1-я а н г л и ч а н к а (мальчику). Нужно быть осторожней. Так не делают. Нужно попросить у дамы прощения.
М а л ь ч и к. Извините, мадам.
1-й а н г л и ч а н и н (дамам). Прошу прощения.
1-я а н г л и ч а н к а (им же). Прошу прощения.
Две пожилые англичанки и родители здороваются, повторяя: «Сорри, просим прощения».
Расходятся, продолжают прогуливаться; в это зремя входит девочка-англичанка, подбирает
мячик и протягивает мальчику.
1-я а н г л и ч а н к а (девочке). Вы хорошо воспитанная девочка.
Девочка делает реверанс; в это время входят 2-й англичанин и его жена, родители девочки.
1-я а н г л и ч а н к а (родителям). Ваша девочка прекрасно воспитана, мадам.
1-й а н г л и ч а н и н (2-му). Ваша девочка прекрасно воспитана, мсье.
2-й а н г л и ч а н и н (1-му). Ваш мальчик, безусловно, тоже.
1-я а н г л и ч а н к а. Не так уж он воспитан.
2-я а н г л и ч а н к а. Наша девочка тоже не всегда вежлива.
Четверо англичан вновь приветствуют друг друга, повторяя: «Сорри, сорри», расходятся и прогуливаются каждый сам по себе,
а 1-я англичанка говорит мальчику: «Негодник». Мальчик украдкой показывает нос своим родителям.
Д е в о ч к а. О! Какой негодник!
1-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а (видевшая жест). О! Какой негодник!
2-я п о ж и л а я а н г л и ч а н к а. О! Негодник!
Д е в о ч к а. Никому не скажу. Ябедничать дурно.
Из левой кулисы — из-за дома Беранже — выходит Журналист.
Ж у р н а л и с т. Хей! С добрым утром!
1-я а н г л и ч а н к а. Хей! Не правда ли, чудесное воскресенье?
1-й а н г л и ч а н и н. Чудесное воскресенье.
Ж у р н а л и с т. Подходящий воскресный денек для загородных прогулок.
Англичане уходят, продолжая неторопливо прогуливаться. Оставшись один, Журналист направляется к жилищу Беранже,
который как раз в этот момент высовывается из окна, смотрит на небо, на лужайку.
Б е р а н ж е. Какое чудесное воскресенье.
Ж у р н а л и с т. Господин Беранже, прошу вас. Вы господин Беранже? Простите, я журналист... (Беранже исчезает.) Погодите, прошу вас. (Голова Беранже вновь высовывается, как в кукольном театре.) Я только хотел задать вам несколько вопросов. (Голова Беранже исчезает.) Простейших вопросов. Умоляю, господин Беранже. Один вопрос. (Беранже опять высовывает голову.)
Б е р а н ж е. Я решил, мсье, больше не отвечать на вопросы журналистов. (Прячется.)
Ж у р н а л и с т. Единственный вопрос. Не от журналиста, а от газеты. Меня специально прислали, чтобы я его вам задал. Ничего особенного, ничего особенного, не волнуйтесь.
Б е р а н ж е (опять высовывая голову). У меня времени нет, у меня работа. Вернее, работы нет, но, может быть, она появится, как знать? Я приехал из Европы в Англию, чтобы отдохнуть, убежать от работы...
Ж у р н а л и с т (вынимая блокнот). Нам это известно. Вы приехали в Англию, в графство Глостер, и живете здесь в сборном домике, среди лугов, на зеленом склоне над долиной, в которой меж двух покрытых лесом холмов течет небольшая судоходная речка... Мы навели справки, мсье, простите великодушно эту нашу почтительную вольность.
Б е р а н ж е. Это не секрет. К тому же кто угодно может это видеть.
Ж у р н а л и с т. Моя газета хотела бы задать вам один вопрос, дорогой господин Беранже.
Б е р а н ж е. Не хочу больше отвечать на вопросы. (Делает вид, что собирается спрятаться. Голова исчезает и высовывается снова.)
Ж у р н а л и с т. Не исчезайте, господин Беранже. Вопрос простейший. Отвечайте что угодно. Поместим на первой странице, с большой вашей фотографией в половину натуральной величины.
Б е р а н ж е. Тогда скорее, мсье. У меня времени нет. Я на отдыхе.
Ж у р н а л и с т. Прошу простить, огорчен, что нарушаю ваш покой. Вопрос традиционный: когда мы увидим на знаменитых мировых сценах ваш новый шедевр?
Б е р а н ж е. Не хочу отвечать на ваш вопрос.
Ж у р н а л и с т. О, пожалуйста, господин Беранже.
Б е р а н ж е. Вынужден вам признаться. Я всегда сознавал, что у меня нет никаких причин писать. (Прячется.)
Ж у р н а л и с т. Вполне понятно. Но отсутствие причин — это еще не причина. Ни на что нет никаких причин, это все знают.
Б е р а н ж е. Разумеется. Но люди занимаются тем, на что у них нет никаких причин. А слабодушные оправдывают свои действия надуманными причинами. Делают вид, что верят, говорят: «Нужно же что-то делать». Я не из таких. Раньше во мне была необъяснимая сила, которая подталкивала меня к активным действиям или писательству, несмотря на мой глубокий нигилизм. Я не могу так больше.
Ж у р н а л и с т. Записываю, записываю. Вы так больше не можете.
Б е р а н ж е. Да, не могу. Годы и годы я утешался тем, что утверждал, будто мне нечего сказать. Теперь я в этом убедился, и убеждение это ничуть не интеллектуально и не психологично; оно — глубоко физиологично, оно проникло в мою плоть, кровь и кости. Это меня парализует. Литературная деятельность больше не игра, не может быть больше для меня игрой. Ей бы стать мостиком к чему-то другому. Но она — не мостик.
Ж у р н а л и с т. К чему другому?
Б е р а н ж е. Знай я это, проблема была бы решена.
Ж у р н а л и с т. Скажите нам что-нибудь важное.