидианца. Несколько троллей выскочили на опушку, брызгая слюной и топая ногами от ярости.

— Когда они атакуют? — спросил Тиниен у своего рослого светловолосого друга.

— С троллями никогда не угадаешь, — ответил Улаф. — Не думаю, чтобы они привыкли сражаться отрядом. Не могу сказать наверняка, но, скорее всего, один из них потеряет терпение раньше остальных и бросится на нас. А последуют ли за ним другие — кто знает. — И он прорычал гигантским тварям, бесившимся на опушке, еще одно оскорбление.

Один из троллей завизжал от бешенства и рванулся вперед на трех ногах, переваливаясь и размахивая увесистой дубинкой, которую он сжимал в свободной руке. Вначале один тролль, потом еще несколько последовали за ним.

Спархок оглянулся, проверяя в последний раз, как расставлены лучники. Он заметил, что Халэд отдал свой арбалет одному из молодых пандионцев и стоял у своей наскоро состряпанной машины, хладнокровно посматривая вдоль древка дротика.

Тролль, мчавшийся впереди всех, уже яростно молотил дубинкой по заостренным кольям, однако гибкие молодые деревца лишь гнулись под его ударами и выпрямлялись снова. Взбешенный тролль задрал морду к небу и разразился разочарованным воем.

Халэд рассек веревку, оттягивавшую его гигантский лук. Обструганные деревца резко распрямились с почти мелодичным гулом, и дротик, пролетев по длинной плавной дуге, с сочным чмоканьем вонзился в широкую косматую грудь тролля.

Тот отпрянул и тупо уставился на древко дротика, торчащее из его груди, потрогал его пальцем, словно пытаясь понять, откуда взялась здесь эта штуковина. Затем тролль тяжело осел на землю, и изо рта его хлынула кровь. Он неловко ухватился обеими руками за древко и дернул. Новый поток крови хлестнул изо рта, тролль вздохнул и завалился набок.

— Отличный удар! — похвалил Келтэн оруженосца Спархока, который с помощью двоих молодых пандионцев уже перезаряжал свой немудреный механизм.

— Передай лучникам, — откликнулся Халэд, — тролли застревают возле кольев. Они, похоже, не могут сообразить, что бы это значило, и становятся отменной мишенью.

— Верно. — Келтэн отбежал к лучникам, расставленным на одном склоне ущелья, Бевьер направился к другому склону.

Полдюжины троллей, которые бежали за первым троллем, точно не заметили его гибели и все так же дружно мчались прямо на заостренные колья.

— У нас могут быть сложности, Спархок, — заметил Тиниен. — Если тролли не привыкли сражаться вместе, они не обратят внимания, что кого-то из них убили. Улаф говорит, что тролли не умирают естественной смертью, а потому вообще не понимают, что такое смерть. Не думаю, чтобы они обратились в бегство только потому, что мы прикончим нескольких их соплеменников. Боюсь, это совсем не то, что сражаться с людьми. Тролли будут продолжать атаку, пока мы не перебьем всех. Возможно, нам придется пересмотреть нашу тактику, чтобы принять в расчет и это.

На опушке между тем появились еще несколько троллей, и Улаф продолжал методично осыпать их ругательствами.

Вернулись Келтэн и Бевьер.

— Мне тут вот что пришло в голову, — сказал Келтэн. — Улаф, среди этих троллей есть самки?

— Вполне возможно.

— Как отличить самок от самцов?

— А тебе что, не терпится?

— Тьфу, гадость какая. Просто я не хочу убивать женщин.

— Женщин? Келтэн, это же не люди, а тролли. Самку можно отличить от самца, только если при ней детеныши — или если подберешься к ней совсем близко, а это не самая лучшая идея. Дикая свинья оторвет тебе голову с той же легкостью, что и вепрь.

И генидианец продолжал выкрикивать оскорбления.

Еще несколько троллей присоединились к атаке, а затем раскатился оглушительный рев, и вся опушка леса точно взорвалась косматыми тварями. Не промешкав ни мига, они примкнули к атакующим.

— Вот оно! — удовлетворенно заключил Улаф. — Теперь в дело ввязалась вся стая. В седло, господа!

Они бегом вернулись к ожидавшим боя рыцарям, а между тем сириникийцы, управлявшие импровизированными катапультами Бевьера, и пандионцы у придуманного Халэдом гигантского лука принялись методично обстреливать приближавшихся троллей. Лучники на склонах ущелья обрушили на косматое войско ливень стрел. Несколько троллей рухнули, изрешеченные стрелами, но прочие мчались дальше, словно не замечая, что в них попали.

— Вряд ли мы можем рассчитывать на то, что они отступят и обратятся в бегство только потому, что погибли несколько их товарищей, — заметил Спархок Вэниону, вскакивая в седло Фарэна.

— Товарищей? — изумился Стрейджен. — Спархок, у троллей не бывает товарищей. Они и к самкам своим относятся не слишком-то нежно.

— Я клоню к тому, что все решится в одном сражении, — пояснил Спархок. — Второй атаки, скорее всего, не будет. Тролли просто будут напирать на нас, покуда не прорвутся через заслон или покуда мы их всех не перебьем.

— Так лучше всего, друг Спархок, — по-волчьи ухмыльнулся Кринг. — Затянувшееся сражение — это такая скука, верно?

— Я бы сказал «неверно», а ты, Улаф? — мягко осведомился Тиниен.

Рыцари начали строиться с копьями наготове, а тролли между тем с ревом и воем продолжали мчаться вперед.

Полдюжины троллей, которые начали атаку, уже все были либо убиты, либо умирали, израненные стрелами, да и авангард воющей орды заметно редел под ливнем стрел. Однако тролли из задних рядов попросту топтали на бегу своих смертельно раненных соплеменников. Обильно роняя слюну и пену с ощеренных клыков, они все так же мчались в атаку.

Заостренные колья хорошо сыграли свою роль. После нескольких безуспешных попыток продраться через гущу острых кольев тролли вынуждены были проталкиваться в узкий проход, и почти вся орда нетерпеливо кружила за спиной вожаков, которые наткнулись на острые колышки Тиниена и волей-неволей замедлили свое продвижение. Даже самая выносливая в мире тварь не способна быстро бежать, когда у нее изранены ступни.

Спархок огляделся. Рыцари выстроились в колонну по четверо в ряд, выставив вперед копья. Тролли, хромая и ковыляя, продирались через узкий проход, и вот уже первые твари, тоже четверо в ряд, достигли конца прохода в каменный бассейн.

— Думаю, пора, — сказал Спархок и, приподнявшись в стременах, рявкнул: — Вперед!

Тактика, которую Спархок избрал для рыцарей церкви, была проста. Едва тролли выскакивали из узкого прохода, как рыцари по четверо в ряд мчались прямо на тварей. Они втыкали свои копья в передних троллей и тут же разъезжались, заворачивая по двое ко склонам ущелья, чтобы следующая четверка могла нанести свой удар. Отъехав с дороги, они возвращались в тыл колонны рыцарей, брали новые копья и снова по порядку продвигались к голове колонны. По сути, это была бесконечная атака, и Спархок очень гордился своей выдумкой. Против людей, быть может, такая тактика и не сработала бы, но оказалась весьма и весьма полезной в сражении с троллями.

В проходе постепенно росла груда косматых трупов. Троллю, как выяснилось, недостает коварства притворяться убитым. Он будет рваться в бой, пока не погибнет или не получит столь серьезных увечий, что и пошевелиться не сможет. После того как передние ряды троллей подверглись атаке нескольких рыцарских четверок, из иного тролля торчало по четыре, не меньше, копья — и тем не менее бестии упорно лезли вперед, топча окровавленные тела своих сородичей.

Спархок, Вэнион, Келтэн и Тиниен атаковали уже во второй раз. Они проткнули копьями свежих троллей, только что влившихся в кипящий яростью авангард, привычным отточенным рывком выдернули копья и разъехались ко склонам ущелья.

— Твой замысел работает недурно, — поздравил Келтэн своего друга. — Кони успевают отдохнуть между атаками.

— Так и было задумано, — мрачно отвечал Спархок, выдернув новое копье из груды, сваленной в арьергарде колонны.

Буря была уже совсем близко. Ветер пронзительно завывал среди деревьев, и ослепительно вспыхивали молнии, рассекая лиловые клубы туч.

И тогда из глубины леса донесся оглушительный рев.

— Во имя Господне! — воскликнул Келтэн. — Что это было? Что может так шуметь?

Что бы ни извергло этот рев, оно было огромно и приближалось к ним, проламываясь через лес. Ярящийся ветер, хлестнув по лицам рыцарей, прикрытым забралами, окатил их тошнотворной вонью.

— Воняет, точно в склепе! — крикнул Тиниен, стараясь перекричать шум бури и боя.

— Вэнион, — окликнул Спархок, — ты можешь разглядеть, что это такое?

— Нет, — отозвался магистр, — но что бы это ни было, оно очень, очень большое — ничего подобного я в жизни не видел.

И тут хлынул проливной дождь, заливая забрала рыцарей и наполовину скрывая от взгляда бегущих в атаку троллей.

— Не упускать их из виду! — гаркнул Спархок, срывая горло. — Не расслабляться!

Тролли все так же упорно пробивались в проход, меся грязь и неизменно оказываясь на линии атаки. Тактика Спархока оправдывала себя, хотя без потерь все же не обошлось. Нескольких коней сбили с ног дубинки разъяренных ранами троллей, и не один закованный в доспехи рыцарь уже лежал недвижно на залитой дождем земле.

И вдруг ветер резко стих и напор дождя ослаб — они оказались в неестественном затишье, именуемом « глазом бури «.

— Что это? — прокричал Тиниен, указывая куда-то за спины воющих троллей.

Одинокая, раскаленная добела искра, слепившая глаза ярче солнца, повисла над самой опушкой леса. На глазах у рыцарей она стала зловеще разрастаться, распухать, шириться, окруженная нестерпимо ярким лиловатым ореолом.

— Там что-то внутри! — вскрикнул Келтэн.

Спархок прищурился, напряженно всматриваясь в сердцевину слепящего лилового сияния, озарившего поле боя.

— Оно живое, — отрывисто бросил он, — и оно движется.

Шар лилового света распухал все сильнее, и по краям его брызнули языки оранжевого пламени.

В центре этого огненного шара был различим силуэт — некто в плаще с капюшоном, источавший зеленое свечение. Он вскинул руку, раскрыл ладонь — и с нее сорвалась жгучая ослепительно-яркая молния. Ее удар превратил в бесформенные угли сириникийского рыцаря вместе с конем.

И тогда, выдвинувшись из-за этого жгучего и зловещего света, на опушке леса возник гигантский чудовищный силуэт. Невозможно было даже представить себе живое существо таких размеров. Судя по всему, тварь несомненно принадлежала к ящерам — узкая, лишенная ушей голова, чешуйчатая безгубая морда, пасть, ощеренная рядами загибающихся зубов, короткая шея, узкие плечи и неожиданно маленькие передние лапы. Все прочее милосердно скрывали деревья.

— С этим невозможно драться! — прокричал Келтэн.

Зловещий силуэт в сердцевине лилово-оранжевого огненного шара снова вскинул руку. На мгновение он как бы сжался — и снова из его раскрытой ладони хлестнула молния. И оборвала полет, на полпути рассыпавшись дождем уже безвредных искр.

— Это ты сделал? — крикнул Вэнион Спархоку.

— Только не я, Вэнион. Я не настолько проворен.

И тут они услышали низкий вибрирующий голос, который выпевал стирикские слова. Спархок рывком развернул Фарэна.

Это был Заласта. Седовласый стирик стоял чуть поодаль, на крутом северном склоне ущелья, и в неверном свете бури его одеяние сверкало белизной. Он вскинул обе руки над головой, и его посох, который Спархок считал лишь показной безделушкой, искрился сейчас слепящей силой. Заласта резко опустил посох, указывая его концом на загадочный силуэт в лилово-оранжевом ореоле. Ослепительно-яркая искорка сорвалась с наконечника посоха, пролетела, шипя, над головами пелоев и рыцарей и взорвалась, ударившись об огненный край колдовского шара.

Силуэт в огненном шаре дрогнул, и вновь с его раскрытой ладони сорвалась молния, на сей раз нацеленная в Заласту. Стирик без малейшего усилия отразил ее посохом и тотчас ответил новой сверкающей искрой, которая так же рассыпалась, ударившись о пылающую оболочку шара.

И вновь загадочный противник, защищенный огненным ореолом, содрогнулся, на сей раз явственнее. Гигантская тварь за его спиной издала пронзительный вопль и попятилась в темноту.

Рыцари церкви застыли, потрясенно воззрившись на это пугающее противостояние.

— У нас полно своих дел, господа! — рявкнул Вэнион. — К бою!

Спархок потряс головой, пытаясь избавиться от наваждения.

— Спасибо, Вэнион, — сказал он. — Я, кажется, отвлекся.

— Повнимательней, Спархок, — резко бросил Вэнион тем же тоном, каким говорил многие годы назад во время тренировок, когда Спархок и Келтэн были еще послушниками.

— Слушаюсь, лорд магистр, — отозвался Спархок смущенным голосом подростка. Затем они переглянулись — и дружно расхохотались.

— Как в старые добрые времена, — весело проговорил Келтэн. — Что ж, почему бы нам не продолжить охоту на троллей и предоставить все остальное Заласте?

И рыцари продолжили свой бесконечный бой, а над их головами продолжался поединок двух магов. Тролли напирали все так же яростно, но число их заметно сократилось, а груда мертвых тел изрядно замедляла их натиск.

Кровавый труд продолжался с не меньшим усердием, и воздух над головами сражавшихся трещал и вспыхивал колдовским огнем.

— Мне только кажется или наш лиловый приятель и впрямь побледнел? — осведомился Тиниен, когда они в очередной раз вернулись за новыми копьями.

— Его огонь начинает слабеть, — согласился Келтэн. — И ему все больше и больше времени нужно, чтобы сотворить новую молнию.

— Не расслабляйтесь, господа, — предостерег Вэнион. — Нам все еще предстоит управиться с троллями и этой ящерицей-переростком.

— Я изо всех сил стараюсь не думать об этом, — честно признался Келтэн.

И вдруг пурпурно-оранжевый шар так же внезапно, как прежде разрастался и распухал, начал сокращаться в размерах. Заласта усилил натиск, сверкающие искорки потоком неслись из его посоха, взрываясь на оболочке стремительно съеживавшегося огненного ореола, точно праздничный фейерверк.

А затем пылающий шар исчез.

Вопль восторга вырвался у пелоев, и тролли дрогнули.

Халэд со странно застывшим лицом зарядил свой немудреный механизм новым дротиком и ударом кинжала рассек веревку. Дротик сорвался с тетивы, словно отпущенная пружина, и в своем стремительном полете засветился, словно его подожгли. Сверкая огнем, он пролетел по высокой дуге — куда выше и дальше, чем до сих пор удавалось стрелять юноше.

Гигантский ящер, чья голова торчала над макушками деревьев, взревел, разинув жуткую пасть. Миг спустя пылающий дротик глубоко вонзился в грудь твари. Он ушел в плоть ящера почти целиком, и чудовище испустило оглушительный вопль боли и ярости, крошечными передними лапками безуспешно хватаясь за пылающее древко. А затем внутри монстра прозвучал тяжелый приглушенный удар, стесненный плотью ящера взрыв, от которого содрогнулась земля. Фонтан кровавого огня ударил из тела ящера, и его останки, исполосованные взрывом, опали в темноту леса.

Тогда на опушке леса возникло дрожащее облако, похожее на марево жаркого летнего полудня, и из этого облака проступило нечто. Это было всего лишь огромное лицо — уродливое, звероподобное, искаженное бешенством и разочарованием. Над оскаленной косматой пастью горели злобой глубоко посаженные свиные глазки.

Видение взревело, оглушая невольных зрителей, и Спархок содрогнулся. Чудовищный лик изрыгал слова на языке троллей! Тварь снова взревела, сотрясая громоподобным рыком деревья.

— Что это, во имя Божье? — закричал Бевьер.

— Гхворг, — ответил мрачно Улаф, — Тролль-Бог войны.

Бессмертная бестия вновь взревела — и исчезла бесследно.

ГЛАВА 23

С исчезновением Гхворга исчезло и всякое подобие согласия среди троллей. Как частенько говорил Улаф, они не привыкли действовать большими стаями, и когда их бог, поддерживавший некоторое единство между ними, сгинул, тролли вспомнили о привычной вражде друг с другом. Их натиск на рыцарей мгновенно ослаб — в рядах троллей завязались яростные стычки. В них ввязывалось все больше троллей, и скоро перед входом в ущелье кипела уже всеобщая свалка.

— И что теперь? — спросил Келтэн у Улафа.

— Конец, — пожал тот плечами, — во всяком случае, для нас. Тролли, впрочем, будут драться еще очень долго.

Кринг, судя по всему, пришел к тому же выводу, и его пелои целеустремленно направились к груде тролльих трупов, держа наготове сабли и копья.

Халэд, бледный, с невидящими глазами, все еще стоял возле своей машины. Затем он вздрогнул и очнулся.

— Что случилось? — спросил он, смятенно озираясь.

— Ты прикончил гигантского ящера, мой юный друг, — пояснил Тиниен. — Выстрел был впечатляющий.

— Я? Да я даже не помню, чтобы стрелял в него. Я был уверен, что он слишком далеко.

С крутого склона ущелья спустился Заласта. На его бровастом лице было написано явное удовлетворение.

— Боюсь, молодой господин, мне пришлось на время завладеть твоим разумом, — объяснил он оруженосцу Спархока. — Мне нужна была твоя машина, чтобы уничтожить эту тварь. Надеюсь, ты простишь меня — у меня не было времени получить твое согласие.

— Все в порядке, мудрый. Жаль, что я сам не видел этого выстрела. Что это была за бестия?

— Ее сородичи населяли землю миллионы лет назад, — ответил стирик, — задолго до того, как появились люди и даже тролли. Похоже, наш противник весьма даровит в воскрешении древних мертвецов.

— Это он был в огненном шаре? — спросил Келтэн.

— В этом я не могу быть уверен, сэр Келтэн. Судя по всему, наши враги отличаются разнообразием. Впрочем, если существо в шаре и не было нашим главным врагом, то это, вероятно, один из ближайших его пособников. Он весьма искусен.

— Давайте позаботимся о раненых, — резко сказал Вэнион. Сколько бы он ни утверждал, что магистр пандионцев теперь Спархок, привычка отдавать приказы оставалась в крови Вэниона.

— Хорошо бы наглухо завалить проход, — предложил Улаф, — на случай, если уцелевшим троллям вздумается ночью нанести нам неожиданный визит.

— Я сообщу дамам, что худшее уже позади, — сказал Спархок. Он развернул Фарэна и направился к пещере. С некоторым изумлением и куда большим негодованием он увидел, что Элана и ее спутницы стоят у входа в пещеру.

— Я же сказал тебе оставаться внутри, — упрекнул он жену.

— Но ты ведь не ожидал, что я послушаюсь?

— По правде говоря, ожидал.

— Жизнь полна маленьких разочарований, не так ли, Спархок? — с вызовом осведомилась Элана.

— Довольно, дети, — сухо сказала Сефрения. — Незачем выносить на публику домашние свары. Ссорьтесь с глазу на глаз.

— Разве мы ссоримся, Спархок? — спросила Элана.

— Только собирались.

— Прости, любимый, — покаянно извинилась она. — Я просто не могла усидеть в пещере, когда тебе угрожала такая страшная опасность. — Элана посуровела. — А сейчас я намерена проглотить свою королевскую гордость и признать, как сильно я ошибалась. Я совершенно неверно судила о Заласте. Сегодня он спас нас всех, верно?

— Во всяком случае, он нам не навредил, — согласился Телэн.

— Он был великолепен! — воскликнула королева.

— Он очень, очень искусен, — с гордостью сказала Сефрения. Почти бессознательно, должно быть, она держала на руках Данаю. Столетия сестринской любви сделали инстинктивным ее проявление у маленькой стирикской женщины.

— Что это была за жуткая рожа на опушке? — спросил сэр Берит с явным содроганием.

— Улаф говорит, что это Гхворг, Тролль-Бог войны, — ответил Спархок. — Я видел его в Земохе, в храме Азеша. Правда, тогда я не слишком к нему присматривался. У меня было другое на уме. — Он скорчил гримасу. — Ну что же, матушка, — обратился он к Сефрении, — похоже на то, что мы были правы. Заклинание Гверига оказалось не таким прочным, как мы предполагали. Тролли-Боги на свободе — по крайней мере, Гхворг. Меня удивляет, почему они не сбежали раньше. Если они могли выбраться из Беллиома, то почему не сделали этого в храме, когда я грозился уничтожить Беллиом?

— Возможно, им нужна была помощь, — пожала она плечами. — Возможно также, что наш враг заручился их поддержкой, взамен посулив им свободу. Нужно будет посоветоваться с Заластой — быть может, он что-то знает об этом.

В сражении с троллями было ранено больше рыцарей, чем вначале показалось Спархоку. Пятнадцать рыцарей погибли. Когда на ущелье опустился вечер, к Спархоку подошел Энгесса. Взгляд у него был жесткий.

— Я ухожу, Спархок-рыцарь, — отрывисто сказал он. Спархок удивленно взглянул на него. — Мне нужно поговорить со здешним кланом. То, что они вовремя не прибыли на границу — непростительная вина.

— Возможно, атан Энгесса, на то была причина.

— Не та причина, которую я мог бы счесть достаточной. Я вернусь утром и приведу воинов для охраны Эланы-королевы.

— В лесу тролли, Энгесса.

— Они мне не помешают, Спархок-рыцарь.

— Я просто хочу, чтобы ты был осторожен, атан Энгесса. Мне надоело хоронить друзей. Энгесса вдруг ухмыльнулся.

— В этом преимущество войны с троллями, Спархок-рыцарь. Не нужно хоронить убитых друзей. Тролли просто съедают их.

Спархока передернуло.

Заласта, вне всяких сомнений, был героем дня. Все пелои и большинство рыцарей церкви относились к нему с явным трепетом. Зрелище его огненного поединка с загадочной фигурой в пылающем лиловом шаре и чудесное уничтожение гигантского ящера живо запечатлелись в умах всего отряда. Заласта, впрочем, держался скромно, пожатием плеч отметая все похвалы как нечто несущественное. Однако он был явно доволен, что неприязнь к нему Эланы рассеялась, как дым, и что теперь королева относилась к нему с искренней сердечностью. Его неизменно чопорные манеры смягчились — Элана производила на людей именно такое действие, — и он стал менее сдержанным и более человечным.

Энгесса прибыл наутро с тысячей местных атанов. Судя по лицам офицеров, им довелось выслушать немало нелестных слов об их опоздании. Раненых рыцарей уложили на носилки, которые несли атаны, и изрядно увеличившийся отряд вернулся на дорогу и продолжил свое путешествие к тамульскому городу Лебас. Раненые сильно замедляли их продвижение — во всяком случае, так казалось. После двух — внешне — дней пути Спархок обменялся парой слов со своей дочерью, сказав, что ему нужно поговорить с ней, когда другие будут спать. Когда по застывшим лицам его спутников стало ясно, что Афраэль опять сжимает время, Спархок направил коня к карете.

— Пожалуйста, Спархок, переходи прямо к делу, — сказала ему маленькая богиня. — Мне сейчас труднее, чем обычно.

— Что-нибудь изменилось?

— Разумеется. Я вынуждена продлевать боль раненых, а это отвратительно. Я стараюсь, чтобы они побольше спали, но всему, знаешь ли, есть предел.

— Ну хорошо, скажи, что из происшедшего в ущелье было настоящим?

— Почем мне знать?

— Ты хочешь сказать, что не можешь отличить настоящее от иллюзии.

— Конечно, не могу, Спархок. Когда мы создаем иллюзию, никто не может отличить ее от настоящего. Какой прок был бы от иллюзии, если бы ее можно было распознать с первого взгляда?

— Ты сказала «мы». Если это и вправду была иллюзия, стало быть, ее сотворил бог?

— Да — впрямую либо косвенно. Впрочем, если это была косвенная иллюзия, то сотворивший ее имеет большой вес в глазах своего бога. Мы не отдаем так много силы слишком часто — или слишком охотно. Не ходи вокруг да около, Спархок. Что тебя беспокоит?

— Сам не знаю, Афраэль, — признался он. — Просто что-то было не так.

— Конкретнее, Спархок. Мне нужно хоть что-то конкретное, чтобы было от чего оттолкнуться.

— Мне просто показалось, что все это было чересчур, вот и все. У меня было четкое ощущение, что некто просто красуется перед нами, словно незрелый юнец.

Она задумалась, надув пухлые губки.

— Возможно, мы и впрямь незрелы, Спархок. Это одна из опасностей нашего положения. Нет ничего, что угрожало бы нам и заставило бы нас повзрослеть, так что мы можем давать себе волю сколько угодно. Я и в себе самой сколько раз это замечала.

— И ты тоже?

— Не вредничай, отец, — Даная произнесла эти слова почти рассеянно, ее черные тонкие брови напряженно сошлись над переносицей. — Это вполне согласуется, — добавила она. — Тогда, в Астеле, Сабр проявлял явный недостаток взрослости, а ведь им кто-то ловко управлял. Возможно, ты только что обнаружил одну из наших слабостей, Спархок. Я предпочла бы, чтобы ты не применял этого наблюдения ко мне лично, но все же имей в виду, что все мы, с твоей точки зрения, в некотором роде незрелые юнцы. Боюсь, я сама просто неспособна это заметить. Если это общий наш недостаток, я подвержена ему точно так же, как и другие. Мы все обожаем производить впечатление друг на друга, а хороший тон требует делать вид, что ты впечатлен, когда кто-то красуется перед тобой. — Богиня скорчила гримаску. — Боюсь, это уже привычка. Крепко держись за свой скептицизм, Спархок. Твое холодное неверие может оказаться нам весьма полезным. А теперь, пожалуйста, отправляйся спать. У меня много дел.

Они пересекли горы Атана и по восточным отрогам спустились к границе. Разница между землями Атана и Тамула оказалась резкой и на редкость очевидной. Атан был диким краем лесов и гор, Тамул — гигантским ухоженным парком. Здешние поля выглядели до тошноты аккуратно, а холмы, казалось, были возведены искусственно, дабы тут и там улучшить пейзаж. Крестьяне трудились прилежно, и на их лицах не было ни следа нищенской безнадежности, столь привычной для крестьян и крепостных в эленийских королевствах.

— Все дело в организации, мой дорогой Эмбан, — говорил Оскайн маленькому толстому священнику. — Ключ к нашему успеху — организация. Вся власть в Тамуле исходит от императора, и все решения принимаются в Материоне. Мы даже говорим нашим крестьянам, когда нужно начинать сев, а когда — собирать урожай. Я готов признать, что такой метод управления имеет свои недостатки, но он вполне отвечает характеру тамульцев.

— Эленийцы, к несчастью, не так дисциплинированны, — отозвался Эмбан. — Церковь была бы счастлива иметь более послушную паству, но нам приходится управляться с тем, что дал Господь. — Эмбан усмехнулся. — Что ж, во всяком случае, это прибавляет жизни разнообразия.

Они прибыли в Лебас к концу дня. Это был небольшой чистенький город с откровенно непривычной архитектурой, которая явно склонялась к художественным излишествам. Дома здесь были приземистые и широкие, с изящными крышами, которые по краям загибались вверх, как если бы их строителям не по душе были прямые линии. Мощеные улицы, широкие и прямые, были заполнены гуляющими горожанами, разодетыми в яркие шелка.

Прибытие эозийцев вызвало в городе изрядный переполох, поскольку тамульцы прежде никогда не видели эленийских рыцарей. Больше всех, однако, поразила их королева Элана. Все тамульцы были черноволосы, со смугло-золотистой кожей, и бледная светловолосая королева, торжественно проезжавшая в карете по улицам города, вызывала у местных жителей особый трепет.

Первой их заботой были, разумеется, раненые. Оскайн заверил эозийцев, что тамульские лекари считаются лучшими в мире. Более того, оказалось, что у посла в Империи чрезвычайно высокое положение. Для раненых рыцарей был выделен особый дом, а лекари возникли мгновенно, точно сгустились из воздуха по приказу Оскайна. Для размещения гостей были предоставлены другие дома, битком набитые слугами, которые ни слова не понимали по-эленийски.

— Ты, похоже, обладаешь здесь немалым весом, Оскайн, — заметил Эмбан вечером, после экзотического ужина, состоявшего из множества перемен блюд, неизвестно из чего приготовленных и порой обладавших весьма непривычным вкусом.

— Не переоценивай моего веса, друг мой, — усмехнулся Оскайн. — Мои полномочия подписаны императором, и это его рука обладает немалым весом во всей Дарезии. Он велел, чтобы тамульцы сделали все возможное — и невозможное — дабы королеве Элане было у нас приятно и удобно. Никто не посмел бы не подчиниться приказам императора.

— Должно быть, эти приказы так и не дошли до ушей троллей, — с невинным видом предположил Улаф. — Впрочем, тролли ведь смотрят на мир иначе, чем мы. Может быть, они посчитали, что их появление развлечет королеву Элану.

— Неужели ему обязательно это делать? — воззвал Оскайн к Спархоку.

— Улафу? Боюсь, что да, ваше превосходительство. Это какая-то особенность талесийской натуры — весьма загадочная и, вполне вероятно, извращенная.

— Спархок! — возмутился Улаф.

— Ничего личного, старина, — ухмыльнулся Спархок. — Я только хотел напомнить, что еще не простил тебе все те случаи, когда ты хитростью заставлял меня готовить завтрак.

— Стой смирно! — прикрикнула Миртаи.

— Эта штука попала мне в глаз, — пожаловался Телэн.

— Не умрешь. А теперь стой смирно. — Она продолжала натирать снадобьем его лицо.

— Что это такое, Миртаи? — с любопытством спросила баронесса Мелидира.

— Шафран. Мы добавляем его в пищу. Это разновидность пряности.

— Чем это вы занимаетесь? — осведомилась Элана. Она и Спархок вошли в комнату и обнаружили, что атана равномерно натирает лицо Телэна местной приправой.

— Улучшаем пажа, ваше величество, — пояснил Стрейджен. — Он должен выйти в город, и мы не хотим, чтобы его эленийская внешность бросалась в глаза. Миртаи хочет изменить цвет его кожи.

— Ты ведь мог бы сделать это с помощью магии, Спархок? — спросила Элана.

— Я — возможно, — отозвался он, — а вот Сефрения смогла бы запросто.

— Где ты раньше-то был? — с горечью вопросил Телэн. — Миртаи терзает меня вот уже битых полчаса.

— Зато ты приятно пахнешь, — утешила его Мелидира.

— Я не собираюсь стать коронным блюдом на чьем-то ужине. Ой-о-о!

— Извини, — пробормотала Алиэн, осторожно вынимая гребешок из спутанной пряди его волос. — Я должна хорошенько прочесать волосы, иначе краска плохо ляжет. — Алиэн была занята тем, что окрашивала волосы мальчика в черный цвет.

— И долго мне потом придется смывать эту желтую пакость? — осведомился Телэн.

— Не знаю, — пожала плечами Миртаи. — Шафран смывается плохо, но где-то через месяц постепенно сойдет.

— Ну, Стрейджен, — пригрозил мальчик, — я с тобой еще за это поквитаюсь!

— Стой смирно! — снова прикрикнула Миртаи, продолжая натирать его шафраном.

— Нам нужно встретиться с местными ворами, — пояснил Стрейджен. — Воры Сарсоса обещали, что мы получим окончательный ответ в Лебасе.

— Стрейджен, — сказал Спархок, — мне видится в твоем плане один большой изъян. Телэн не говорит по-тамульски.

— Ну и что? — пожал плечами Стрейджен. — Главарь местных воров — каммориец.

— Как это могло случиться?

— Мы не обращаем внимания на национальные различия, Спархок. В конце концов, все воры — братья, и единственная аристократия, которую мы признаем, — аристократия таланта. Так или иначе, когда Телэна окончательно превратят в тамульца, он отправится в притон местных воров потолковать с Кааладором — так зовут этого камморийца. Телэн приведет его сюда, и мы сможем поговорить с ним с глазу на глаз.

— Почему же ты сам не пойдешь к нему?

— Чтобы меня всего измазали шафраном? Не говори глупостей, Спархок.

Кааладор-каммориец оказался коренастым краснолицым толстяком с курчавыми черными волосами и приятной располагающей внешностью. Он больше походил на веселого содержателя таверны, чем на вожака воров и головорезов. У него были грубовато-добродушные манеры, и говорил он с типично Камморийской протяжностью, а просторечие выдавало его сельское происхождение.

— Так это, стало быть, ты вконец запутал воров по всей Дарезии, — заметил он, когда Телэн представил ему Стрейджена.

— Я весьма сожалею о причиненных неудобствах, Кааладор, — усмехнулся Стрейджен.

— А вот этого не надо, братец. Нипочем не извиняйся, что бы ты там ни натворил.

— Постараюсь запомнить. Что ты делаешь здесь, так далеко от дома, друг мой?

— Так ведь и я могу тебя на сей счет поспрошать, Стрейджен. Далеконько отсюда до Талесии.

— Примерно столько же, сколько до Каммории.

— А, ну так со мной-то, дружок, дело ясное. Раньше я потихоньку себе браконьерствовал, гонялся, стало быть, за кроликами по чужим кустам, только работенка эта рисковая и, чего уж там, неприбыльная, вот я и принялся шарить по курятникам. Курочки, знаешь ли, не такие шустрые, как кролики, особливо по ночам. Потом я занялся овечками — и как-то ночью попал в недурную передрягу, потому как наскочил на цельную ораву овчарок, и что самое-то обидное, их ничем не подкупишь.

— Разве можно подкупить собаку? — с любопытством спросила Элана.

— Еще как можно, хозяюшка. Бросишь им кусок мясца, они про тебя и забудут. Но те овчарки меня здорово обработали — еле я оттуда смылся, этаким оборванным бедолагой, в шляпенции, которую и не всякий нищеброд нахлобучит. Ну, я был парнишка сельский, к городской жизни непривычный, так что отправился я в море и, говоря короче, скоро соскочил на этот вот чужедальний берег, да и давай бог ноги подальше от моря, а то капитан нашего суденышка больно уж хотел потолковать со мной насчет кой-каких ценных вещичек — он их, вишь ли, в грузе недосчитался… — Кааладор смолк. — Ну как, милорд Стрейджен, достаточно я тебя развлек? — ухмыляясь, осведомился он.

— Неплохо, Кааладор, очень неплохо, — пробормотал Стрейджен. — Весьма убедительно — хотя, на мой взгляд, немного чересчур.

— Это мой недостаток, милорд. Я так увлекаюсь, что забываю о чувстве меры. По правде говоря, я мошенник. Я уже давно обнаружил, что маска неотесанной деревенщины совершенно обезоруживает людей. Никого в этом мире нельзя одурачить с такой легкостью, как человека, который считает, что он умнее тебя.

— О-о… — разочарованно вздохнула Элана.

— Да неужто вашему величеству по душе пришлась трепотня этакого нескладехи? — сочувственно осведомился Кааладор. — Я б до утречка так трепался, только б вам угодить — хотя, конечно, так намного труднее добраться до сути дела.

Элана восторженно рассмеялась.

— Я думаю, Кааладор, ты своими речами и журавля с неба сманишь, — сказала она.

— Благодарю вас, ваше величество, — отозвался он, кланяясь с неожиданной грацией. И снова обратился к Стрейджену: — Твое предложение, милорд, немало озадачило наших тамульских друзей. В тамульской культуре существует весьма четкая граница между испорченностью и откровенным воровством. Тамульские воры — народ высокосознательный, и мысль о сотрудничестве с властями отчего-то кажется им противоестественной. По счастью, мы, эленийцы, более испорчены, чем наши простодушные желтокожие братья, а эленийцы в нашем особом сообществе занимают большинство высоких постов — природный дар, вероятно. Мы тотчас разглядели преимущества твоего предложения. Особенно красноречив был Кондрак из Дарсаса. Ты, похоже, произвел на него неизгладимое впечатление. Беспорядки в Империи губительны для нашего дела, и когда мы начали перечислять тамульцам выгоды и подсчитывать убытки, они тотчас же вняли голосу здравого смысла. Они согласились сотрудничать — весьма неохотно, уверяю тебя, — но тем не менее они помогут тебе собирать сведения.

— Благодарение Богу! — Стрейджен испустил глубокий вздох облегчения. — Все эти отсрочки действовали мне на нервы.

— Что, насулил с три короба своей королеве, а исполнишь посулы, нет ли — пес его разберет?

— Примерно так, друг мой.

— Я назову тебе имена кое-каких людей в Материоне, — Кааладор огляделся. — С глазу на глаз, уж сам понимаешь. Насчет всякой там подмоги властям трепаться — дело, само собой, хорошее, только зряшная это затея — бросаться разными именами перед всякими там рыцарями да королевами. — Он бесстыдно ухмыльнулся Элане. — Ну ладно, ваше величество, а не желаете ли теперь послушать длиннющую сказочку, как я за счастьем гонялся в темном воровском мире?

— С удовольствием, Кааладор! — воодушевленно отозвалась она.

Той ночью умер еще один из раненых рыцарей, но остальные, даже тяжелораненые, судя по всему, шли на поправку. Как и говорил Оскайн, тамульские лекари оказались на редкость искусны, хотя некоторые их методы не были знакомы эленийцам. Наскоро посовещавшись, Спархок и его друзья решили поспешить в Материон. В своем путешествии через континент они собрали немало любопытных сведений, и пора было соединить то, что было известно им, с находками имперского правительства.

Рано утром они выехали из Лебаса и направились на юг под ясным летним небом. Местность вокруг была аккуратной, точно приглаженной, на полях, очищенных от сорняков и огороженных низенькими каменными стенами, росли ровными рядами злаки и овощи. Даже деревья в придорожных лесках стояли такими же ровными рядами — казалось, что здесь уничтожены все признаки дикой природы. Крестьяне, работавшие в полях, были одеты в широкие штаны, рубахи из белого полотна и плетеные соломенные шляпы, которые сильно смахивали на шляпки грибов. Многое из того, что выращивали на тамульских полях, было незнакомо эленийцам — странного вида бобы и хлебные злаки. Отряд миновал озеро Самма, где рыбаки забрасывали сети со странного вида лодок с высоким носом и кормой — Халэд отозвался об этих лодках с глубоким неодобрением. «Их перевернет первым же порывом доброго ветра» — таков был его приговор.

В Тосу, городок лигах в шестидесяти к северу от столицы, отряд прибыл с тем чувством нетерпения, которое появляется в конце всякого долгого путешествия.

Погода держалась отменная, а потому они выезжали в путь с рассветом и останавливались на ночлег, только когда уже темнело, с нетерпением пересчитывая каждую лигу, остававшуюся позади. Дорога шла вдоль низкого холмистого берега Тамульского моря, где над белыми песчаными пляжами вздымались округлые холмы, и длинные волны набегали на песок, разбиваясь в пену и откатываясь в синюю глубину моря.

Через восемь дней — более или менее — после того, как они покинули Тосу, отряд остановился на ночлег в похожей больше на парк рощице. Настроение у всех было приподнятое — Оскайн заверил их, что до Материона осталось не более пяти лиг.

— Мы могли бы поехать дальше, — предложил Келтэн, — и к утру были бы уже в Материоне.

— Ни в коем случае, сэр Келтэн, — твердо отрезала Элана. — Грейте воду, господа, и поставьте шатер, где мы могли бы помыться. Ни я, ни другие дамы не намерены въезжать в Материон, везя на себе половину всей дарезийской грязи. Да, еще натяните веревки — мы развесим платья, чтобы ветерок выгладил их. — Она критически огляделась. — И, кстати, господа, я хочу, чтобы вы занялись собой и своим снаряжением. Завтра утром, перед тем как отправляться в путь, я сама осмотрю вас, и горе будет тому, у кого на доспехах найдется хоть пятнышко ржавчины.

Келтэн душераздирающе вздохнул.

— Повинуюсь, моя королева, — обреченно ответил он.

На следующее утро отряд двинулся в путь, построившись в колонну, в первых рядах которой катилась карета. Ехали медленно, чтобы не подымать пыли, и Элана, в синем платье и короне из золота и бриллиантов, сидела в карете, царственно выпрямившись, и поглядывала по сторонам с таким видом, словно весь видимый мир принадлежал ей одной. Впрочем, перед самым отъездом произошла одна мелкая, но горячая стычка. Ее высочество принцесса Даная яростно возражала против того, чтобы надеть нарядное платье и маленькую изящную диадему. Элана не стала осыпать свою дочь упреками, а сделала то, чего не делала никогда.

— Принцесса Даная, — произнесла она безупречно официальным тоном. — Я — королева. Ты подчинишься мне.

Даная ошеломленно заморгала. Спархок мог бы прозакладывать собственную голову, что никто прежде не осмеливался говорить с ней таким тоном.

— Слушаюсь, ваше величество, — ответила она наконец подобающе смиренным тоном.

Весть о приближении эозийцев, конечно же, опередила их — стараниями Энгессы, — и когда вскоре после полудня отряд подъехал к длинному холму, они увидели, что на вершине ожидает их конный отряд церемониальных войск в доспехах из черной полированной стали, инкрустированной золотом. Почетная стража выстроилась рядами по обе стороны дороги. Приветствий не было, и лишь когда колонна эозийцев перевалила через гребень холма, Спархок тотчас понял — почему.

— Боже милосердный! — с благоговейным почтением выдохнул Бевьер.

Под ними, охватывая краями глубокую синеву гавани, лежал полумесяцем город. Солнце, уже миновавшее зенит, освещало венец Тамульской империи. Архитектура отличалась изяществом, и у каждого здания была округлая куполообразная крыша. Город был не так велик, как Чиреллос, и отнюдь не его размеры вызвали благоговейное восклицание сэра Бевьера. Город был ошеломляющ, но его величие отнюдь не порождалось обилием мрамора. Столицу накрывало опалесцирующее сияние, мерцающее радужное пламя, которое струилось, казалось, из-под самых камней города, пламя, которое порой ослепляло глаза своим поразительным великолепием.

— Узрите! — торжественно провозгласил Оскайн. — Узрите же обиталище красоты и истины! Узрите жилище могущества и мудрости! Узрите Материон Огнеглавый, сердце мира!