- Молодец! А теперь давай спрячем деньги в одежде и вообще всюду, где только сможем придумать. Важно, чтобы они не звенели. Мы, конечно, можем положить их по отдельности, но можно еще увязать их в платок или в пояс и затянуть потуже, чтобы не брякали.
Мигнариал обвела взглядом окрестности.
- Ганс, ты что.., беспокоишься?
- Нет, но здесь мы одни, а скоро, я надеюсь, приедем в какой-нибудь город. Это разумная мера, вот и все. Ты, наверное, сможешь обойтись без своего передника и увязать в него с десяток монет, верно?
Мигнариал принялась за дело, одновременно поинтересовавшись:
- Ганс, а почему ты везешь серебро? Если бы ты взял выкуп золотом или обменял бы серебро на золотые монеты, их было бы намного меньше, и легче везти.
- Зато золото привлекает внимание, и его трудно разменять. С золотом я наверняка попал бы в неприятности. Ты подумай, Мигни, что бы я делал с золотом в Санктуарии? Откуда у такого "таракана", как я, может взяться золото? Золото делает человека слишком заметным. Любого человека в любом месте.
По тому, как Мигнариал посмотрела на него, Ганс понял, что она по достоинству оценила его мнение. Девушка стянула края фартука в тугой узел.
- Вот, смотри, я положу его прямо туда, и никто даже не заподозрит. Пряча узелок с монетами, Мигнариал сунула руку к себе за пазуху.
- Оп-ля! - с расстановкой улыбнулся Ганс:
- Почему ты не сказала, что хочешь спрятать его там? Я бы с удовольствием помог.
Несколько секунд Мигнариал смотрела на него, сохраняя на лице необычайно серьезное выражение и тщательно обдумывая его слова. Затем наклонилась к Гансу:
- Вот. Давай.
Ганс сглотнул и поцеловал девушку в нос.
- Если я запущу туда руку, мы никогда отсюда не уедем, Мигни. - Затем с притворно-важным видом добавил:
- Подожди, женщина.
Он встал, чтобы спрятать несколько монет в скатанное одеяло позади своего седла.
- Спокойно, Черныш. Что случилось? Ты учуял, что впереди есть вода и трава, правда?
Сидя в относительной тени, отбрасываемой лошадьми, и негромко беседуя, путники успели распихать по тайникам примерно половину денег, когда их прервали самым грубым образом. Услышав стук копыт, Ганс вскочил на ноги, засовывая за пазуху своей туники шейный платок, в который он только что увязал восемь монет. В другой руке уже блестел клинок. Затем Ганс увидел трех лошадей, скачущих к ним, но всадников было четверо, все они были одеты в грязно-белые балахоны. Впрочем, возможно, балахоны когда-то были зелеными, но выгорели на солнце почти добела. Лошади мчались галопом, вздымая из-под копыт тучи пыли и песка.
На Ганса были нацелены три взведенных арбалета.
- Эй, кащись, вам двоим тящко да хлопотно все это таш-шить, - сказал один из всадников с акцентом, которого Ганс никогда прежде не слышал. Лицо всадника украшала остроконечная борода. - Давайте, мы помошем вам волочшь энто шеребришко.
- Шпокойно, парень, - произнес другой всадник, ехавший в трех футах левее первого. - Полоши-ка свой нощичек и доштань-ка иж-жа пажухи то, што ты только што туда жапихнул. Ешли вынешь не шверток в желеной тряпке, а што-нибудь другое, получишь штрелу прямо в колено. Или в яйща.
- В яйца, - поправил один из его товарищей. Первым ощущением Ганса была злость на себя самого. Именно так должен был чувствовать себя в подобном положении Шедоуспан. Порождение Тени. Увлекся разговором с Мигнариал и игрой с монетами и позабыл о своей обычной осторожности! Следующая мысль была еще страшнее: "Мигнариал!"
- Ох, Ганс!
- Не бешпокойшя, милашка, - сказал первый всадник, соскакивая с коня и отряхивая свой халат, сшитый из грязно-белой домотканой материи. Остальные трое остались в седлах, их арбалеты были по-прежнему направлены на Ганса. Мы хотим забрать у ваш кое-што, но не тебя, милашка. Нам, тейана, нет нушды швязываться с толштыми кобылами, ошо-бенно беременными!
- Бере... - начала было Мигнариал, но осеклась. Она вдруг осознала, что действительно выглядит именно так - толстой и беременной. Если, конечно, не принимать в расчет лицо.
С некоторым облегчением Ганс осмелился повернуться и посмотреть на Инаса. Нотабль полулежал поверх поклажи и пристально глядел на незваных гостей. Зрачки его глаз были расширены - слишком расширены для такого яркого солнца. Хвост его подергивался, словно натянутая струна под пальцами музыканта.
- Нет, Нотабль, - произнес Ганс, надеясь, что кот поймет его слова и не бросится атаковать троих всадников, вооруженных арбалетами со стальными стрелами.
Вновь повернувшись лицом к грабителям, Ганс сказал:
- А я слышал, что тейана слишком горды, чтобы грабить путников.
На самом-то деле он никогда не слыхал ничего подобного. Единственное, что он знал об этих кочевниках, - это то, что они хорошие бойцы, что они хорошо обращаются с лошадьми и плохо - с женщинами, что они очень независимы и считают себя самым лучшим племенем в мире. Да, и что подлость им отнюдь не чужда.
Один из тейана засмеялся над словами Ганса.
- Это не единштвенная ложь, которую люди ращказывают о наш, парень. Теперь брощь свой свертощек к оштальному шеребришку и отойди подальше.
Ганс повиновался. Он с горечью наблюдал, как грабитель поднимает с песка кусок парусины с лежащими на нем монетами. Звон серебра, ссыпаемого обратно в мешок, на сей раз показался Гансу не столь приятным, как раньше. Судя по всему, с этими монетами придется проститься. Гансу не нужно было смотреть на остальных грабителей даже краешком глаза. Здравый смысл подсказывал ему, что арбалеты по-прежнему нацелены прямо на него.
- Мешок у тебя вешь потрешкался, - сказал первый грабитель. - Похоше, ты долго держал его в воде - в колодсе, што ли? - Грабитель бросил парусину наземь. - Школько шеребришка ты зашунула промеж своих арбужов, девошка?
По-прежнему сидя на земле, отягощенная грудой одежды с запрятанными под нее серебряными монетами, Мигнариал ответила:
- Я человек, и у меня есть имя. Меня зовут Мигнариал. - Она поднесла руку к груди. - И здесь нет ничего, кроме меня.
Ганс с радостью обнаружил, что Мигнариал, оказывается, превосходно умеет лгать! Хвала всем богам - когда она похлопала себя по груди, монеты не зазвенели!
- Ух-х, - раздался голос всадника, сидевшего на лошади примерно в шести футах справа от Ганса. - Как ты думаешь, Квеш, ее можно доить?
Ганс повернулся к тому, кто произнес эти слова. На руке у круглолицего кочевника красовался защитный нарукавник из коричневой кожи. Несколько секунд кочевник смотрел в глаза Гансу, а затем обратился к человеку, который предположительно был предводителем шайки и, судя по всему, звался Квешем.
- Нашемашмачис хемоовлишеж, Квеш, - произнес всадник. Или, по крайней мере, так показалось Гансу. Затем кочевник добавил еще несколько слов.
- Шинк шказал, што у тебя плохой глаз, парнишка, - сказал Квеш, передавая мешок одному из своих товарищей. - Он шпрашивает, штоит ли оштавлять тебя живым.
Ганс по-прежнему смотрел на Шинка.
- Это моя женщина, Квеш. А у Шинка - грязный язык. Однако я не так глуп, чтобы кидаться на взведенный арбалет.
- Хорошо, - кивнул Квеш. - Эй, Аксар, ты пошто вше ешше шидишь позади Шинка? У наш теперь две новые лошади. Поедешь на одной и поведешь другую.
- Мне вше же кажетшя, што она дает молоко, - повторил Шинк, с надеждой глядя на Ганса и держа арбалет наготове.
- Заткнишь, Шинк. Ешли мы взяли его добро, не штоит говорить плохо о его женшшина. Эй, Аксар, щимван!
Аксар вложил свой арбалет в вытянутую руку Квеша, соскочил наземь и направился к лошадям Ганса и Мигнариал. Из-под обтрепанного подола его зеленоватого балахона виднелись добротные сапоги из красной кожи. Бессильно стиснув руки, Ганс перевел взгляд с Шинка на Квеша и постарался немного смягчить выражение глаз.
- Послушай, Квеш, вы сможете купить лошадей на те деньги, что взяли у нас. Забрать у нас лошадей - это все равно, что убить нас.