Он был почти обнажен и дочерна смугл; только старая, много раз стиранная набедренная повязка охватывала талию. Наряд Найлы состоял из прозрачной туники, едва прикрывавшей ягодицы, которую поддерживала узкая бретелька на левом плече. Ее правая грудь, небольшая и крепкая, с розовым соском, была обнажена, левая - как бы прикрыта легкой тканью; однако это "как бы" имело чисто символический характер. Больше на ней не было ничего, и скудное прозрачное одеяние не делало секрета из того, что трусиков - или какого-то их эквивалента - Найла не носила. Сплошной соблазн, подумал Блейд, но пока - никакого толку.
Вздохнув, он перевернулся на бок. Теперь его щека лежала на внутренней поверхности бедра Найлы - и довольно далеко от колена, надо сказать; темные, отросшие за время странствий волосы щекотали ее лобок. Досадливо сморщив носик, девушка спихнула голову Блейда чуть ниже, и губы его прижались к нежной бархатистой коже над коленом. Против этого она не возражала.
Найла была невысокой - пять футов четыре дюйма - стройной девушкой с огромными черными глазами, которые иногда становились необычайно теплыми и ласковыми, но также, при некоторых обстоятельствах - как успел убедиться Блейд - могли метать молнии. Изящная фигурка, длинные ноги безупречных очертаний, маленькие налитые груди делали ее чрезвычайно привлекательной. Тело ее казалось хрупким, с тонкой костью, но девушка обладала изрядной физической силой и была гибкой, как кошка. Лицо Найлы не являлось образцом классической красоты: алые губы, по-детски пухлые, чуть вздернутый задорный носик с россыпью едва заметных веснушек, щеки с ямочками, маленький подбородок, высокий лоб с едва заметной морщинкой. Она не была красавицей; но она обладала тем, что всегда ценилось мужчинами превыше холодной красоты, - чарующей и неотразимой прелестью.
И лицо ее обрамляли вьющиеся черные локоны, густые и блестящие! Первая брюнетка, встреченная здесь Блейдом, - если, конечно, не считать ксамитки Р'гади. Но свидание с ней явилось столь мимолетным...
Найла была белокожей, хотя тело ее покрывал ровный загар. Как она объяснила Блейду, на ее родине, огромном острове Калитан, мирно уживались две расы: аборигены - невысокие, крепкие, с телом цвета меди, похожие, судя по ее описанию, на индейцев майя, и более поздние пришельцы с Перешейка. Их, людей белой расы, было сравнительно немного, едва ли десятая часть, но они образовывали правящий слой. Переселение случилось в давние времена и произошло сравнительно мирно; мореплаватели с севера, обладавшие гораздо более высокой культурой, сначала породнились с местными вождями, а потом поглотили немногочисленную аристократию острова. Благодаря этому они не воспринимались как чужаки; их потомки в глазах бронзовокожих калитанцев были законными наследниками древних правящих фамилий. И капля туземной крови, которая текла в жилах Найлы, являлась для нее предметом гордости, знаком родства с исконными обитателями Калитана.
Блейд припомнил, что многие его приятели из Штатов точно так же гордились пра-пра-прабабушкой из племен чероки, семинолов или пауни. Правда, англосаксы сперва почти под корень выбили эти народы - что впоследствии придало их потомкам в десятом колене, практически белым, особый аристократический лоск в салонах Филадельфии и Бостона. Хаттара, жители югозападного княжества Перешейка, не были столь жестокими; возможно, они просто оказались умнее.
Усмехнувшись, странник поднял взгляд на бронзовый барельеф, украшавший наружную дверь кают-компании - так он именовал просторный салон в кормовой надстройке. Сейчас это весьма примечательное произведение искусства было прямо перед его глазами. Змей-Солнце, Йдан, калитанская ипостась светлого Айдена, гордо вздымал свой оперенный лучами капюшон над диском-щитом, который был ни чем иным, как картой восточного полушария планеты. Да, капитанской знати было известно о том, что их мир имеет форту шара. Правда, их жрецы полагали, что сфера эта балансирует в вековечном и неизменном пространстве небес на кончике хвоста великого Йдана. И если грехи людские переполнят чашу терпения божества, то одним небрежным движением оно сбросит планету - со всеми ее континентами и морями, океанами, горными хребтами, империями и княжествами - прямо в огненную пропасть, простиравшуюся внизу. Впрочем, данное обстоятельство не мешало калитанцам, и белым, и темнокожим, грешить. Они воевали и убивали - правда, в меру, без излишней жестокости, - изменяли, обманывали, прелюбодействовали и предавались пороку пьянства. Но более всего они торговали.
Ибо Калитан являлся морской торговой республикой, управляемой Советом Архонтов. Большой плодородный остров, втрое превосходивший по площади Крит и похожий на него формой, занимал исключительно выгодное положение в западной части Калитанского моря - гигантского залива Южнокинтанского океана. На бронзовом щите, которым небрежно балансировал Йдан, остров был помечен продолговатым темно-зеленым изумрудом. В семистах милях от него, строго на запад, лежало побережье эдората Ксам; в тысяче миль к северо-западу княжество Хаттар, древняя прародина калитанской элиты; до прочих Стран Перешейка и Кинтана было от полутора до двух тысяч миль. Быстроходные суда островитян при попутном ветре покрывали такое расстояние за пять-шесть дней, связывая все страны, лежавшие на западе, севере и востоке, надежной сетью транспортных морских линий.
Но Блейда гораздо больше интересовал тот факт, что в шестистах милях к югу от Калитана начиналась зона саргассов, непроходимых водорослей, служивших как бы продолжением Великого Болота в океане. Двойным кольцом тысячемильной ширины саргассы и бездонные топи охватывали планету по экватору; и между этими непроходимыми барьерами струился Зеленый Поток. Калитанцы, народ мореходов, знали о нем и страшились больше, чем всемирного падения в огненную бездну под хвостом Йдана.
Ибо, в отличие от прочих обитателей этого мира, они на собственном опыте убедились, что саргассы не являются столь уж непроходимым препятствием. В полосе водорослей существовали разрывы, извилистые, как скандинавские фьорды; в них текли "реки" - то медленные, то быстрые, соединяющие южную часть Калитанского моря с Зеленым Потоком; и эти течения, зарождавшиеся где-то на границе исполинской багрово-зеленой массы саргассов, иногда уносили суда неосторожных мореходов к экватору.
Возврата не было; никто не умел ориентироваться в лабиринте этих постоянно меняющихся шхер меж берегов странной растительности, вздымавшейся из океанских глубин; ветры и течения, штормы и извержения подводных вулканов то открывали один проход, то закрывали другой. И никто не мог грести против течения, преодолевая сотни и тысячи миль, или плыть, пользуясь ветром и парусом, в безбрежности саргассова материка. Этот барьер был преодолим только в одну сторону - в сторону вечности, в беспрерывную карусель Великого Потока, протянувшего жадные щупальца сквозь поля водорослей на север и на юг, выхватывающего с этой границы своих владений зазевавшихся мореходов. И корабль Найлы являлся их последней жертвой.
История, которую она поведала Блейду на превосходном ксамитском, оказалась весьма тривиальной. "Катрейя" принадлежала ее отцу, киссану Ниласту - сей звучный титул странник перевел на английский так: "президент грузопассажирской морской компании". Судя по виду и убранству корабля, компания была не из мелких, что гарантировало Ниласту почетный пост архонта. В последние годы, уже вступив в преклонный возраст, он больше увлекался политикой, чем торговлей. Тогда-то по его заказу и построили "Катрейю" превосходный корабль из драгоценного дерева тум, исключительно твердого, способного противостоять солнцу, ветрам и волнам.
"Катрейя" напоминала Блейду португальскую каравеллу со старинных гравюр, хотя, несомненно, отличалась от этих земных судов многими деталями, незаметными его неопытному взгляду. Он смутно припоминал, что каравеллы как будто бы несли три мачты, тогда как у "Катрейи" их было только две. Специалист скорее назвал бы ее примитивным бригом, но Блейд в данном случае подчинился чисто эмоциональному впечатлению: ему судно Найлы казалось похожим на каравеллу - и точка.
Несмотря на свои небольшие размеры, "Катрейя" была настоящим океанским кораблем, предназначенным для плавания в южных водах, ибо дерево тум обладало еще одним замечательным свойством - сохранять прохладу во внутренних помещениях судна. Ниласт, однако, не собирался пускаться на старости лет в рискованные экспедиции; его драгоценная каравелла являлась "престижным имуществом", точно так же громогласно свидетельствуя о богатстве своего хозяина и теша его гордость, как роскошная яхта какого-нибудь американского нефтяного короля. Он часто устраивал приемы для избранных на борту судна, а поскольку в правящем Совете Архонтов Калитана ему выпала честь вести дела с зарубежными странами, то гостями обычно являлись ксамитские или кинтанские дипломаты. И все они, рано или поздно, оказывались у ног прелестной Найлы, аткиссаны Ниласт.
Отец не торопил ее с выбором, но нравы среди калитанцев, людей южных и с горячей кровью, царили довольно свободные, и никто - ни сам старый Ниласт, ни будущий супруг ат-киссаны - не счел бы себя оскорбленным, если б она вволю порезвилась до замужества. Однако Найла, в которой практическая сметка дочери купеческого рода сочеталась с изрядной долей романтизма, пока что не нашла своего принца.
Месяц назад Ниласт организовал особо изысканное мероприятие - охоту на гигантских нелетающих птиц, водившихся на Хотрале, довольно крупном острове к югу от Калитана. Главным героем этой затеи был посол Рукбата, весьма могущественного кинтанского государства, человек средних лет, чрезвычайно падкий на женские прелести. В его распоряжении предоставили кают-компанию "Катрейи", и Найла позаботилась о том, чтобы люк, ведущий из нее в нижние коридоры, был надежно перекрыт. Она питала большие подозрения, что сановный гость желает поохотиться прежде всего на нее, а уж потом - на птичек с клювами длиной в локоть и чудовищными когтистыми лапами.
Они вышли на трех кораблях - "Катрейю" сопровождали два небольших военных судна - и благополучно добрались до Хотрала. Остров был низменный, покрытый травой, почти безлесный, чрезвычайно жаркий и по этой причине необитаемый; птицы носились по нему, как угорелые. Слуги разбили шатры. Гость с Ниластом и офицерами с военных кораблей отправился в степь на охоту в сопровождении полусотни лучников и матросов с копьями; Найла же размышляла о том, как половчее улизнуть с предстоящего вечером банкета.
Охотники вернулись к закату солнца, покрытые потом и пылью, но довольные. На этот раз обошлось почти без жертв - на носилках тащили только одного лучника со сломанной ударом клюва лопаткой. Затем, как водится, последовал пир с обильными возлияниями и бесконечными историями о том, каким гигантским клювом и огромными когтями мог бы завладеть каждый из участников забавы, если бы ветер не отклонил его стрелу на палец от шеи голенастой добычи. Рукбатский посол все подливал и подливал Найле, от жареных на костре птичьих туш размером с доброго барана поднимался восхитительный парок, и девушка незаметно захмелела. Однако в момент просветления она заметила, что гость совсем не так пьян, как представляется, видимо, этой ночью он жаждал продолжить охоту в ее постели.
Подарив ему многообещающую улыбку, Найла воспользовалась вечным предлогом женщин, отпросившись на минутку в "дамскую комнату". Она действительно побрела к берегу, где в укромном месте, за копной срезанной утром травы, был выделен для нее уголок. Затем она направилась прямо на "Катрейю", сбросила сходни и выбрала якорь. Каравеллу, как и оба военных корабля, никто не охранял; трудно было представить себе более безопасное место, чем пустынный Хотрал. Предполагалось, что все устроятся ночевать на берегу, и Найла могла прозакладывать голову, что эти все - и солдаты, и моряки, и слуги - уже перепились. А раз так, подумала она, бедной девушке нужно самой побеспокоиться о своей безопасности.
Она и побеспокоилась, решив, что, когда легкий ветерок отгонит судно на пару сотен локтей от берега, ей не составит труда опять бросить якорь. Это расстояние гарантировало полный покой на сегодняшнюю ночь; а если утром в бухте обнаружат захлебнувшегося рукбатца, то какое ей, в сущности, дело? Каждый должен сам соразмерять свои желания со своими возможностями.
План был превосходен, за исключением одного пункта - желания и возможности самой Найлы пребывали в тот момент в резкой дисгармонии. Она умела обращаться и с веслами, и с парусом, и с якорем, но судно плыло медленно, плавно покачиваясь на океанской зыби, и девушка уснула. От Хотрала до границы пояса саргассов было миль пятьдесят, и в эту ночь одно из щупалец Зеленого Потока поймало новую жертву.
Вся эта история показалась Блейду очень похожей на истину. Слишком похожей, думал он, прислушиваясь к звонкому голоску Найлы. Ну, ничего; дознаваться до правды было его специальностью, и рано или поздно все выяснится. Для начала будет испробован самый простой метод - он попросит Найлу почаще повторять свой рассказ и проанализирует различные версии. Не то чтобы он ей не верил, однако... однако слишком уж вовремя подвернулась эта посудина, набитая хрусталем, коврами и деликатесами - шикарная упаковка для этой изящной и явно неглупой прелестницы.
Ну, уж во всяком случае один момент в ее показаниях он проверит особо тщательно, размышлял Блейд, переворачиваясь на живот и лаская губами нежную кожу бедра. Судя по словам потерпевшей, она пыталась защитить свою невинность; осталось выяснить, было ли что защищать... Он резко дернул головой и прижался ртом к очаровательной щелке под треугольником мягких темных волос. Найла взвизгнула, вскочила на ноги, сбросив с колен его голову, и отбежала к фок-мачте.
- Эльс, мы же договорились... - протянула она, обиженно надув губки.
Блейд, потирая лоб, ухмыльнулся и снова лег на спину. Да, они договорились. Когда он вытащил ее из этой каморки на носу, то пообещал, что не убьет, не сварит в масле и не изнасилует. Последнее обещание он, пожалуй, дал сгоряча.
Но сделанного не вернешь. К тому же Блейд никогда не был груб с женщинами и не пытался получить силой то, что они рано или поздно отдавали ему по доброй воле. И сейчас, через четыре дня после встречи с Найлой, он предпочитал не спешить; яблоко созреет и само свалится ему в руки.
В то первое утро они довольно быстро выяснили отношения. Все преимущества были на стороне Блейда, но он благородно отказался использовать их до конца. Он только выслушал рассказ девушки и еще раз осмотрел корабль вместе с ней. Розовая нагая фигурка на носу оказалась богиней-хранительницей каравеллы: катрейя - прекрасная калитанская наяда морских глубин - дала свое имя судну. На дне решетчатого ящика, торчавшего у борта, блестели серебром несколько мелких рыбешек; оказывается, Найла в ту ночь занималась промыслом. Парус на фок-мачте и встречный ветер слегка замедляли ход судна; впереди него, на двух веревках, спущенных с борта, вздувался небольшой невод, в котором оставалось все, что тащило течение: рыба, водоросли и забавные небольшие существа, похожие на кальмаров.
Увлеченная своим занятием, девушка не замечала преследователя, пока арбалетная стрела не стукнула в корму. Она метнулась в каюту и увидела в окно затянутого в кожу и вооруженного до зубов гиганта, который лез на "Катрейю". Все, о чем она могла думать в тот миг - спрятаться! Спрятаться подальше и понадежней. Но, посидев полчаса в кладовке, Найла поняла, что деваться ей некуда. Она помолилась Йдану и уже готова была вылезти, чтобы начать переговоры, когда Блейд вышиб дверь.
Через полчаса девушка уже робко пыталась угостить его жареной рыбой и, когда он с отвращением скривился" в растерянности опустила руки. Ему пришлось поведать о причинах столь стойкого отвращения к дарам моря правда, без пикантных подробностей насчет айритского котла и тоге/что в нем варилось.
Всплеснув руками, Найла вывалила на стоя все, что хранилось на полках и в ларях камбуза. Блейд с волчьей жадностью набросился на копченое мясо, сухари и сушеные фрукты, запивая трапезу вином; девушка глядела на него уже не со страхом, а с жалостью. Внезапно глаза их встретились, они улыбнулись друг другу, потом - расхохотались. И с этой минуты между двумя путниками, затерявшимися в безбрежном Зеленом Потоке, больше не было недомолвок. Возможно, каждый из них еще собирался рассказать другому кое-что о себе не всю, так часть правды; но Блейд знал, что может уснуть, не думая о кинжальчике на поясе Найлы, а Найду больше не тревожила перспектива проснуться, извиваясь под тяжестью тела этого великана.
Солнце уже встало, и появление на палубе могло грозить неприятностями. Правда, в открытом океане не было такой удушающей жары, как в Потоке, зажатом между двумя огромными полосами болот; свежий ветер умерял зной и развеивал влажные испарения. От солнца, однако, мог защитить лишь корпус корабля, и маленький экипаж "Катрейи" просидел весь день в кормовой каюте, Блейд отъедался и слушал рассказы и песни Найлы.
Девушка превосходно играла на маленькой лютне с восемью струнами. Когда он поведал ей несколько отредактированную историю своих злоключений, Найла задумалась на миг, потом запела звонким приятным голоском. Это было нечто вроде баллады о страннике - как она потом сказала, одна из любимых песен калитанских мореходов:
Поговори со мной - еще не время спать,
Разделим груз который мы несем,
Есть, правда то
о чем я не могу сказать,
Но намекнуть могу,
пожалуй
обо всем.
Ты спросишь тихо - как мои дела,
Что видел я, в каких краях бывал,
Откуда шрамы и не сильно ль жгла
Застрявшая в груди слепая сталь?
И, замолчав, ты улыбнешься мне,
А я отвечу - снова невпопад:
Ты знаешь, я готов гореть в огне
Лишь за один твой мимолетный взгляд...
3а тень улыбки на твоем лице,
И, суете мгновенья вопреки,