Мы все, не разбираясь в смысле этих слов, бросились к портрету. Глаз не было! На их месте чернели, как у черепа, два глубоких отверстия.
- Что это: призрак, галлюцинация или, может быть, мы все сошли с ума? - сказал Гул слабым голосом, наливая себе стакан вина.
Циранкевич схватил со стола нож и одним взмахом разрезал холст. За ним - пустота! На пыльном полу узкого прохода ясно отпечатались следы босых ног.
- Тут кто-то стоял, - вымолвил Капсукас. - И этот человек смотрел на нас через отверстие, которое он проделал на месте глаз у портрета. Вот, смотрите!
Капсукас указал на отогнутые треугольные кусочки потемневшего холста. Маленькие надрезы были сделаны так искусно, что, закрыв отверстие, мы в четырех шагах не могли заметить никаких повреждений картины.
- Завтра надо осмотреть весь этот проход, - сказал Гул, все еще бледный от волнения. - Впрочем, я наверное знаю, что мы ничего и никого не найдем в этих стенах, похожих на пчелиные соты. Просто невероятно, продолжал он, внимательно осматривая под галереи, - какую уйму труда затрачивали древние и новые строители этого здания, чтобы всюду иметь уши и глаза, следить за грехом и добродетелью, окружать каждого брата невидимой сетью. Здесь уловляли души, и, видимо, работа эта была чрезвычайно трудная! Ну, пойдемте. С этого дня мы будем обедать в моем кабинете. Поспешите. Циранкевич закончил работу с гелием и аргоном. Нам пора уезжать. Я начинаю нервничать и, кажется, скоро дойду до такого умственного падения, что стану верить в приметы и предчувствия.
- Желал бы я знать, что это за человек, - задумчиво произнес Циранкевич. - И что ему от нас надо?
- Я догадываюсь, что ему нужно, - ответил Гул, останавливаясь на пороге своей комнаты. - Он заботится о спасении наших душ. Берегитесь его, господа!
С этими словами профессор запер за собой дверь.
На другой день дождь перестал. Светило яркое солнце, но мощный ветер широкими взмахами несся по равнине, пригибая деревья, опрокидывая изгороди, и с яростным шумом прибоя обрушивался на все непреодолимые препятствия. Я сидел в своей комнате за книгой, когда вдруг услыхал отчаянный крик Гинтараса. Он кричал где-то на дворе, у подножья главной башни. Я бросился вниз, и первое, что увидел, выбежав на залитый солнцем двор, был распростертый на лужайке труп Капсукаса. Он лежал в двух шагах от сырой стены, покрытой пятнами синевато-зеленой плесени.
- Боже мой! - кричал Гинтарас, дотрагиваясь до окровавленного лица убитого. - Он упал из самого верхнего окна! Я слышал, как он крикнул. Его сбросил тот, кто убил и Варта. Ну, негодяй, попадись только ты мне в руки, я вытяну из тебя все жилы! Прячешься, подлая гадина! Но я до тебя доберусь...
Он кричал, подняв голову и обращаясь к кому-то на вершине массивной башни. Капсукас упал с высоты двадцати метров и умер мгновенно. Поднявшись на колокольню, мы там ничего не нашли, кроме нескольких обвалившихся кирпичей у того широкого окна, где Капсукас часто сидел, смотря на панораму Тракая и синеющих вдали гор.
Эта смерть потрясла нас всех неизмеримо больше, чем гибель Варта. Копая могилу, я так рыдал, что Гинтарас, у которого у самого слезы текли по загоревшим коричневым щекам, принялся меня утешать. Как все простые бесхитростные люди, он не мог ничего другого придумать, кроме беспрестанного повторения, что наступит время, когда умру и я, и Гул, и Циранкевич, и всех нас зароют в землю так же, как и несчастного Капсукаса.
- С этим ничего не поделаешь! От смерти никуда не уйдешь. Давно ли хоронили Варта, и вот теперь...
Тут мысли шофера приняли другое направление. Он вытер лицо грязной ладонью и, обращаясь к суровым, мрачным стенам, принялся вновь бранить и проклинать убийц, придумывая для них всевозможные казни.
Гула и Циранкевича я застал в лаборатории, где они о чем-то громко спорили.
- Вы не можете один браться за такое опасное дело, - протестовал Гул. - Я не стану сидеть сложа руки.
- Но поймите, ваше участие все испортит! Если мы вчетвером начнем гоняться за убийцей, то, понятно, никогда его не увидим. Он слишком осторожен и ловок.
Оказалось, что Циранкевич твердо решил поймать таинственного убийцу, но желал обойтись в этом деле без нашей помощи.
- Из вас никто не сумеет пройти впотьмах так тихо, чтобы остаться незамеченным. Для этого нужна большая опытность. Когда я служил на Кавказе, в мировую войну, то участвовал во многих экспедициях, и мне приходилось по неделям выслеживать и днем и ночью очень опытных турецких лазутчиков. Поверьте мне, я один сделаю это лучше, чем целая дюжина храбрых, но неопытных людей. Не забывайте, что все будет происходить ночью.
- Но если он вас убьет?
- Возможно. Если бы моим противником был бесчестный убийца, я бы сказал, что между нами в этом каменном лабиринте произойдет дуэль, с выслеживанием врага.
Гул о чем-то сосредоточенно думал, смотря на реторты с разноцветными жидкостями.
- Может ли быть такой случай, - спросил он, - что вы будете знать: противник идет за вами, хотя для вас он останется неуловимым?
- Это вероятный и самый опасный случай. Особенно в темноте.
- Хорошо, - сказал Гул с повеселевшим лицом. - Я вам дам великолепное оружие, которое сразу уничтожит и сделает напрасными все уловки этой ядовитой гадины.
Циранкевич с удивлением взглянул на Гула.
- Какое это оружие?
Профессор вместо ответа быстро подогрел на спиртовой лампе какую-то смесь и, подавая ее Циранкевичу с другим объемистым пузырьком, сказал:
- Разлейте эту жидкость и потом другую на пути вашего противника, и когда он наступит на нее, то подошвы его обуви будут оставлять огненные следы.
- Великолепно! - воскликнул Циранкевич. - Как я сам забыл о такой простой вещи!
Вечером я, профессор и Гинтарас собрались в библиотеке, служившей теперь спальней Гулу, - единственной комнате, где мы могли считать себя в полной безопасности. Минуты тянулись со страшной медлительностью. Гинтарас дремал около двери. Гул быстро расхаживал из угла в угол, а я сидел у стола и напряженно прислушивался к неясным звукам, теням звуков, скользивших за стенами комнаты.
- Наш гарнизон сильно поредел, - с печальной улыбкой сказал Гул. Варт, Капсукас... И, может быть, теперь Циранкевич. Остаюсь я один. Не слишком ли много жертв принесено было радиониту? И какой ужас, если эти жертвы окажутся бесплодными. Слушайте, если со мной что-нибудь случится, то откройте ящик вот этого стола и возьмите мои записки!
Он на минуту показал мне объемистую тетрадь в зеленом переплете.
- Но не оставайтесь здесь больше ни одной минуты. Спешите в Тракай и дальше в Польшу! Нигде не останавливайтесь. В лаборатории ни к чему не прикасайтесь, иначе может произойти несчастье.
- Но ведь оно может произойти и без меня, - сказал я, пугаясь при мысли о запасах этого проклятого радионита, находившихся в подвале.
- Все ограничится взрывом части здания, - ответил Гул. - Там есть предохранитель. Но, главное, позаботьтесь о том, чтобы сохранить мои записи. Там описаны опыты, которые создадут новую эру в науке. Я нашел путь к решению мировой загадки, и мне хотелось бы, чтобы теория строения, созданная Гулом, не умерла вместе с ним. Радионит - это только приложение теории, одно из возможных приближений. Главное - мои шесть формул, которые вы опубликуете в каком-нибудь специальном журнале и представите в Академию наук.
Он еще раз достал рукопись, как будто желая передать ее мне немедленно, но потом решительно бросил обратно в ящик и запер стол.
Часы пробили одиннадцать, двенадцать, и стрелка продвигалась к часу, когда мы вдруг услышали приближающиеся шаги. Они гулко звучали в соседнем зале, все ближе и ближе; дверь распахнулась, и в библиотеку спокойно вошел высокий человек, одетый в зеленую охотничью куртку. За ним показался Циранкевич.
- Добрый вечер, профессор! - произнес человек в охотничьем костюме, кланяясь Гулу и как будто не замечая моего присутствия. - Ловкую штуку вы со мной сыграли, нечего сказать!
- Вот убийца Капсукаса и Варта! - громко заявил Циранкевич. - Не бойтесь, он безоружен.
К нашему удивлению, преступник не обнаруживал ни малейшего испуга или растерянности. Он с любопытством оглядывал комнату и, увидев удивленное лицо Гинтараса, сказал с усмешкой:
- Ну и мастер же вы ругаться! Много вы мне наговорили хороших слов в день смерти Капсукаса.
Он произносил слова с заметным немецким акцентом. Впрочем, его можно было принять и за шведа, и за датчанина. Судя по внешности, этому человеку было не больше тридцати лет. Его лицо с твердо очерченными линиями напоминало каменную маску; четырехугольный, давно небритый подбородок выдавался вперед, в серых глазах застыло такое подозрительное, настороженное выражение, какое бывает у хищных животных, выслеживающих добычу.
Невольно бросалась в глаза огромная рука, в которой он держал фуражку; длинные узловатые пальцы быстро перебирали суконный околыш, и казалось, что эта нервная, необыкновенно подвижная кисть принадлежит другому человеку или живет своей особой жизнью, как самостоятельное существо.
- Как вас зовут? - спросил резким голосом Гул.
Убийца пожал плечами.
- Полагаю, что знакомство со мной не доставит вам особого удовольствия, да и к чему вся эта комедия суда? Моя игра проиграна, и следовательно мне остается только уплатить долг.
Дерзость и смелость этого человека меня поражали не менее, чем Гула. И только Циранкевич, стоявший с револьвером у двери, сохранял спокойное и суровое выражение.