— Ощущаете ли вы красоту всего этого? — спросила женщина, не пытаясь скрыть в голосе тоски.
Несколько мгновений они молчали, и, посмотрев на капитана, она увидела, что он глядит в темноту, погрузившись в глубокую задумчивость.
— Простите, — произнес он, придя в себя. — О чем вы сейчас спросили?
— Мне кажется, что в детстве в памяти каждого из нас отпечатывается определенный тип пейзажа, — вместо ответа на вопрос сказала она. — Мы можем получать удовольствие от других мест, но только в одном мы ощущаем, что будто сами насквозь сделаны из всего, что видим вокруг. Для меня вот это — как раз такое место.
— Да, — сказал ватесун.
— Значит, вы понимаете, каково нам сейчас? Мы много говорим о капиталовложениях и о средствах к существованию, но все это лишь для того, чтобы не показывать, как нам больно. Мы любим эти места. Мы привязаны к ним.
Он сразу не ответил, и она остановила качели, чтобы посмотреть на него.
— Я понимаю, — сказал он.
— Правда? — с надеждой произнесла Сьюзен.
— Простите, это ничего не меняет.
Она разочарованно уставилась на его бугристое лицо. Теперь, когда она к нему немного привыкла, он уже не так напоминал ей булыжник и не казался таким коротышкой. Он нетерпеливо взмахнул рукой:
— Почему ваши люди так любят быть недовольными? Вы наслаждаетесь, оказывая сопротивление и протестуя, вы всегда пытаетесь противостоять неизбежному. Это реакция незрелого сознания, и вы таким образом весьма усложняете свою жизнь.
— Но, капитан, есть вещи, против которых следует протестовать.
— Какие же?
— Сумасбродство. Преступные намерения. Несправедливость. Он перебил ее огорченным тоном:
— Все это — естественная часть мира. Мы никак не можем предотвратить этого.
— И вы даже не попытались бы? — спросила она.
— Жизнь несправедлива. Понятие справедливости существует только для дураков. Борьба приносит одни лишь разочарования.
— Ну, здесь мы отличаемся. Мы, люди, готовы мириться с тысячей бедствий, если считаем их справедливыми. Мы постоянно стремимся добиться справедливости внутри себя и в нашем обществе. И в вашем тоже, если бы вы нам позволили.
— Значит, грубость людей по отношению к нам является исключительно попыткой сделать нас лучше? — поинтересовался ватесун.
Сьюзен рассмеялась от удивления:
— Ах, капитан Гротон, я ни разу не слышала, что ваш народ так ироничен.
Ее реакция его как будто поразила; казалось, он сожалел, что вызвал у нее такие эмоции.
— Я смеялась не над вами, — торопливо объяснила она. — По крайней мере, не смеялась над вами так, как вам не хотелось бы.
— Вы не можете знать, чего мне не хотелось бы, — холодно ответил он.
— Да, этого я не знаю. — Сейчас, в совершенно неофициальной обстановке, он казался таким же обидчивым и внутренне противоречивым, как любой мужчина человеческой расы. Размышляя об этом, она продолжила: — Вот вы сейчас говорили о справедливости. В ваших словах прозвучала обида, связанная, возможно, с каким-то жизненным опытом. Что это было?
Он уставился на нее, а лицо его было непроницаемым, гранитным. Несколько мгновений ей казалось, что он не станет отвечать.
— Это в прошлом, — промолвил капитан. — Нет смысла об этом говорить. Сегодня есть сегодня. Я признаю это.
Некоторое время они молчали, слушая звуки окружавшей их природы.
— А вот величайшая несправедливость нашей жизни еще только ожидает нас в будущем, — наконец сказала Сьюзен.
Ее охватили мысли об этом. Скоро вся эта милая долина исчезнет, превратится в зияющую рану на лице земли. У нее потекли слезы, наполовину от гнева, наполовину от утраты, и она встала и направилась обратно в дом. Подойдя к заднему крыльцу, она остановилась, чтобы взять себя в руки, и смахнула с лица слезы.
— Вы выделяете влагу, — потрясенно произнес капитан Гротон, шагавший вслед за ней.
— Да, — ответила она. — Иногда мы это делаем, в моменты, когда испытываем сильные эмоции.
— Мне жаль, что я… — начал было он и замолчал.
— Да-да? Вам жаль, что вы?..
— Не важно, — сказал он и отвел взгляд.
В ту ночь она, лежа в кровати, рассказала Тому все, что ей удалось узнать.
— Из-за песка, — потрясенно произнес он. — Эти ублюдки гонят нас отсюда, чтобы добывать песок для принятия ванн.
Он не чувствовал никакой доброжелательности по отношению к ватесунам. Когда отужинавший с ними гость уехал на своем лимузине с тонированными стеклами, Тому позвонил мэр города Уолкер, ближайшего метрополиса, где имелся даже универсам «Уолмарт».[4] Капитан, отвечавший за эвакуацию жителей Уолкера, оказался несгибаемым, послушным приказу воякой, который сообщил населению несколько дат, не допускавших отсрочки. Новости из Ред-Блафф вселяли еще меньше оптимизма. Направленный туда капитан открыто демонстрировал свои расистские взгляды и считал, судя по всему, что местное население не заслуживает эвакуации. Он, казалось, предпочел бы выдворить их силой.
— Лари хочет, чтобы мы все вместе оказали им сопротивление, — сказал Том. — Под девизом «Ни за что не уйдем». Просто оставались бы на местах и отказывались бы готовиться к отъезду. Мне это кажется слишком рискованным.
Сьюзен лежала, поглощенная размышлениями.
— Они сочли бы, что такой ответ продиктован незрелым сознанием, — после некоторого молчания произнесла она.
— Что, приняли бы нас за непослушных детей? — раздраженно спросил он.
— Я не Говорю, что я с ними согласна. Я только сказала, что подумали бы они.
— Так что же нам следует делать?
— Не знаю. Вести себя так, чтобы они считали нас взрослыми. Сопротивляться как-то так, чтобы сопротивление было незаметно.
Том повернул голову на подушке и взглянул на Сьюзен:
— Как ты только все это узнала? Мне он, кроме официальной линии, ничего не сообщал.
— Ты же занимаешь пост того же уровня, что и он. С тобой он должен держаться официально. А я никакой роли не играю.