И они слушали Ганса. Они были богами народа илсигов и города Санктуария, а Вашанка был богом Рэнке, богом Ранканской империи. И по велению троицы Ганс сделал то, что не смогли бы сделать боги без его помощи. Юный полубог уничтожил Вашанку и его силу и тем самым положил начало падению империи.
Когда боги спросили, чем вознаградить его за это деяние, Ганс высказал свои желания, которым суждено было сбыться:
- Во-первых, я желаю, чтобы я и никто из тех, кто близок мне, кто дорог мне, никогда не узнали истинного момента моей неизбежной смерти.
Ганс продумал все до единого слова, и боги поняли его. Они знали о Мигнариал и о ее даре видения. Ведь они были богами.
- Во-вторых, я хочу уметь превосходно сражаться любым оружием и еще желаю себе хорошего здоровья и доброй удачи.
Это было отличное пожелание, ясно выраженное, и боги были довольны.
Однако третье желание Ганса отнюдь не доставило им удовольствия. Юноша, прозванный Порождением Тени, много думал над этим желанием, после того как в течение десяти дней сбывалось любое его пожелание. После жестокой внутренней борьбы с самим собой Ганс принял решение.
- И в-третьих, - недрогнувшим голосом произнес он, - я желаю забыть все, что случилось. Все, что я делал, думал и желал (кроме сна, который я разделяю с Мигнариал, дочерью с'данзо) с того момента, как вы впервые явились мне и попросили у меня помощи в борьбе против Вашанки.
Тот-кто-Сам-Тень был оскорблен тем, что его сын не желает помнить о своем родстве с ним. Именно так Шальпа и заявил, не скрывая гнева, ибо был вспыльчивым и ревнивым богом.
Эши тоже возражала против последнего желания, поскольку питала определенные надежды на то, что этот полубог-полусмертный когда-нибудь встанет вровень с ними, и тогда он и она... О да, она любила его, полубога Ганса.
Боги спорили, Шальпа гневался, и тогда Ганс пал на колени и взмолился дрожащим голосом о самом заветном своем желании:
- Позвольте мне быть Гансом!
И тогда в волшебном зале церемоний, где хозяевами были боги, воцарилось молчание. Наконец заговорила Эши. На ее лице играла причудливая улыбка. Это лицо было олицетворением Красоты, а Эши была сама Любовь.
- Это проклятая вечная истина, - промолвила Эши. - Шальпа, твой обаятельный отпрыск - просто гений, будь он проклят!
- И он проклят, - ответил ее брат скрипучим голосом, как будто заговорила таящаяся в углу тень. - Проклят из-за своего длинного языка и своего желания. Победитель бога, спаситель города и разрушитель империи, сын бога и возлюбленный богини.., любимый богиней, а? - Шальпа бросил косой взгляд на сестру. - Проклят, обречен быть смертным, человеком, и все из-за своего дурацкого пожелания!
И Тот-кто-Сам-Тень в гневе и разочаровании.., исчез.
- Скажите моему отцу, - очень тихо произнес Ганс, - что некогда я страдал оттого, что не знал, кто мой отец, а теперь страдаю оттого, что знаю это. Скажите ему, что.., что его сыну хватит сил отвечать за свое желание.
- Верно, - отозвался Илье. - Хотя раньше я думал иначе. Да будет так!
Когда Ганс проснулся, то обнаружил, что находится в развалинах Орлиного Гнезда поблизости от Санктуария, и удивился, что он делает здесь, во имя всех преисподних? Ганс не знал, что некогда был избранным. Он ничего не помнил о своем рождении, о своих деяниях во славу богов, о своих желаниях и пожеланиях. Он и понятия не имел, что умеет превосходно владеть оружием - ему предстояло постичь это на собственном опыте.
Он вновь стал просто Гансом - или остался таковым: незаконнорожденным сиротой и ловким вором.
Он по-прежнему постоянно сомневался в себе, хотя и скрывал это, как мог.
И все же... И все же Ганс изменился. И продолжал меняться. Быть может, сам того не желая и уж наверняка не всегда выбирая самый прямой путь, задиристый юнец становился мужчиной.
- Ого! - сказал крестьянин, поприветствовав Ганса и Мигнариал. - И кого же ты привез? Неужели это Синайхал?
- Именно так он нам представился, - сказал Ганс, отказавшись от мысли заявить, будто он нашел Синайхала уже мертвым.
- Ото! Значит, он наконец получил то, что заслужил! Это сделал ты, паренек?
Лицо Ганса слегка прояснилось. Он помедлил, затем постарался придать своей физиономии мрачное выражение и зловещим голосом произнес:
- Верно. В этот раз он напал не на тех, на кого следовало. И мне не очень нравится, когда меня называют пареньком.
Необычайно худой человек виновато-уважительно склонил голову.
- Ах, простите! Ей-ей, я не хотел вас обидеть. Однако мы все очень удивлены тем, что этого кровососа убил не какой-нибудь старый рубака, а такой молодой человек, как вы. И к тому же, судя по выговору, чужеземец именно таких этот негодяй и выбирал в жертву.
- Больше не будет! - бодро промолвил Ганс. "А я еще боялся, что меня обвинят в убийстве!"
Тем временем Мигнариал беспокойно переспросила:
- Кровосос?
Улыбающийся крестьянин заверил ее, что это всего лишь такой оборот речи. Оборот речи, и не более.
- А кто же этот второй? - Крестьянин из окрестностей Фираки подошел поближе, чтобы рассмотреть покойника, болтавшегося поперек спины лошади лицом кверху. - Ох! Бедолага... И стрела Синайхала во лбу, ох, несчастный! О, во имя Пламени.., надеюсь, это не ваш отец, юный господин?
- П-прост-то м-мой дядя, - заикаясь, выговорила Мигнариал.
И в тот миг, когда Ганс обернулся, глядя на девушку круглыми от изумления глазами, по ее щекам покатились слезы. "Ох, - восхищенно подумал Ганс, - какие надежды подает моя милая девочка!"
- Ох, бедняжка, несчастная барышня! Простите, простите, что я спросил! Но я так рад, так рад, что у вас нашелся такой сильный защитник, который сумел убить Синай.., ведь это сделали вы, молодой господин из дальних земель?
Вскинув голову, Ганс ответил:
- Это сделал я.
На этот раз он бросил взгляд на Нотабля, восседавшего на спине онагра и каким-то образом уговорившего Радугу присоединиться к нему. Мохнатый рыжий хвост кота выписывал круги в воздухе. Нотабль жмурился с характерной кошачьей многозначительностью.
- Ха-ха и хо-хо! - воскликнул крестьянин, радостно хлопнув обеими руками по полам своей туники. Ни штанов, ни какой-либо обуви на нем не было. Пыль столбом поднялась в воздух. - Кое-кто в эту ночь будет пировать, будет праздновать! Потому что этот злодей позорил нас всех, нападая на мирных путников! - Крестьянин обернулся, чтобы указать рукой куда-то вдаль. - Вон там мой дом. Видите дымок из очага? А вон там живет мой сосед Глинис - у него своя ферма. А за ним стоит ферма моей сестры и ее мужа. И каждый из нас будет рад накормить и приютить вас на ночь, победитель Синайхала! Любой будет счастлив! Да, и ваших животных тоже! Что вы скажете? Вы останетесь? Что вы скажете на это?
- Моя женщина, - произнес Ганс печальным, как он надеялся, голосом, по вполне понятным причинам вряд ли захочет быть на празднике. Ведь ее дядя пал жертвой злодея, которого я зарубил, когда он напал на меня с мечом. Мы проследим, чтобы их обоих похоронили, а потом...
- Мы похороним их, похороним обоих, - заверил крестьянин, кивая головой. Вид у него был счастливый, хотя вряд ли было пристойно так бурно радоваться в присутствии молодой женщины, только что лишившейся дяди.
- Далеко ли отсюда Фирака? - спросил Ганс, вновь бросив взгляд на Мигнариал, которая старательно удерживала на лице скорбное выражение.
- Примерно полдня пути. Но вы ведь не захотите являться туда ночью, в темноте, верно? А раньше ночи вы туда не доберетесь, разве что поскачете галопом и прямо сейчас, сию минуту.
Пока Ганс молчал в нерешительности, Мигнариал твердо заявила:
- Давай останемся здесь и поможем им похоронить моего Доброго покойного дядю и разбойника. - На слове "покойный" девушка слегка запнулась. - А потом присоединимся к их празднеству. Ты же понимаешь, что дядя Кадакитис одобрил бы нас.
- Дядя... Кадакитис, - выговорил Ганс с таким видом, словно проглотил булавку.
- Ты же знаешь, как он любил праздники, - продолжила Мигнариал. - И как он гордился тобой, милый.